Дикари

Рабы и экономы, в большинстве своим такие же рабы, разошлись, и Сулла, желавший переговорить с Мерсенной наедине, перед тем как отправиться в школу гладиаторов, провел своего друга к усыпальнице.

Они миновали мраморное помещение и вышли в салон под открытым небом, откуда был виден весь Город.

Последнее, что видел боевой товарищ Суллы, ушедший в небытие, – темный ночной Город, расцвеченный мерцающими огнями. Сейчас же пред Суллой и Изгнанником Город предстал под яркими лучами солнца, озолотившего тысячи черепичных крыш и окрасившего далекий сельский горизонт.

– Это здесь, ведь так? – спросил Мерсенна-Нестомарос, который уже знал от Суллы, как погиб Менезий.

– Да, здесь. Я видел, как он пил вино, и я слышал, как она ему сказала, что не будет пить вина, так как завтра ей предстоит... Я и не сообразил, что присутствую при смерти того, кого я приехал защищать от опасностей этого города...

Изгнанник покачал головой.

– Вот тебе и яд, – сказал он.

– Как ты думаешь, хотела ли она его убить? – спросил Сулла.

Металла верила в существование завещания, по которому она становилась свободной после смерти ее хозяина. Она не любила Менезия. Фразы, произнесенные той ночью возницей, все еще звучали в ушах галла. Ее голос звучал еще в ушах Суллы. Он не был похож на голос любящей женщины. Она не хотела от него ребенка. Занималась любовью с удовольствием, что было очевидно. Хотя возможно, что она разыгрывала комедию перед своим благодетелем. И ее стоны, и наслаждение – чистый эгоизм со стороны этой женщины. Ей незнакома слабость, и выжила она в плену у римлян только благодаря своей жестокости. Может быть, у Металлы был другой любовник, такой же гладиатор-раб, как она сама? Оба пропитанные запахом крови и арены?

Она желала свободы и денег, которые приносила бы ей школа гладиаторов. Школу Менезий открыл для нее, но там она была бесправна. Только смерть патриция несла ей избавление и полную свободу.

Даже освободи он свою любовницу при жизни, желая покончить с ее подневольным состоянием, это ничего бы не означало. Ведь по закону Металла все время должна была бы находиться с ним в тесной связи.

Голос Изгнанника прервал размышления Суллы:

– Я не думаю, что она хотела его смерти. Я скорее усматриваю во всем политическую подоплеку. И вот поэтому-то ты должен прокатить на выборах Лацертия. Пусть будет наказан тот, для кого было совершено преступление! – Фальшивый Нестомарос осмотрел фундамент будущей гробницы Менезия. Повернулся к Городу. – Какой спектакль, усопшему Менезию будет о чем помечтать, глядя на Рим, который убил его прежде, чем тот его завоевал!..

Сулла уловил с улицы шум.

– Ради его памяти, – продолжил низложенный консул, – ты обязан в первую очередь расправиться с его врагами. Не дать Лацертию получить должность трибуна вместо него! Иначе Менезий будет дважды повержен: и смертью, и триумфом тех, кто его ненавидел...

– Не могу же я выставить свою кандидатуру на должность трибуна! – сказал Сулла.

– Это очевидно. Но ты можешь безболезненно спустить целое состояние, для того чтобы вместо Лацертия был избран кто-то другой. Подумай, Сулла, какая тебя ждет известность, организуй ты от имени кандидата, которого поддержишь, игры. Еще Менезий думал посвятить их Цезарю, сенату и народу! Такого спектакля не видел еще никто. Мы все подготовим! Кто знает? Возможно, ты завоюешь дружбу императора Тита. А он неплохой человек, совсем неплохой... Безумно увлекается гладиаторскими боями. Ты отомстишь за Менезия и приведешь в замешательство его врагов, как только станет известно о твоем влиянии при императорском дворце... – Мерсенна продолжил: – Противопоставь Лацертию какого-нибудь честного человека. Столь памятное событие империя никогда не забудет, – пошутил он.

– А есть ли хоть один честный человек в этом городе? – спросил Сулла в том же тоне.

– Верно замечено! – бросил Изгнанник. – Я об этом не подумал. В Риме нет, – продолжил он. – Но за его пределами... Многие удалились из города, чтобы скромно жить посреди овец и хлебных полей. Да, там, несомненно, остались еще цинциннаты[46], живущие по старинке... – Он подумал и воскликнул: – Лепид! Точно, Лепид! Вот кто нам нужен. Он был префектом Анноны[47] при Цезаре Августе. Город при нем процветал, воровства не было и в помине и казна пополнялась. А когда интриганам удалось убедить императора лишить его должности, он удалился в свое поместье, около Вейи[48]. О нем настолько забыли, что Нерон даже не подумал приказать его убить...

Сулла покачал головой:

– Не захочет он вернуться к делам!

– Ты заблуждаешься, галл! А тебя самого не одолевала ли временами скука, тебя, безмятежно живущего среди откормленных бычков и молоденьких рабынь, которых ты лишал невинности? Город – яд, но это также и изысканный наркотик. Его недостает тем, кто хоть раз вкусил его. И все ваши фермы и длинные-предлинные зимние вечера под тихий говорок неторопливых прядильщиц – можно умереть от скуки... – комически заключил он. – Потом уже другим тоном: – Поедем в Вейи. Мы убедим Лепида. Всего четыре часа на лошади.

Тут появился один из дворцовых секретарей-рабов.

– Господин, – обратился он к Нестомаросу, – явились посетители, хотят видеть хозяина. Один из них адвокат...

– Адвокаты! – бросил Изгнанник. – Они слетелись к твоему состоянию, Сулла, как осы слетаются к пирогу!

Сулла сразу узнал адвокатишку в поношенной тоге – того, что в конторе нотариуса Квириллия в день чтения завещания решил с ходу вступиться за интересы обманутой Металлы. Теперь он с важным видом стоял на ступеньках перед атрием. Должно быть, уже сбегал в школу гладиаторов к вознице и убедил ее возбудить процесс против Суллы, который присвоил себе богатства Менезия... Да и чем она на самом деле рисковала? И по одному и по другому завещанию она осталась рабыней Порфирии или неизвестного ей галла.

Адвокатишка направился к галлу.

– Ты и есть Сулла, так называемый наследник Менезия? – спросил он уверенно.

– А ты, – вступил в разговор Изгнанник с иронической улыбкой на лице, – тот самый навозный жук, который скатывает свой шарик из чужого помета?

– Остерегись, – бросил жалкий адвокат, нахмурив брови. – Я – Гонорий, сын Кэдо, приписанный к адвокатскому сословию города Рима, и если ты будешь оскорблять меня, то узнаешь силу закона!

– А может ли твоя мать доказать, что ты действительно являешься сыном Кэдо? – продолжил Изгнанник.

– Что ты хочешь этим сказать? – взвился Гонорий.

– Всякой занятой женщине может изменить память. Разве твоя мать вела дневник всех посетителей, которых она принимала в своей комнате, чтобы поддержать твое и ее существование?

– Крестьянин! – вскричал взбешенный адвокат. – Провинциальный выскочка, и ты смеешь оскорблять честь благородной семьи? Будет ли вам до смеха, когда оба предстанете перед судьями!

– А зачем нам идти в суд? – осведомился Изгнанник.

– Моя клиентка, возница Металла, подала иск о помещении под секвестр школы «Желтые в зеленую полоску», которой она управляет, пока не будет определена законность завещания, представленного твоим другом вчера у нотариуса Квириллия...

Нестомарос покачал головой:

– Мой друг Сулла совершенно ничего не предоставлял. Он и не знал, что некто по имени Халлиль предъявит нотариусу завещание в его пользу. А скажи мне, великий муж, сколько ты запросил с Металлы за ее дело?