Дикарка для Хулигана

— Что, Котёнок? — отбиваю тихо, переведя дыхание.

— Почему ты попросил меня остаться? Ты же даже не позвонил. Сказал, что время надо, а потом…

Со свистом выдохнув переработанный кислород, заталкиваю новую порцию. Подбиваю подбородком её голову, вынуждая откинуть её вперёд. Перебрасываю длинные чёрные волосы на одно плечо, открывая шею и тонкую спину с выпирающими косточками позвонков. Пробегаю по ним губами. Тащусь от того количества мурашек, которыми покрывается Дианка. Кладу подбородок ей на макушку.

— Собирался позвонить. Думал, смотаюсь быстро в клинику, заберу бумажки и наберу тебя. Когда уже уходил, приехала первая машина скорой. Привезли женщину. Всю в крови. Открытый перелом голени. Разбитая голова. — сглотнув горький ком, отключаю эмоции.

— Разве частные клиники принимают пациентов без подписания договора на оказание услуг? — шелестит, потираясь головой о мой подбородок.

— Обычно нет. Есть те, которые заключают контракты на оказание необходимой помощи "экстренным". Авария, несчастный случай, инфаркт, аппендицит… Короче, всё то, что требует немедленного хирургического вмешательства. Они проходят по "полису" и не платят за первую помощь. Как только удаётся их стабилизировать, перевозят в гос. больницу. За счёт такого контракта снижаются налоги, что куда выгоднее, чем тянуть деньги с людей. — невесело хмыкаю.

Отец надеется, что я стану точной его копией. Что пойду работать в его клинику по окончании ординатуры. А потом унаследую больницу. Зря надеется. Я собираюсь помогать людям не за деньги. Жить я, конечно, привык "на широкую ногу", а у врачей зарплаты смешные. Поэтому начинаю задумываться открыть какой-нибудь небольшой бизнес, способный утолить минимальные потребности. К тому же…

Смотрю на притихшую Дикарку и понимаю вдруг, что не вижу себя в будущем отдельно от неё. За несколько дней она плотно вплелась в мою жизнь. Неразрывно. Если попробую её вырвать, то вся моя жизнь превратится в разодранные клочки существования.

Скольжу губами по гладкой шее и пульсирующей венке, крепче сдавливая её хрупкое тело. Забиваюсь кислородом.

— Я едва взглянул на каталку. Но следом влетела ещё одна бригада скорой помощи. Машины приезжали одна за другой. Врачи сразу же приступили к операциям тех, кто без них не выживет. Медсестёр и санитаров не хватало даже на то, чтобы перевязывать раны. Я остался, чтобы помочь. До вечера перевязывал, опрашивал, брал анализы, выписывал рецепты. Бегал туда-сюда, как проклятый. Палат, медперсонала, коек критически не хватало, поэтому после оказания первой помощи людей, которых можно было транспортировать, перевозили в другие больницы. Некоторых отправляли домой. Я собирался уже уходить, но в коридоре сидел мужчина. Я перевязывал его несколько часов назад. — скрипнув зубами, сжимаю челюсти. — Сука, лучше бы я просто прошёл мимо. Не смог. Остановился. Он спрашивал про свою жену. Сказал, что нигде не может её найти. Никто ничего не говорит. Только просили ждать новостей. Я как раз нёс бумаги отцу. Согласился посмотреть. Оказалось, — прочищаю забитое тяжестью горло от этих воспоминаний, — его женой была та женщина, которую привезли первой. Она умерла через двадцать три минуты после начала операции. А я, блядь, не мог ему этого сказать. Меня будто парализовало. Он с такой надеждой на меня смотрел, что я просто, блядь, не мог её забрать. Чувствовал себя последним трусом.

Как? Как, блядь, можно сказать человеку, что за те часы, которые он сидел в коридоре, его жена уже остыла и начала коченеть? Что её больше нет?

— Егор, не рассказывай, если не хочешь. — оборачиваясь, тихо просит Ди.

Толкаю её на себя, прижимаясь губами к влажному виску.

— Порядок. — вдох-выдох. — Я сказал ему то же самое, что и остальные: ожидайте, я уточню. Я знал, что его жены уже нет. Пошёл к хирургу, который её оперировал, и попросил сделать это за меня. Я, сука, даже не нашёл в себе сил выйти из кабинета. Тот мужчина… Он так отчаянно кричал. Столько боли было в его крике, Ди. А я, блядь, тупо стоял. Ничего не делал. Не знал, что сказать. Что сделать. Чем помочь. Как можно утешить человека, который только что потерял того, кого любит.

Я не говорю Диане того, что в тот момент думал о том, что только что умер не один человек, а сразу два. Умалчиваю о том, что представлял, что бы чувствовал сам, если бы потерял её. Одна мысль об этом вызывала и во мне желание закричать, взвыть, расшибить кулаки в мясо.

— Она была одной из двух погибших в этой ебаной аварии. Именно это меня так подкосило. Я даже не звонил тебе, потому что не хотел, чтобы ты видела меня таким разобранным, Диана. Но как только услышал твой голос… Когда обнял… Не смог отпустить. Повёл себя как трус и слабак, но просто, сука, не хотел оставаться один и опять переживать весь этот пиздец. Хотел отвлечься, чтобы не вспоминать надежду в его глазах и боль в крике. Извини, что вываливаю всё это на тебя.

Она рывком оборачивается и становится на колени. Сжимает ладошками моё лицо. Гладит. Скользит руками за шею и прижимает мою голову к своей груди. Шепчет что-то успокаивающее, нежное, тихое, но такое важное и согревающее. И дело даже не в словах, а в интонациях, которыми они сказаны. В тепле, которым они пропитаны. В смысле, вложенном в них.

Несмело обнимаю её спину. Выдаю нужду в ней. Зависимость в её близости. Выказываю слабость. Но снова переживая тот момент, будто вместе с ним умираю. Это была агония.

Стабилизировав сорванное дыхание и взбеленившееся сердце, толкаю хрипом:

— Как я собираюсь стать нейрохирургом, если даже не смог сказать мужику, что его жена умерла? Я же понимаю, что не всегда можно что-то сделать. И мне придётся отключаться, чтобы не свихнуться.

— Егор… Егор… Егор… — трещит Ди, гладя по голове. — Тебе всего двадцать. Ты только на третьем курсе. У тебя ещё будет время. Ты совсем не трус. И не слабак. Любой человек растерялся бы на твоём месте. Это значит, что ты не бесчувственный. Что у тебя доброе сердце. Не вини себя, Егор. Не надо. Ты всё равно ничего не мог сделать. Ничем не мог помочь. Она уже умерла. Уверена, что не каждый опытный врач может без эмоций оповестить человека, что его близкого больше нет. Постарайся не зацикливаться на этом.

Уткнувшись носом во впадинку на её шее, вдыхаю пряный запах своей Дикарки, понимая, что меня реально начинает отпускать давление, которое всё это время размазывало внутренности.

Диана права: я нихера не мог сделать. Наверное, дело всё же не в том, что я ощущал себя беспомощным и бесполезным, а потому, что на ментальном уровне ассоциировал себя с тем мужчиной. Блядь, оказывается, что потерять Дикарку для меня самый большой страх.

Сгребаю девичье тело в охапку и поднимаюсь на ноги. Она вскидывает на меня лицо. Кладу ладонь ей на щёку, убирая с лица мокрые пряди.

— Спасибо, Ди. За всё.

Девушка улыбается и накрывает мою руку своей. Переводит к губам. Целует каждый палец, а глазами столько выдаёт, что я начинаю задыхаться.

— Давай мыться и вылезать. Завтра вставать рано, чтобы успеть отвезти тебя в универ и самому не опоздать.

— Можно я тебя помою? — щебечет Дикарка, отпуская взгляд вниз.

— С этой задачей я научился справляться ещё года в три. — отрезаю грубо.

— Егорчик, — встаёт на носочки, обнимая за шею. Прижимается мягкой грудью, вызывая во мне новую волну похоти, — мне просто хочется тебя полапать. — смеётся мне прямо в губы.

— Тогда, Дикарка, — выставив между нами руки, складываю их вместе и потираю ладони с хитрой усмешкой, — мне придётся помыть тебя.

То, что называется мытьём, больше походит на прелюдию. Мы гладим, ласкаем, сжимаем. С такой интенсивностью втираем гель, что кожа краснеет. Окаменевший ствол вжимается вниз её живота, а Ди то и дело елозит по нему скользким от воды и пены телом.

— Всё, закругляемся. — шиплю, когда понимаю, что мы заигрались. Ещё немного и это перерастёт в очередной заход почти секса. — Пиздос, как я тебя хочу. — выдыхаю себе под нос.