Дикарка у варваров. Песнь Сумерек

— Никуда я с тобой не пойду! — в вопле проскользнули нотки истерики, и я кашлянула, пытаясь вернуть голосу твёрдость. — Мой папа — известный адвокат, меня будут искать. Похищение — очень серьёзное преступление. Тем более похищение гражданки иностранной державы!

По скуластому лицу пробежало недоумение.

— Я не всё понял, — после секундного колебания признался он. — Что ты не отсюда — очевидно. Похищать тебя мне незачем. Если останешься здесь, умрёшь.

— Я останусь! — решительно отступила к холму. — Не хочешь помогать — не надо. Сама найду дорогу!

Уже повернувшись к «спасителю» спиной, слышала, как он вздохнул.

— В этой реальности нет озера, о котором ты говоришь. А вернуться в ту, из которой пришла, просто поднявшись на холм, ты не сможешь.

Уже начав карабкаться по склону, я оступилась и кубарем скатилась обратно.

— Если хочешь, можем вернуться сюда завтра — убедишься, что озера нет, — он протянул мне руку. — Но сейчас лучше уйти. Твоё появление могло привлечь и других посланцев Тёмных Богов.

— Каких богов? — оставив без внимания его руку, я поднялась самостоятельно. — И что значит, я не смогу вернуться в реальность, из которой пришла? А где я сейчас?..

— Всё объясню, — заверил китаец. — Когда будем в безопасности.

И, не оглядываясь, двинулся в полумрак, будто уже не сомневался, что я последую за ним. Я поколебалась секунду, другую… и ходко потрусила следом. Забираться в темноте на холм рискованно — вдруг что-нибудь вывихну? Да и звери могут появиться снова.

— Откуда знаешь, что я из другой реальности? — догнав моего спасителя, я попыталась заглянуть ему в лицо. — Из-за одежды?

— Не только.

— А как называется ваша реальность?

— А как называется твоя?

— Никак, — растерялась я.

— Почему тогда считаешь, что название должно быть у этой?

Ещё один острослов! Моя растерянность тут же уступила место духу соперничества, выработанному в многочисленных словесных состязаниях с отцом.

— Мы считаем, что наша реальность — единственная в своём роде, поэтому никак её не называем. А если здесь верят, что реальностей много, нужно как-то называть свою, чтобы отличать её от других.

— Листьев на дереве тоже много, но ты же не называешь их по именам.

— Потому что ни один из них не считаю своим. Будь это иначе — точно бы как-то назвала!

Взгляд китайца впервые задержался на мне с подобием интереса.

— Острый ум проявляется не только в умении вести спор, но и в умении промолчать, когда спор — бессмыслен.

— Спор не бывает бессмысленным, — возразила я. — В нём рождается истина.

По губам китайца проскользнула улыбка, он приподнял брови, как бы давая понять, что сейчас как раз тот случай. Но я только приосанилась и проронила:

— Переспорила! — но тут больно споткнулась о камень и, не удержавшись, выпалила по-русски:

— Чтоб тебе, зараза!

Китаец замедлил шаг.

— Что это за язык?

— Русский, — я раздосадованно дёрнула ногой и двинулась дальше.

— А как называют твой народ?

— Русские, — недоумённо покосилась я на него. — В вашей реальности таких нет?

— Нет, — задумчиво протянул китаец.

— А европейцы есть?

Он недоумённо вскинул брови.

— Ну, такие, как я, только… не русские, — так и вертелось сказать «белые», но, воспитанная в традициях культурной толерантности, я не решилась произнести неполиткорректный термин вслух.

— Латиняне? — вывел меня из затруднения китаец. — Да, они довольно многочисленны, но слабы.

— И кто тогда самый сильный?

— Халху.

Я пожала плечами, показывая, что понятия не имею, кто это.

— Халху — кочевые племена, подчиняющиеся кагану — хану ханов.

— А, имеешь в виду монголов? — наконец хотя бы что-то знакомое. — Чингисхан, Батый и… прочие? У вас они правят до сих пор? Вот отсталая реальность!

— Эти имена мне незнакомы, — китаец пропустил мимо ушей моё последнее замечание. — «Моголами» мы называли народ, именовавший себя «славяне». Ты — одна из них, верно?

— Да, а почему говоришь о них в прошлом?

— Потому что их больше нет.

— То есть как нет? — опешила я. — Куда они делись?

— Уничтожены.

— Кем?

— Тёмным народом.

Теперь я замедлила шаг.

— «Тёмный» потому что поклоняется тёмным богам? Или потому что дикий?

— И то, и другое. Осторожно, не оступись.

Дорога пошла в гору, по обеим сторонам — лесные заросли. Странное место для монастыря, но сейчас меня занимало не это.

— А как ты понял, что я — славянка? Говоришь по-русски?

— Нет, но звучание языка мне знакомо. Они принесли себя в жертву, а язык сохраняют от забвения, как дань уважения и благодарности.

— Да, это на нас похоже… — пробурчала я.

— В монастыре никто не причинит тебе вреда, но во внешнем мире, если не хочешь быть проданной с торгов, как редкая диковинная зверушка, молчи о том, кто ты, — невозмутимо напутствовал меня мой спаситель. — Мы почти на месте.

Совершенно сбитая с толку, я подняла глаза. Узкие каменные ступени вели к распахнутым воротам, за которыми раскинулось строение, больше похожее на Запретный город, чем на монастырь. В многочисленных окнах мелькали огоньки.

— Это — Шаолинь? — решила я продемонстрировать эрудицию.

— Шаолинь — буддийский монастырь, расположенный на горе Суншань, — терпеливо пояснил мой провожатый. — То, что ты видишь — цитадель даосизма.

В сгустившейся тьме раздались гулкие удары колокола, и я вскинула голову.

— Что это?

— Час йоуши — время вечерних молитв. Когда войдём, прояви уважение и не произноси слов.

— Каких слов? — не поняла я.

— Никаких. Это — место молчания и духовного…

— Вы молчите всё время?! — ужаснулась я.

— …самопознания, — закончил он фразу, будто не прерывался. — Основной путь познания себя и мира — безмятежность души, которая достигается медитацией…

— Медитировать пробовала — и каждый раз засыпала, — махнула я рукой.

— …и молчанием, — снова проигнорировал мою реплику китаец. — Но для тебя молчание — явно большой труд.

— Ну мы же ещё не внутри. Когда войдём — замолчу. Ты уже говорил, как тебя зовут, но я не…

— Фа Хи.

Я улыбнулась и кивнула.

— Теперь запомню.