Дикая стая

— Такого же отморозка пришлют! — не поверил кто-то из поселковых.

— Развоняют теперь на весь Усть-Большерецк! — сморщился Рогачев.

— Эта брехня нам только на руку! — весело отозвался Гошка.

Вскоре они погрузили сеть в лодку, отчалили от берега и увидели катер поселковых строителей.

— Эй, Стас, и тебя рыбнадзор прищучил? Прижми ему хвост, пройдохе! Никому от него житья нет! Сбрось его в реку, козла вонючего! Хочешь, поможем! — послышались голоса с катера.

Корнеев зло оглядел строителей, ничего не ответил, но для себя решил, если поймает, ни одного не отпустит.

Рогачев тоже ничего не сказал людям. Отвернулся, будто не слышал ничего.

Гошка, приметив дым костерка за деревьями, свернул к берегу, понял, там уже разделывают рыбу браконьеры.

Следом за поселенцем вышел из лодки Рогачев. Едва они ступили на берег, их окружил поселковый народ:

— Что надо?

— Зачем возникли?

— Если на уху, проходите к костру! Всем хватит! А коли с проверкой, уносите ноги, покуда целы. Нас тут много! С вами шутя справимся. Уроем надежно. Всей ментовкой не разыщут! — вынырнул откуда-то сбоку плюгавенький рыжебородый мужичонка с грязно-серыми бегающими глазами. Он постоянно шарил по своим карманам, в которые давно ничего не клал даже по забывчивости, но все еще искал в них что-то по старой привычке.

— Ты, дед, отвали из-под ног, не то зашибу ненароком, последний зуб сломается, — отвернулся от человечка Корнеев.

Но мужичонка неожиданно вскипел:

— Это ты про меня изгаляешься? Зашибить вздумал? Ну, змей проклятый, ни на того нарвался, супостат окаянный! Я тебя сверну в штопор, тюремщик облезлый! — кинулся с кулачонками на поселенца.

Гоша отодвинул его в сторону, цыкнул грозно:

— Брысь отсюда, твою мать! Не задевай! Тебя покуда никто не трогал, и ты не суйся, хорек плешатый! — пошел к палатке, где суетились люди. Их было много вокруг горы рыбы, лежавшей на площадке и накрытой брезентом.

Женщины спешно потрошили рыбу, складывали ястыки с икрой отдельно в ведра и тазы. Они даже не глянули на приехавших, торопились.

— Прекратите разбой? — заорал Корнеев. Сцепив кулаки, он подскочил к мужикам, прятавшим полные ведра икры.

— Чего орешь, Гоша? Что тебе нужно? Зачем сюда возник? — встал перед поселенцем здоровенный мужик, которого весь Усть-Большерецк звал не иначе, как Вася. Он работал грузчиком в магазине один за целую бригаду, сам разгружал машины, таскал мешки и ящики. Человек никогда не жаловался на усталость. Силищу имел не человеческую, но никто не помнил, чтобы грузчик хоть кого- то тронул пальцем, даже по пьянке. Именно за это миролюбие и добродушие Васю очень любили поселковые.

— Вася, это ты поймал рыбу? — спросил Гоша.

— Я? — ответил простодушно.

— А ты знаешь, что лов лососевых запрещен?

— Гош, а государство подумало про меня и моих детей? Что мы жрать будем? У меня их пять душ! Все в школу пойдут. Чем я кормить стану свою семью? Ни на базар ловил!

— Вася, всем запрещено ловить рыбу. Детям иль взрослым, без оговорок! За такое не только штраф полагается, а и под суд отдают людей. Так что прекращай браконьерство и не доводи до беда? — предупредил Гошка.

— Да пошел ты! А то вот наступлю тебе ногой на «репку», и не станет инспектора! Пусть запретчики попробуют пятерых ребят вырастить здесь без жратвы! — повернулся спиной к Гоше и оказался перед Рогачевым.

— Вася, сматывайся? Пока добром просим. Ни одного тебя с реки погнали, слышь? Иначе и на хлеб не будет! Уходи, линяй отсюда, пока худшего не случилось! — предупредил Стас.

— Черт вас принес!

— Все ловят, чем мы хуже?

— Проваливайте отсюда! — галдели люди.

— Предупреждаю, хоть пальцем тронете иль слово добавите, будете отвечать перед Законом за рукоприкладство или оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей! — сказал Рогачев, и поселковые тут же стихли.

— Указ о запрете лова лососевых издавал не Гоша! Ему велено следить за его исполнением. Так что нечего на нем отрываться! И прошлым хватит упрекать! Любой из вас может оказаться в тюрьме вот за этот улов, если Гоша напишет акт. Поняли? И срок будете отбывать реально.

— Не, мужики, нас еще пужают зоной? — вывернулся из-за спин рыжий мужичонка.

— Да пшел ты вон отсюда! — шикнули на него раздраженно.

— Ну, так как? Договорились? Сматываемся добровольно или составляем акт? — прищурился Гоша, оглядев мужиков, всех до единого.

— Да будет тебе наезжать!

— А эту рыбу, что поймали, дашь забрать? — спросила молодая смазливая бабенка. Она высоко подоткнула юбку, заголила ка общее обозрение белые красивые дат.

Стас старательно отводил взгляд от них, от высокой груди, нежных округлых плеч, но справиться с собой было нелегко. Рогачев глянул на Гошу, во взгляде — мольба без слов.

— Ладно, эту, что поймали, забирайте, но больше не дам! Никому — глянул на бабу, споено кнутом стеганул. Та юбку одернула со страха, села, опустив голову.

— Давайте, мужики. Закругляйтесь! И чтоб через полчаса никого тут не было. Я проверю, — пообещал поселенец и пошел к реке, не оглядываясь. Следом шел Рогачев, спотыкаясь и вздыхая, поминутно оглядываясь на женщину, бросавшую на него озорные взгляды.

«Эх-х, хороша бабенка! Да народу много. Словом не перекинешься. Тут же из мухи слона сообразят.

Но кто она? Наверное, чья-то жена? Одиночкам ту делать нечего. Кто ж она?» — не давал покоя навязчивый вопрос.

— Гош, а ты всех знаешь из этих? — кивнул Стас на тех, оставшихся за спиной.

— Там вся пекарня. В полном сборе, а с ними! Вася. Они давно кентуются промеж собой. Вот та которая просила улов оставить, — кондитер ихняя. Для детсада и школы всякую хренатень печет: булки, печенья, сушки и даже торты. Знаю их всех. А вот, тот «окурок» — в ихних сторожах! Вместе с котом на «пахоту» возникает Кошак весь в хозяина, такой же рыжий и нахальный. Мышей ловит за себя и хозяина. Тому деньги, а коту — ни хрена, хоть мужик ночи напролет спит на одном боку. Ну что тыздить на той пекарне? Муку или сахар? Кто из-за этого рисковать головой станет? Нет таких полудурков! — убежденно говорил Гоша.

— Как зовут кондитера? — спросил Стас.

— Женька она! Евгенья, вся, как есть! — понятливо подморгнул поселенец.

— Давно она там работает?

— Хрен знает. Когда стал возить им воду, она была! Бабы все к ней прикалываются ихние, — рассмеялся поселенец.

— Чего?

— Говорят, что тут ей в старых девах до конца века дышать, мол, замуж выйти не за кого.

— Она — одиночка? — остановился Рогачев.

— На то время была такой, но почти год прошел. Может, сыскала за это время. Да и что с нее взять? Вот то ли дело у тебя! Сын имеется. Баба — уж черт с ней! Их по десятку на день поменять можно, а вот сын — то как награда! Мужиком вырастет! — оглянулся Гоша. Стас шел за ним молчаливый, грустный.