Дикая

Именно так я и чувствовала себя к тому времени, когда дотащилась до Шелтер-Коув-Резорт — обессиленная и лишенная каких бы то ни было чувств, кроме благодарности за то, что я сюда добралась. Я перескочила еще одну клетку в своих орегонских «классиках». Шелтер-Коув-Резорт представлял собой магазин, окруженный горсткой сельских домиков, разбежавшихся по широкой зеленой лужайке на берегу большого озера Оделл, обрамленного зелеными лесами. Я поднялась на веранду магазина и вошла внутрь. Там были короткие ряды с закусками и рыболовными снастями, а также маленький холодильник с напитками. Я отыскала бутылку Snapple, взяла пакетик чипсов и подошла к кассе.

— Вы идете по МТХ? — спросил меня мужчина, стоявший за кассой. Когда я кивнула, он показал жестом на окно в задней части магазина. — Почта закрыта до завтрашнего утра, но вы можете бесплатно переночевать в палаточном городке, который у нас здесь поблизости. И там есть душ, который обойдется вам в один бакс.

У меня оставалось всего десять долларов. Как я теперь начинала понимать, остановки в Эшленде и национальном парке Кратерного озера обошлись мне дороже, чем я предполагала. Но я знала, что в коробке, которую я получу на следующее утро, лежат еще двадцать долларов. Так что, протянув этому человеку деньги, чтобы заплатить за напиток и чипсы, я попросила его разменять мне остальное на долларовые монетки, чтобы заплатить за душ.

Выйдя наружу, я вскрыла лимонад и чипсы и ела на ходу, направляясь к маленькой деревянной баньке, на которую указал мне мужчина из магазина. Войдя внутрь, обрадовалась, увидев, что душевые здесь персональные, рассчитанные на одного человека. Заперла за собой дверь — и внутри оказалось мое собственное маленькое царство. Я бы, пожалуй, даже осталась здесь ночевать, если бы можно было. Сняла одежду и принялась рассматривать себя в поцарапанном зеркале. Похоже, поход повредил не только мои ногти и ноги, но и волосы: они стали грубее и странным образом в два раза гуще, покрытые множеством слоев засохшего пота и земляной пыли, как будто я медленно, но верно превращалась в нечто среднее между Фэррой Фоссет [40] в дни ее славы и Гангой Дином [41] в не самые удачные для него моменты.

40

Голливудская актриса.

41

Герой стихотворной баллады Р. Киплинга, молодой индиец-водонос, мечтавший стать солдатом.

Я сунула одну за другой свои монетки в небольшой автомат, вошла в душ и стала нежиться под горячей водой, намыливаясь узеньким обмылком, который кто-то оставил там, пока он не растворился в моих руках без остатка. После этого вытерлась той же банданой, с помощью которой мыла котелок и ложку озерной и речной водой, и снова натянула на себя грязную одежду. Взвалила на плечи рюкзак и отправилась обратно к магазину, чувствуя себя в тысячу раз лучше. Перед магазином была широкая веранда с длинной скамьей, установленной вдоль ее бортов. Я уселась на скамью и стала разглядывать озеро Оделл, распутывая влажные волосы пальцами. Олалли-Лейк, потом Тимберлайн-Лодж, а потом Каскад-Локс, думала я.

Прыг, скок, поворот, «дом».

— Вы — Шерил? — спросил меня мужчина, выходивший из магазина. Спустя секунду за его спиной показались еще двое мужчин. Я тут же поняла по их залитым потом футболкам, что они идут по МТХ, хотя рюкзаков у них при себе не было. Они были молодые и симпатичные, бородатые, загорелые и грязные, одновременно невероятно мускулистые — и невероятно худые. Один — высокий, другой — блондин, третий — с пронзительными глазами. Я была так рада, что приняла душ…

— Да, — ответила я.

— Мы долго шли за вами, — сказал блондин, и на его худом лице расцвела широкая улыбка.

— Мы так и знали, что сегодня вас нагоним, — сказал тот, что с пронзительными глазами. — Мы видели ваши следы на маршруте.

— Мы читали ваши заметки в регистрационных журналах, — добавил высокий.

— Мы пытались вычислить, сколько вам может быть лет, — проговорил блондин.

— Ну, и сколько мне должно было быть лет? — спросила я, неудержимо улыбаясь.

— Мы думали, что вам либо столько, сколько нам, либо пятьдесят, — проговорил парень с пронзительными глазами.

— Надеюсь, вы не разочарованы? — спросила я, и все мы рассмеялись и покраснели.

Их звали Риком, Джошем и Ричи, все трое на три или четыре года моложе меня. Рик — из Портленда, Джош — из Юджина, а Ричи — из Нового Орлеана. Они все вместе учились в колледже, точнее — в Школе либеральных искусств Миннесоты, расположенной на островке в часе езды от «городов-близнецов».

— Я тоже из Миннесоты! — воскликнула я, когда они мне об этом сказали. Но они это и так уже знали из моих заметок в журнале-регистраторе.

— А у тебя еще нет маршрутного прозвища? — спросил меня один из них.

— Нет, по крайней мере, я о таком не знаю.

А вот у них такое прозвище было, одно на троих: Три Молодых Пижона. Его придумали другие походники в Южной Калифорнии. И это прозвище им шло. Они действительно были тремя молодыми пижонистыми парнями. Они прошли по маршруту весь путь от самой мексиканской границы. Они не пропустили заснеженный участок, как все остальные. Они прошли через снег, прямо через него — несмотря на тот факт, что в этот год снежные заносы были рекордными. И поскольку они это сделали, то оказались в самом хвосте группы дальноходов, растянувшейся от Мексики до Канады, вот поэтому и нагнали меня так поздно. Они не встречали ни Тома, ни Дуга, ни Грэга. Не знали Мэтта, Альберта, Брента, Стейси, Трину, Рекса, Сэма, Хелен, Джона, Сару. Они даже не останавливались в Эшленде. Они не танцевали на вечере памяти солиста Grateful Dead, не пробовали жевательный опиум, не занимались ни с кем сексом на пляже. Они просто упорно шли вперед, проходя по тридцать с лишним километров в день, нагоняя меня с того самого момента, когда я заложила петлю на север, уйдя в Сьерра-Сити. Они были не просто Тремя Молодыми Пижонами. Они были тремя молодыми невероятными походными машинами.

И их общество стало для меня настоящим праздником.

Мы дошли до палаточного городка, где Три Молодых Пижона уже оставили свои рюкзаки. Принялись готовить ужин и разговаривать, рассказывая истории о том, что случилось с нами на маршруте и вне его. Они нравились мне ужасно. Между нами что-то «щелкнуло». Они были милыми, симпатичными, забавными, добрыми ребятами. Они заставили меня забыть о том, насколько разбитой я чувствовала себя часом раньше. В их честь я приготовила коблер [42] из замороженной и высушенной малины, которую несла с собой все эти недели, приберегая для особого случая. Когда он был готов, мы поглотили его, черпая из моего котелка четырьмя ложками, а затем улеглись спать под звездами.

42

Прохладительный напиток, в состав которого обязательно входят различные фрукты и толченный лед.

Утром мы забрали с почты свои посылки и принесли их в лагерь, чтобы заново переложить рюкзаки, прежде чем двинуться дальше. Я вскрыла свою коробку и сунула ладони между гладкими упаковками с едой, нащупывая конверт, в котором должна была лежать двадцатидолларовая купюра. Теперь он стал для меня таким привычным поводом для восторга — этот конверт с деньгами… но на сей раз я его не нашла. Я вывалила из ящика все, что в нем было, и принялась шарить пальцами в каждой складке, ища конверт, но его там не было. Не понимаю, почему. Просто — не было. У меня оставалось шесть долларов и двадцать центов.

— Вот дерьмо! — выругалась я.

— Что такое? — спросил меня один из Молодых Пижонов.

— Ничего, — ответила я. Мне было стыдно признаваться, что я постоянно балансирую на грани банкротства, что за моей спиной не стоит никто невидимый с кредитной картой или банковским счетом.

Я сгрузила продукты в свой старый голубой мешок. Меня даже мутило от осознания того, что мне придется пройти 230 километров до следующей коробки с припасами, имея в кармане всего лишь шесть долларов и двенадцать центов. Что ж, по крайней мере, там, где я буду идти, деньги мне не понадобятся, успокаивала я сама себя. Я направлялась в самое сердце Орегона — через перевалы Уилламетт, Маккензи и Сантиам, через Три Сестры и гору Вашингтон, через заповедник горы Джефферсон. Там в любом случае просто негде будет потратить мои шесть долларов и двенадцать центов, верно?