Дикая

Я торопливо запихала палатку обратно в рюкзак, выключила плитку, опрокинула почти закипевшую воду в траву и швырнула котелок в пруд, чтобы он остыл. Сделала глоток обработанной йодином воды и затолкала бутылку, влажную футболку, лифчик и шорты обратно в рюкзак. Подняла Монстра, застегнула его, встала на тропу и пошла на север в сгущающихся сумерках. Мой разум снова переключился в первобытное состояние, в котором не было ничего, кроме движения вперед. Я шла и шла, до тех пор, пока ходьба не стала невыносимой, пока мне не показалось, что я больше не смогу сделать ни шага.

А потом побежала.

18. Королева МТХ

Когда на следующее утро в небе забрезжил рассвет и я проснулась, шел дождь. Я лежала в своей палатке на узкой ленте тропы; ее 60 сантиметров были единственным плоским местом, которое я сумела отыскать в темноте накануне вечером. Дождь начался в полночь, он лил всю ночь и все утро, пока я двигалась вперед. Я думала о том, что случилось между мной и теми двумя мужчинами. О том, что едва не случилось — или вообще не должно было случиться, — проигрывая это снова и снова в своем воображении, чувствуя дурноту и слабость в конечностях. Но к полудню все это было уже далеко позади, и я вернулась на МТХ — после петли, которую ненамеренно описала, промахнувшись мимо развилки.

Вода лилась с неба и капала с ветвей, струилась по ложу тропы. Я шла под кронами огромных деревьев, которые смыкались высоко надо мной. Кусты и высокие травы, обрамлявшие тропу, обдавали меня брызгами, когда я задевала их. Каким бы мокрым и печальным ни был лес, в нем было нечто волшебное — нечто готическое во всей его зеленой грандиозности, одновременно сияющей и темной, настолько щедрой и роскошной в своем буйстве, что это казалось нереальным. Будто я иду по волшебной сказке, а не по настоящему миру.

Дождь то прекращался, то снова начинался весь этот день и весь следующий. В начале вечера, когда я достигла берегов озера Олалли, раскинувшегося на двухстах сорока акрах, тоже шел дождь. Я прошла мимо закрытой егерской станции с глубоким чувством облегчения, плюхая по грязи и влажной траве. Миновала несколько столиков для пикника и дошла до небольшого скопления темных деревянных зданий, составлявших Олалли-Лейк-Резорт. До того как я попала в Орегон, у меня было совершенно иное представление о том, что означает слово resort — «курорт». Вокруг не было ни души. Все десять примитивных хижин, разбросанных по берегу озера, казались пустыми. А крохотный магазинчик, расположившийся между ними, был закрыт на ночь.

Пока я стояла под высокой елью возле магазина, снова начался дождь. Я натянула на голову капюшон дождевика и стала смотреть на озеро. В отдалении должна была маячить огромная вершина горы Джефферсон, а на севере начинался невысокий подъем на Олалли-Бьютт. Но я не могла разглядеть ни одну из этих гор, заслоненных пеленой сгущающихся сумерек и тумана. Поскольку гор видно не было, ели и широкое озеро напомнили мне северные леса Миннесоты. Да и воздух пахнул так же, как в Миннесоте. Прошла неделя после Дня труда [43] ; осень еще не наступила, но была близка. Все здесь казалось заброшенным и покинутым. Я пошарила в карманах дождевика, вытащила оттуда страницы путеводителя и прочла о месте, где можно было разбить лагерь, — о полянке за егерской станцией, выходившей лицом к озеру Хэд, миниатюрному соседу Олалли.

43

Праздник, который отмечают в США в первый понедельник сентября.

До того как я попала в Орегон, у меня было совершенно иное представление о том, что означает слово resort — «курорт». Вокруг не было ни души. Все десять примитивных хижин, разбросанных по берегу озера, казались пустыми.

Я разбила лагерь, приготовила себе ужин под дождем, потом залезла в палатку и легла в пропитавшийся влагой спальный мешок, одетая во все ту же влажную одежду. Батарейки в моем фонарике сели, так что читать я не могла. Пришлось просто лежать и слушать дробь дождевых капель по натянутому нейлону в нескольких футах над головой.

Завтра в моей коробке будут новые батарейки. Там будут шоколадки «Херши», которые я выделила себе на следующую неделю. Там будет последняя порция сухого пайка и пакетики с орехами и семечками, которые уже стали припахивать затхлостью. Мысль обо всем этом была для меня и пыткой, и утешением. Я свернулась калачиком, стараясь сделать так, чтобы мой спальный мешок не соприкасался с бортами палатки, на случай, если она вдруг протечет. Но заснуть не могла. Как бы мне ни было неуютно, я чувствовала, что внутри меня горит искра света, зажженная тем фактом, что я закончу свой поход примерно через неделю. Я буду в Портленде, буду снова жить как нормальный человек. Я найду себе работу официантки по вечерам, а днем буду писать книгу. С того самого момента, как мысль поселиться в Портленде устоялась в моем воображении, я часто представляла себе, каково это будет — снова оказаться в мире, где есть еда и музыка, вино и кофе.

С того самого момента, как мысль поселиться в Портленде устоялась в моем воображении, я часто представляла себе, каково это будет — снова оказаться в мире, где есть еда и музыка, вино и кофе.

Конечно, там будет и героин, думала я. Но дело в том, что я больше его не хотела. Может быть, я никогда его по-настоящему не хотела. Наконец-то я пришла к пониманию, чем было это желание: желанием найти выход, когда в действительности мне нужно было найти вход. И теперь я его нашла. Или была к тому близка.

— Для меня должна быть коробка! — крикнула я вслед егерю на следующее утро, подбегая к нему, когда он уже начал отъезжать от станции в своем грузовике.

Он остановился и опустил стекло.

— Вы Шерил?

Я кивнула.

— Для меня должна быть коробка, — повторила я, по-прежнему кутаясь в свою опостылевшую непромокаемую амуницию.

— Ваши друзья рассказали мне о вас, — сказал он, вылезая из грузовика. — Супружеская пара.

Я моргнула и откинула капюшон.

— Сэм и Хелен? — спросила я, и егерь кивнул. Мысль о них наполнила меня нежностью. Я снова натянула капюшон на голову и пошла вслед за егерем в гараж, соединенный с егерской станцией, в которой, похоже, он и жил.

— Я собираюсь в город, но сегодня днем вернусь, так что если вам что-нибудь нужно… — проговорил он, протягивая мне коробку и три письма. Он был шатен, лет сорока, усатый.

— Спасибо, — сказала я, прижимая к себе коробку и письма.

На улице все еще шел дождь, и было тоскливо. Так что я зашла в маленький магазинчик, где взяла себе чашку кофе у старика, работавшего за кассой, пообещав, что заплачу, как только вскрою коробку. Я уселась на стул возле дровяной печи и прочитала письма. Первое было от Эме, второе — от Пола, третье — к моему изумлению — от Эда, «ангела тропы», с которым я познакомилась в Кеннеди-Медоуз. «Если ты получила это письмо, значит, тебе удалось, Шерил! Поздравляю!» — писал он. Я была так тронута, читая эти слова, что громко рассмеялась, и старик за прилавком поднял голову.

— Хорошие новости из дома? — поинтересовался он.

— Ага, — сказала я. — Что-то вроде того.

Я вскрыла коробку и нашла там не только тот конверт, в котором лежали мои обычные двадцать долларов, но и второй, с еще одной двадцаткой — тот, который должен был лежать в моей посылке в Шелтер-Коув-Резорт. Должно быть, я сунула его сюда по ошибке. Но теперь это было уже неважно. Я прошла последний отрезок маршрута с двумя центовыми монетками в кармане, и меня ожидала награда. Теперь я была богата: целых сорок долларов и два цента. Я расплатилась за кофе, купила упаковку печенья и спросила продавца, есть ли здесь душевые. Но он лишь покачал головой в ответ на мой сокрушенный взгляд. Это был «курорт» без душевых, без ресторана, на улице шел проливной дождь, а температура была около +13.