Дикий, дикий запад

Сиу остановились на краю равнины. И тоже странно. Будто кто-то взял да провел черту. Вот горы и пески, и вот уже кланяется ветру травяное море. Зафыркали лошади. Затрясли головами, потянулись к суховатым, но еще зеленым стеблям.

– Там, - сиу вглядывалась куда-то вперед, и щурилась, словно кошка. – Впереди город. Старый.

– Мертвый? – Эдди позволил жеребцу переступить черту. И тот осторожно, словно сам своему счастью не веря, потянулся к траве.

– Мертвый, - согласилась сиу. – Обойти не выйдет. Дорога проклята.

– Пройти?

– Как повезет. Не ночью, - она спешилась первой. – Здесь источник. Недалеко.

Источник – это хорошо. Нет, вода у нас была, сперва своя, потом уже сиу молча поделились даже не водой, а терпким травяным отваром, от которого отступала жажда.

Но теперь во рту пересохло.

И грязь, налипшая на кожу, показалась вдруг панцирем, от которого срочно нужно избавиться. И кажется, так чувствовала себя не только я. Вон, даже Чарли поскребся, а ведь граф!

Источник и вправду обнаружился недалеко. Вода пробивалась из-под скал, разливаясь в каменной чаше, чтобы, выбравшись из неё серебристой змейкой, спуститься ниже, туда, где травы поднимались особенно высоко. Да уж, помыться точно не выйдет, но хоть напились. И лошадей напоили.

А напоив, пустили гулять по травяному полю.

Привычно вспыхнул красный огонь, который сиу разводили на костях. Легли на землю одеяла. И я вытянулась, уставилась на светлое пока небо.

Ныли мышцы.

И кости.

И… как там матушка? Переживает, небось. Она-то думала, что мы съездим и вернемся. Мы съездили, а вот вернуться как-то оно не вышло. Затянулась поездочка.

А если…

Если нас там искать станут? Матушка ведь одна осталась. Доусон… чужой человек пока. И как знать, поможет ли в случае чего?

Я вздохнула.

– Устала? – Эдди опустился рядом и протянул тонкую полоску сушеного мяса. Я не стала отказываться, хотя есть не хотелось совершенно.

– Немного, - я впилась в мясо зубами.

За него стоило поблагодарить Великого Змея. Даже не знаю, чего ему в посмертии пожелать. Пусть уж боги решают. Или бог. Кто-нибудь, кроме меня.

– Я жалею, что потащил тебя.

– Отчего?

– Сама видишь, - Эдди прищурился. Он вглядывался куда-то туда, в травы, что шептались и шелестели, клонились к земле, меняли цвет с темно-зеленого на серо-седой. – И без того едва не пришибли.

– Не пришибли ведь.

– И сиу.

– Ну, сиу. Сиу как сиу, - я села и тоже уставилась на травы.

– Мертвый город… такое место… нехорошее.

Я фыркнула. Можно подумать, что тут, по другую сторону границы есть хорошие места. Нет, может, и есть, да только никто-то о них не слышал.

– Пройдем.

– Что за Мертвый город? – поинтересовался графчик, который умудрился кое-как отмыть, во всяком случае лицо. И теперь, избавленное от пыли, оно обрело некоторую странноватую пятнистость. Лоб и щеки успели облезть, а нос, подозреваю, и дважды, тогда как подбородок потемнел, а на висках и лбу кожа сделалась темной, загорелой. – Прошу прощения, что вмешиваюсь.

Мы простили.

Отчего б не простить хорошего человека, особенно, если настроение этакое, меланхолическое.

– И что касается сомнений, то, возможно, это не мое дело…

– Это не твое дело, - охотно подтвердил Эдди.

– …но мне кажется, что Милисенте будет безопаснее рядом с вами. Если вспомните, то те люди желали забрать именно её.

Эдди заворчал.

Не понравилось ему воспоминание о тех людях.

– От поселка до вашего дома не так и далеко. И в ваше отсутствие забрать её было куда проще.

Ворчание усилилось.

Я погладила Эдди по руке и сказала, утешая.

– Я же здесь.

Утешение, честно говоря, слабое.

– А матушку они не тронут. К чему её беспокоить? Тем более, вдруг да ты вернешься?

Эдди нахмурился сильнее прежнего и взгляд бросил на скалы такой, что я испугалась, выдержат ли. Этак с него станется и обратно повернуть. Нет, я была бы не против обратно. Может, оно и глубоко эгоистично, только матушкино благополучие мне куда важнее какой-то там девицы, которой, если подумать, ничего особо и не грозит. Ну, пока Чарли жив.

А он живой.

Сопит сосредоточенно и кожу со щек сколупывает. И главное вид при этом деловитый такой. Сразу видно, графья даже дурью маются по-особому.

– Добавь Доусона…

– Он мне не нравится, - проворчал Эдди, несколько успокаиваясь. – Мог бы и сказать, если чего.

– После того, как ты Фишеру нос сломал? Или выбитых зубов Клайда?

Что? Я ж правду говорю. С зубами он точно поспешил, хотя Клайд сам виноват, нечего было к матушке подкатывать, а потом на весь бар орать, что рано или поздно он своего добьется.

Судья вот тоже так подумал.

И еще штрафу навесил. За оскорбление чести и второй – за вред имуществу, потому как, прежде чем зубы выбить, Эдди его через окно выкинул. А то закрыто было. Вот и получился тот самый ущерб.

Но Доусон, мнится мне, человек иного складу.

– И наши в обиду не дадут, - продолжила я, сама потихоньку успокаивать. Нет, а чего тут нервничать? На нервах горы не перейдешь. И сиу, подозреваю, откажутся заворачивать. А потому и остается, что сидеть, жевать мясо и искать те самые «обстоятельства», после которых дышать станет легче. – Не из любви к нам, но чтоб этим, змеевичам, напакостить. Их, между прочим, больше чем тебя не любят.

Эдди фыркнул.

И задумался. Потом вздохнул, видно, сообразивши, что деваться нам по сути некуда.

Вот и я о том же.

Вернемся и… не приведите Боги окажется, что какой-нибудь придурок матушку обидел.

– Гм, если подумать, то вы безусловно правы, - Чарли поднес к глазам лоскут собственной кожи. А я ему еще когда говорила, что мазаться надо погуще и почаще. Но он же гордый. Вот и пусть дальше ходит, гордый и облупленный. – Однако мне все еще интересно, что такое Мертвый город.

– А что, на Востоке не слышали? – лениво поинтересовался Эдди.

– Как бы слухи ходят, - лоскут кожи он выкинул и пальцы платочком вытер, но потом опять к морде потянулся. Понимаю. Сама терпеть не могу, когда шкура облазит. Прям пальцы все выкручивает, если не облупить. – Однако Географическое общество напрочь отрицает саму возможность существования здесь городов.

– Ага, - сказал Эдди.

– Города – признак наличия цивилизации, причем высоко развитой, ведущей оседлый образ жизни, тогда как местные племена большей частью кочевники.