Дикки-Король

Какая-то напряженность висела в воздухе.

Фанаты встречались с «детьми счастья», обменивались суждениями, относясь друг к другу с сочувствием или недоверием… Без конца подъезжали машины с фанатами. Не пускать их в замок было уже невозможно. «Пробил час великого испытания», — утверждала Роза.

— Здорово он ошарашил вашего гуру, — щелкнул пальцами Дирк, — а?

Франсуа вел себя с Дирком достойно. Но тот нагло издевался над ним.

— Теперь Дикки стоит лишь заиграть на флейте, и они потянутся за ним, как белые мыши.

— Бедняга! Одной случайности для этого недостаточно…

— Нет, достаточно, старик! Вполне хватит! Я не принадлежу к людям, которые верят в чудеса. Но это «чудо» показывает уровень вашего умственного развития!

Франсуа почувствовал такой яростный прилив ненависти, что охотно придушил бы Дирка заодно со всеми фанатами… И хуже всего, что сам он думал о чуде почти как Дирк. Но спорить бесполезно. Даже Никола его не поддерживал.

— Кто знает, старик? Может, это испытание, а может, в нем высшая суть Доктрины. Может быть, отец Поль пожелал, чтобы произошло чудо ради высшей переоценки ценностей…

Франсуа ничему не верил. Отец Поль разыгрывал из себя ученика чародея, и все тут. Просто организация, чтобы утвердить свое влияние, должна опираться на знаменитые имена и добровольные дары. Дикки был ее верной добычей. Неожиданное происшествие расстроило все планы. Но если эти жалкие людишки воображают, что будут хозяйничать здесь… Франсуа что-нибудь придумает. С согласия отца Поля или без. Хаос усиливался. Группы распадались. Во всех уголках парка шли бесконечные дискуссии. Собак, с того памятного дня совершенно притихших, фанаты закормили печеньем в шоколаде. Граф, как поговаривали, слег в постель с температурой. Во всяком случае, его, подобно отцу Полю и Дикки, совсем не было видно. Летняя жара попахивала грозой. В Ниме Алекс наблюдал возвращение пристыженных и смущенных беглецов, которые полагали, будто избежали катастрофы, а сейчас снова очутились в атмосфере ожидания больших премьер. «Последнее собрание клуба фанатов», собрание абсолютно интимное, принимало безумный размах. Поль и Алекс думали, что утихомирят умы и прочно успокоят свою паству, пообещав сделать собрание одновременно и чем-то вроде генеральной репетиции («Дети счастья» впервые будут петь вместе с Дикки), и сеансом, как принято это в секте. Но благодаря какому чуду (еще одному, хотя оба считают, что это уж чересчур) загадочным образом оповещенные фанаты, которые уже перебрались в другие места или даже, сократив каникулы, разъехались по родным пенатам, возвращаются сюда, звонят по телефону, заполняют окрестные кемпинги и дешевые отели?

Боб и Жанно приехали из Канн, поступив в распоряжение Алекса. У обоих музыкантов на душе было неспокойно, потому что они смотались, едва получили неустойку, не проявив к Дикки ярко выраженной участливости. А что, если в новой постановке спектакля обойдутся без них? Добрые души предупредили их по телефону, не сообщая никаких подробностей, что назревает событие и готовится оно явно без них. Хотя «сеанс», или «собрание», должен был состояться во второе воскресенье сентября, Боб и Жанно примчались в среду на грузовике со звукоаппаратурой: может, она пригодится. А в четверг Рене, находившийся здесь проездом, пришел справиться о здоровье Дикки и заявил, что готов остаться, если сможет чем-нибудь быть полезен. Этот ощутимый прилив свежих сил радовал Алекса. Патрик, занятый на студии звукозаписи, прислал телеграмму. Даже Жюльену вдруг пришла мысль послать с Балеарских островов открытку; создавалось впечатление, будто он ни о чем не знает, но Алексу было известно, что Жюльен через день названивает в «Матадор». Что касается Кати, Жанны и Минны, то они без устали слали письма, просто окаменев от горя: ведь им приходилось в кордебалете «Фоли Бержер» танцевать с обнаженной грудью на «адском сквозняке».

Эта суета вернула Алексу всю его кипучую энергию. Он надеялся и вытянуть из отца Поля его пай, который дал бы возможность выпустить новую пластинку Дикки без помощи «Матадора», и заставить его подписать за «Детей счастья» специальный контракт, благодаря которому Алекс таким образом получал бы право рекламировать или держать их в тени в зависимости от приема, какой окажет им публика. Интерес отца Поля заключался в том, чтобы не соглашаться разделять эти дела. Однако Алекс чувствовал, что ему удастся заставить отца Поля не вспоминать об этом. В сущности, Алекс переоценил толстяка, который, похоже, был в полной растерянности. Он, конечно, славный малый, однако не так уж силен.

В пятницу приехал Жан-Лу; он не выглядел, как обычно, столь непринужденным.

— Готовится генеральная репетиция, а меня даже не пригласили! Ну и дела! Что ты замышляешь за моей спиной, Алекс?

— Но кто говорит о генеральной репетиции, малыш? Дикки чувствует себя лучше, он просто решил дать небольшой частный концерт, чтобы закончить сезон, поблагодарить приютивших его людей и фанатов, которые ждали его выздоровления, вот и все дела!

— Нет, не все! Ведь я знаю, что Теренс Флэнниган находится сейчас у Николь и Лоретты! Ты скрыл это от меня!

— Теренс поехал туда, чтобы попробовать отработать новый жанр текстов, птенчик мой, текстов! Ничего особенного…

— Теренс написал музыку песни «Плевать на мое сердце»!

— Он ее подписал, крошка, а это совсем другое дело, как тебе известно. Теренс никогда не мог написать ни одной ноты!

— На всякий случай предупреждаю тебя: если я узнаю, что меня дублируют, я запрещу распространение всех записанных на пластинках песен!

— Не запретишь, птенчик мой!

— Я забрал все ленты со студии «Дам», теперь они есть только у меня.

— Это же открытый шантаж!

— Конечно.

— Подлец ты! Я же говорю тебе…

Алекс орал на Жана-Лу; его без конца вызывали к телефону, потому что в замке не хватало динамиков, звукооператор сорвал пломбы, Боб не будет играть в таких условиях; короче, Алекс был на седьмом небе.

— Эй, Жан-Лу! Когда зайдешь в замок, не удивляйся, что твой дядюшка не всем доволен.

— Я в этом не сомневаюсь. Вы же готовите для него светомузыкальный спектакль.

— Это доставит ему не слишком много неприятных минут! Но если ты хоть немного способен повлиять на него, постарайся, чтобы он опять не спустил на нас собак. Я не уверен, что Дикки дважды удастся его фокус.

— Какой фокус?

Пришлось рассказать Жану-Лу о «чуде». Он ничего не знал. Его так омрачила история с Флэнниганом, что он целую неделю не заглядывал в «Матадор».

— Все в этом доме идет кувырком, — с грустью сказал Никола.

— Да, вижу. Но разве это так важно?

Полина пыталась его приободрить.

— Может, и неважно. Наверно, даже к лучшему. Но нам очень тяжело.

— Почему?

— Тебе этого не понять. Среди нас есть люди, которые живут здесь уже два, даже три года, пытаясь найти свою линию в жизни, выработать самодисциплину… и вдруг все летит вверх тормашками… и даже нельзя сказать, что это плохо. Просто это тяжело.

— Но как только пройдет вечер, мы уедем, — одобряюще сказала Полина. — Знаешь, мы, фанаты, не то что вы, мы не каждый день вместе с Дикки.

— Я уверен, — с понимающим видом продолжал Никола, — что это вы принесли к нам смуту… надолго. Впрочем, она нас обогащает. Быть может, вы олицетворяете ту мысль Отца, что люди никогда до конца не уподобляются никому, что все дается свыше, что ничего заслужить нельзя…

Личико Полины выражало искреннее желание понять Никола.

— Ты хочешь сказать, что не стоит труда к чему-либо стремиться?

— Нет, по-моему все-таки необходимо к чему-то стремиться…

— Но ведь это ни к чему не ведет?

Чистый задумчивый лоб Полины сморщился от напряжения. И какое имеет значение это желание понять у дочки владельца гаража, влюбленной в слащавого певца и никогда не прочитавшей в жизни ничего серьезного? Может быть, оно ничего не значит, а может быть, значит все. И кто такие фанаты, которых он считал смешными (да, считал) с их пикниками, цветастыми платьями, транзисторами, восторгами в точно назначенные часы? Может, они ничего не значат, а может, значат все? Остается ли прекрасной благодать, если обращена на ничтожную цель? И существуют ли ничтожные цели? Или же фанаты без суетной заботы о культуре и внешности открыты той чистоте, что недоступна ему?