Дикое Сердце 1 часть

– Я пытаюсь заботиться о спокойствии этого дома. Хуан молодой и страстный; возможно, безнравственный, с независимым нравом, боюсь даже, плохо воспитанный. Его присутствие в гостиной доньи Софии…

– Ей незачем часто встречаться с ним. Как управляющий он может построить себе маленький дом в любом месте усадьбы. Там он может жить и делать то, что захочет.

– Мне это кажется замечательной мыслью, – заговорила Айме, полностью успокоившись, со странной вспышкой в агатовых зрачках, и, казалось, она бросала вызов удивленному взгляду мужчин, владея создавшимся положением со светской непринужденностью. – Так можно уладить дела. Я знаю, что у Ренато нет другого желания. Вы, как друг, а я, как жена, Ноэль, сделаем все возможное, чтобы порадовать его и помочь. Думаю, у вас нет недостатка во влиянии и дипломатии, чтобы укротить немного этого дикого кота Хуана Дьявола. Сделайте это, Ноэль, сделайте для Ренато.

Лишь на несколько шагов отошел нотариус от молодой пары; лишь на мгновение он оставил их, пытаясь успокоиться, проникнуть до конца в этот всколыхнувшийся водоворот. Этого было достаточно, чтобы увидеть, как Айме улыбнулась Ренато, оперлась о его руку, заставляя почувствовать горячее и нежное давление пальцев, и подняла голову, чтобы посмотреть ему прямо в лицо тем напряженным и горячим взглядом, результаты которого хорошо знала, и притворно прошептала:

– Прости, Ренато, иногда я резкая, нетерпеливая и невоспитанная. Это мой характер, возможно, правы те, кто считает, что меня слишком баловали. Прости меня. Я знаю, что становлюсь иногда невыносимой. Но это только на миг, мой Ренато. Это как порыв, не знаю, что-то вроде нервного срыва. Естественно, нельзя считаться с тем, что я говорю в таком состоянии, потому что это неправда. Я произвожу ужасное впечатление, прекрасно это знаю, как будто ненавижу то, что больше всего люблю. Знаю, ты поймешь и простишь, правда?

– Может быть, я тоже должен попросить у тебя прощения, – мягко извинился Ренато, выражая сомнение: – Я грубо и сурово с тобой обращался. Но ты говорила такие неприятные и странные вещи. Говорила, что ненавидишь мое имя, дом, которые тоже твои, потому что я дал их тебе от всей души и сердца. Я ощутил что-то пугающее, Айме. Было ужасное чувство, что ты способна солгать и обмануть, будто в жизни все ложь. У меня было ужасное ощущение, что ты никогда не любила меня!

– Что за безумная мысль, Ренато! – возразила Айме с притворной нежностью. – Я прошу тебя на коленях, чтобы ты забыл о моих словах. Не требуй объяснений, почему я сказала их. Я сама не знаю, и даже не смогла бы их повторить. Я забыла их и важно, чтобы ты тоже забыл их. Умоляю! Потому что я люблю тебя, обожаю, Ренато.

Она бросилась в объятия Ренато, который стиснул ее жадно, с дрожью, в которой сквозило смятение и сомнение. А пока, закрыв глаза и опершись о его грудь, Айме думала о других глазах, руках, более широкой и сильной груди, думала и мечтала, что она снова в руках Хуана Дьявола.

24.

Под деревьями Хуан чуть не столкнулся с Моникой, секунду смотрел на нее, словно очнулся, вернувшись от кошмарного водоворота к реальности. Выражение его лица было столь ужасным, что Моника вздрогнула, будто заглянула в бездну.

– Хуан, что случилось?

– Пока еще ничего не случилось, Святая Моника. Успокойтесь, – с трудом сдерживаясь, посоветовал Хуан.

– Я совершенно спокойна, но если бы вы могли видеть свое лицо…

– А что происходит с моим лицом? Оно не такое красивое и привлекательное, как лицо Ренато, да?

– Почему вы всегда говорите так отвратительно? Вы все усложняете, Хуан Бога.

– Почему вы не измените это глупое прозвище?

– Оно звучит менее плохо, чем то, которым вы имеете удовольствие хвалиться. Начинаю думать, что с меньшим основанием вы заслуживаете его.

– Правда? И что заставляет вас так думать?

– Вы не считаете, что истории с Колибри уже достаточно? Этот ребенок вас обожает, Хуан. Он сказал, что вы самый добрый человек на свете.

– Да что он знает? – оспорил Хуан с горьким смехом.

– Что с вами происходит? Почему вы так смеетесь?

– Такова моя манера. Я смеюсь над вами и всеми благоразумными, как должен смеяться дьявол. Какое чудесное лицемерие! Вы хотите лишь скрыть, утаить, похоронить вашу тоску, обернуть тряпкой язвы.

– Хуан, ради Бога, – возражала Моника. – Вы…!

– Я что? Заканчивайте. Будьте откровенной, скажите правду. Оскорбите меня, если желаете. Вы складываете руки, смотрите на меня глазами ягненка и говорите, что я не так плох, и в то же время хотите, чтобы один из его лучей меня поразил. Ладно, скажите мне это открыто, и успокоимся.

– Я не желаю плохого ни вам и никому. Вам меньше всех.

– А это почему? Потому что вам приказывает ваша христианская мораль? Великолепно!

– Великолепно, да, хоть вы и насмехаетесь. Потому что никогда мне не говорили слов более благородных, чем слова Иисуса: «Возлюбите врагов ваших, благословляйте тех, кто вас преследует и плохо обращается с вами, молите Бога за тех, кто вас истязает».

– Волшебно! – попытался рассмеяться взбешенный Хуан. – Я не думал смеяться, Святая Моника, но у вас дар раззадоривать. «Возлюбите ваших врагов…» а как общество применяет это правило? Кто так поступает? Ах, да, знаю, несравненный Ренато.

– Я запрещаю вам смеяться над ним!

– Черт побери! И так решительно! Почему вы так его защищаете? Я уже вас спрашивал несколько раз, но вы не соизволили ответить. Почему Святая Моника? Или есть тоже предписание христианской морали, которое приказывает отдавать жизнь за своего зятя?

– Хватит! Вы негодяй, варвар!

– Как просто вы меняете мнение! Я был самым добрым человеком на свете, а теперь вдруг я негодяй, дикарь, варвар, животное, демон. Хуан Дьявол. Это мне нравится слышать. Скажите мне много раз, потому что мне кажется, что я иногда забываю, а я не хочу забывать. Помогите мне вашей ненавистью, презрением. Они мне нужны как отвлекающее средство, как каленое железо, которое прикладывают к ядовитому укусу змеи.

– Чего вы тогда хотите? – отчаялась Моника, явно сбитая с толку. – Что вы собираетесь делать? Вы еще думаете осуществить подлость, о которой говорили?

– Увезти Айме? Сообщаю вам, что это единственное, чего она желает.

– Не может быть, вы лжете!

– Идите спросите сестру, хотя вряд ли она скажет правду. Она скажет вам, что я ее преследую, угрожаю, а не то, что теперь вымаливает, что раньше отвергала, и что в конце концов предпочитает Хуана Дьявола!

– Она не может чувствовать и говорить такое! Она была бы такой низкой, презренной!

– Как я сам. Повторите, вы уже сказали это один раз, что презираете ее за то, что она полюбила меня. Презирайте, продолжайте презирать ее всей душой, потому что она любит меня и хочет быть со мной, а не с кабальеро Д`Отремон. Она предательница, тщеславная и порочная, но женщина из плоти и крови, а не из небесного теста, как вы. Вы безгрешная и недотрога; но при всей чистоте, боюсь, вы смотрите не туда, куда должны, куда вам не позволяет ваша христианская мораль.

– Хватит, замолчите! Вы ничего не должны говорить обо мне! Негодяй!

– Тихо! – приказал Хуан, сурово схватив ее. – Не смейте давать мне пощечины. От кабальеро у меня нет ничего, кроме одежды. Вы бы очень пострадали.

– В вас только насилие и жестокость. О, оставьте меня!

– Конечно, оставлю. Меня не интересуют ваши чувства. Ренато несказанно повезло, что вы любите его. Я лишь прозрачно намекну, что не надо плевать в колодец, из которого будешь пить, и чтобы вы не вставали на моем пути.