Дикое Сердце 1 часть

– Да, это я, – подтвердил он, приближаясь. – Что происходит, Моника?

– Ничего, мы разговаривали. Почему ты вернулся так быстро?

– По счастливой случайности. Только что оседлали мою лошадь, как я увидел Хуана. Мне пришло в голову попросить его занять свое место, и он добровольно согласился. Довольный и удивленный, я дал ему широкие полномочия, и он только что выехал по первому поручению в качестве главного начальника у работников усадьбы. Разве не здорово? Ты не рада, что я почти сразу же вернулся, Айме?

– Конечно! Я всему рада, твоему возвращению, хорошему настроению Хуана, мне не на что жаловаться, кроме как решению Моники оставить нас.

– Оставить? – удивился Ренато.

– Поэтому мы и спорили. Моника настаивает вернуться в Сен-Пьер с мамой. Она говорит, что для медового месяца чересчур много людей в доме, и она уезжает от нас, Ренато.

С дьявольской улыбкой Айме повернулась в сестре, которая на миг оказалась в замешательстве от ее цинизма и неожиданной наглости. Она собралась возразить, повысить голос с неистовством, которое не могла сдерживать, но ее глаза столкнулись с глазами Ренато, в которых появилось выражение досады и раздражения. Для него она лишь посторонняя, дерзкая и капризная; но это длилось мгновение, меняясь на благородное и мужественное лицо, зажигаясь выражением доброты, достигая глубин сердца Моники, он мягко объяснил:

– Эту тему мы уже обсуждали несколько раз. Я считал, что она полностью улажена. Конечно, у меня нет права силой тебя удерживать, если ты хочешь уехать, Моника. Я просил тебя, умолял, с братской откровенностью рассказал даже свои эгоистичные мотивы, чтобы ты нас сопровождала. Если ты хочешь уехать, как я могу перечить? Лишь могу попросить у тебя прощения. Ты приехала отдохнуть, а я нагрузил тебя работой. Ты искала спокойствия, а я бросил на тебя груз всех моих самых тяжелых забот. Но могу поклясться, что не думал злоупотреблять. Ты уже видела, что я только что подключил Хуана к своим планам и…

– Не продолжай, Ренато. – прервала Моника, чувствуя глубокую боль.

– Делай что хочешь, Моника. Если ты согласишься остаться на несколько дней, я обещаю тебя оставить, чтобы ты по-настоящему отдохнула. В любом случае, прости меня. Идем, Айме?

– Секунду, Ренато! Я не могу допустить, чтобы ты ушел с этим впечатлением, – заговорила Моника, но Айме вмешалась с притворной нежностью:

– Но дорогая…

– Я говорю с Ренато! – решительно оборвала Моника. – Айме неверно поняла мои слова. Я останусь на все время, на которое могу быть тебе нужной, Ренато.

– Теперь я скажу, не в том дело, Моника. Твоя помощь бесценна, но…

– Бедная Моника измучена, – продолжала Айме. – Такая обеспокоенная, уставшая, она едва понимает, что говорит. Я думаю, мы злоупотребили ее добротой.

– Ты не замолчишь, Айме? – приказала Моника, уже не в состоянии сдерживаться. И с твердостью уверила: – Я останусь, Ренато, даже если меня будут прогонять!

– Кто тебя прогоняет? Это нелепость. Моника, это ты сказала, что хочешь уехать. Говорю, потому что мне кажется, что говорила именно ты, судя по тому, что сказала твоя сестра…

– Естественно, – поспешила подтвердить Айме. – Чего мне более желать, как если бы они остались здесь? Я говорю остались, потому что ты должен знать, что Моника изменяла свои планы. Она уже не хочет возвращаться в монастырь, а хочет с мамой уехать домой. Кажется, наша будущая настоятельница вешает облачения, а может быть, ищет за кого выйти замуж.

– Ты замолчишь уже? – крикнула Моника, не сдерживая гнева.

– Прости меня, – извинилась Айме со злостью и насмешкой. – Может быть, я ошибаюсь. Мне показалось, я поняла кое-что, будто ты действуешь в порыве человеческой любви.

– Замолчи, Айме, – повторила Моника вне себя.

– Действительно, помолчи, – мягко и нежно вмешался Ренато. – Разве ты не видишь, что раздражаешь ее? А ты, Моника, тоже не воспринимай так. Не думаю, что дело какое-то особенное, потому что мне кажется неразумным, чтобы ты похоронила в монастыре молодость и красоту, если только это не настоящее призвание. Если ты поняла вовремя, что ошиблась, нет ничего более правильного, чем исправить это и не расстраиваться. Не думаю, что Айме намеревается огорчить тебя. Она озорная и насмешливая, ты знаешь. Если кто-то мог бы чувствовать себя обиженным, так это я: из-за отсутствия твоего доверия. Мне бы так хотелось, чтобы ты поговорила со мной обо всех своих сомнениях, как с братом! Или, возможно, я не смог им стать тебе? – он взял ее за руку, задрожавшую в его руках, улыбнулся, глядя в глубину ее глаз, которые избегали его, словно боялись крикнуть то, о чем молчала душа. – Доверия не добиваются силой, Моника, я хотел бы, чтобы ты знала и всегда помнила, что я твой лучший друг, что ты всегда можешь мне доверять.

– Я так и думаю, Ренато. Я тоже есть и буду для тебя твоей лучшей подругой.

– Я в это верю, всегда верил. Но почему ты плачешь, когда говоришь это? Или ты нервничаешь, как сказала Айме?

– Ну конечно. С ее чувствительностью, – язвительно усмехалась Айме.

– Не приставай к ней, Айме. А ты, Моника, не обращай на нее внимания. Правда, что ты влюблена? Не можешь сказать мне имя счастливого смертного? Но предупреждаю тебя, он должен быть хорошим, чтобы заслужить тебя, чтобы я посчитал его достойным тебя, и прости мне самоуверенность старшего брата, что я позволил ему получить сокровище, которым ты являешься. – Он поцеловал ее в белый, как мрамор, лоб, за которым кружились сумасшедшим водоворотом мысли, и вдруг затревожился: – Ты ледяная, Моника, что с тобой? Тебе плохо? – Айме дала волю насмешкам и едкой улыбочке, а Ренато, спокойный, но расстроенный, упрекнул Айме: – Что происходит, Айме?

– Прости меня, ничего. Но вы двое так меня развеселили, что я не могу удержаться. Вы такие удивительные, совершенные, очень забавные, кроме того…

– Не пойму шутки; но в конце концов не думаю, что своим смехом ты кого-то обидела, – покорно согласился Ренато. Ласково и серьезно попрощался: – Доброй ночи, Моника, надеюсь, что хороший сон улучшит твое состояние к завтрашнему дню. До завтра.

– До завтра, – ответила Моника еле слышно, видя, как удаляется пара, приходя в бешенство от очередной насмешки Айме.

– Над чем ты смеешься, Айме? – спросил недовольно Ренато.

– Ни над чем. Лучше смеяться, чем трагически все воспринимать.

– Что трагически воспринимать?

– Ну, все, что происходит, несправедливое, жесткое отношение сестры, твой приступ братской нежности, рвение заниматься всеми. И то, как мало ты уделяешь мне времени, поскольку всеми занят.

– Ты ревнуешь? – улыбнулся ласковый и польщенный Ренато.

– О, нет! Зачем? Нет повода, то есть, я думаю, что нет повода. Но надо видеть, как ты любишь Монику.

– Она наша сестра. Кроме того, она беспокоит меня. Ей нехорошо, я заметил, она бледная, худая, словно измученная чем-то и ревностно это скрывает.

– Это естественно, она влюблена. Это на язык просится.

– Но в кого? Откровенно говоря, я не знаю.

– В кого угодно, – легкомысленно уклонилась Айме. – Возможно, в Хуана Дьявола.

– Что? Как? – воскликнул крайне удивленный Ренато.

– Я говорю, Хуан Дьявол – мужчина, как и все остальные, а теперь с новой должностью, которую ты ему дал, он даже хорошая партия. Моника не честолюбива.