Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке
Шрифт:
Почти все эти аргументы означают, что репрессии должны быть открытыми и демонстративными. Чтобы угрозы оказывали сдерживающее воздействие, о них должно быть известно. Чтобы возникло чувство тревоги, опасность должна нависать со всех сторон. Исподтишка вовлекать граждан в террор или гальванизировать бездельников-итальянцев затруднительно. И только пытки, которыми выбиваются признания, не должны оставлять следов: раскаяние тем убедительнее, чем естественнее оно выглядит, поэтому на показательных процессах сталинские тюремщики чаще лишали обвиняемых сна, чем избивали. Может показаться, что подобная практика противоречит принципу публичности насилия. Но после окончания суда приговоры о высшей мере наказания публиковались в газетах на самом видном месте.
То, что репрессии были «публичными», не означает, что большинство граждан осознавали – или обсуждали друг с другом – истинные масштабы террора. Даже в близком окружении диктатора многие не обладали полной информацией. Но и неполной
МЯГКО СТЕЛЮЩИЙ ЛИ
Более гуманный подход Ли Куан Ю заметно выделялся на этом фоне. К концу 1970-х он освободил большую часть политических заключенных и нашел новые, менее зрелищные способы нейтрализовать оппозицию. Он не подавлял студенческие протесты – он закрыл главный университет с преподаванием на китайском языке, Наньянский, под предлогом сокращающегося набора студентов, и присоединил его к Национальному Университету Сингапура. Чиновники строго следили за деятельностью студенческих организаций и проверяли новых преподавателей на благонадежность. «До 1975 года, – писал Чериан Джордж, – государство побеждало студентов в бою силой, а после – не вступая в бой» 90 . Своих критиков Ли обложил не запретами, а ограничениями, и потому мог утверждать, что препятствий к участию в политической борьбе ни для кого нет. Задевавшие его газеты продолжали выходить – но ограниченным тиражом, а многим журналистам вчиняли иски за диффамацию. Протесты не запрещались, но могли проводиться только с разрешения властей и с небольшим числом участников. В 2000-м преемники Ли организовали «уголок ораторов» в парке Хонг Лим, чтобы подчеркнуть свое уважение к свободе выражения мнения 91 . На отведенной территории все желающие, не опасаясь ареста, могли высказаться о наболевшем. Но прежде они должны были зарегистрироваться в полиции и дождаться разрешения. Специальная табличка предупреждала о том, что выступления записываются и при необходимости запись будет предъявлена в суде. Ораторам запрещалось использовать усилители, разжигать «расовую или религиозную вражду», оскорблять власть и «яростно жестикулировать» 92 .
Лидеры оппозиции могли баллотироваться в парламент. Но судебными постановлениями и штрафами их можно было туда не пускать. Если оппозиционные политики критиковали Ли, он подавал на них в суд, обвиняя в необоснованных заявлениях, диффамации и клевете. Огромные повторные штрафы разоряли его оппонентов и лишали их права выставлять свои кандидатуры на выборах 93 . По данным генерального прокурора страны, в период с 1971-го по 1993-й одиннадцать оппозиционных политиков обанкротились, проиграв в судах по искам госслужащих 94 . Закон также обязывал банкротов получать разрешения для выезда за границу, а значит у властей был удобный способ избежать неловких ситуаций за пределами страны 95 . Сам Ли признавался в использовании банкротства как инструмента политики. В 2003 году, высказываясь об отдельных политических активистах в интервью «The Straits Times», он заявил: «Если бы мы считали их серьезными политическими фигурами, им бы не позволили так долго оставаться в политике. Мы бы их обанкротили раньше» 96 .
На протяжении всего срока правления у Ли было две главные цели: не терять поддержки общества и лишить оппозицию влияния. Он мог посмеиваться над политиками, зацикленными на своих рейтингах, но при этом он понимал, что в новых условиях его власть зависела от одобрения народа. «Лидеры, потерявшие уважение общества, – говорил он, – могли годами сидеть на своем месте, делая вид, что все нормально. Но такую власть не воспринимают всерьез» 97 . Популярному лидеру насилие не нужно – более того, насилие может быть контрпродуктивным. В свою очередь, популярность значительно упрощает задачу монополизации власти.
Сингапурский метод скрытого контроля вдохновил других недемократических лидеров. По всей Евразии автократы превозносили Ли как первопроходца. Президент Путин наградил его российским орденом Почета. Казахстанский президент Назарбаев вручил ему орден Достык (Дружбы) 98 . «Мы часто встречались, – сказал руководитель Казахстана, – я считал его своим хорошим другом, перенимал его опыт» 99 . Казахстанские чиновники регулярно совершали ознакомительные поездки в Сингапур 100 . Премьер-министр Тайланда Таксин Чинават и Ли обсуждали, что именно «современные лидеры и правительства должны делать, чтобы быть эффективными» 101 . Поклонники Ли копировали его новаторские решения. От Камбоджи, Индонезии, Малайзии и Мьянмы до России, Турции и даже Эквадора (во время президентства Рафаэля Корреа) правители приняли на вооружение против журналистов и оппозиционных
политиков иски о диффамации и клевете 102 . Вслед за открытым в 2000 году «уголком ораторов» в Сингапуре, в московских парках появились две такие же площадки 103 .Китайское руководство постоянно присматривались к Сингапуру и его модели управления. Дэн Сяопин отправлял на остров сотни делегаций для изучения его успешного опыта. В 1990-е при Цзян Цзэмине и в 2000-е при Ху Цзиньтао часто казалось, что в Пекине сочиняют свои вариации на сингапурскую тему. И хотя им удалось улучшить отношения с обществом, лидеры Китая не собирались отказываться от насилия. Их режим по-прежнему сочетал в себе элементы старого и нового.
МЕТОДЫ МОСКВЫ
Ли был великим первопроходцем, но за ним потянулись и другие. В социалистическом блоке формировались собственные подходы. В 1953-м умер Сталин, и, выдохнув с облегчением, пережившие его преемники амнистировали миллионы заключенных. Но в середине 1960-х инициатор десталинизации Хрущев был смещен, а его место заняли товарищи, мечтавшие о возврате к сильной руке. Они начали с нескольких понказательных процессов над литераторами-диссидентами 104 .
Эффект был потрясающий. Обвиняемые оказались не трепещущими жертвами, а людьми, умеющими ясно мыслить и внятно говорить, легко обыгрывавшими плохо подготовленных судей. Их яркие выступления ходили в недавно появившемся самиздате и иногда просачивались на Запад. «BBC», радио «Свобода» и «Немецкая волна» оперативно транслировали их на Советский Союз. Эти передачи на коротких волнах принимали миллионы слушателей. Показательные суды над противниками режима превращались в показательные суды над самим режимом.
24-летний поэт из Ленинграда Иосиф Бродский был приговорен к высылке «в отдаленную местность с обязательным привлечением к труду». «Кто причислил вас к поэтам?» – требовала ответа судья. «А кто причислил меня к роду человеческому?» – отвечал Бродский. В его защиту выступили западные поэты – Джон Берриман, У.Х. Оден и Стивен Спендер 105 . В 1965-м были арестованы писатели Юлий Даниэль и Андрей Синявский, опубликовавшие свои сатирические произведения во Франции. Их арест спровоцировал первую протестную акцию за все послевоенные годы; в их поддержку писали обращения ведущие деятели культуры и ученые. Вскоре после этих событий сбежала в США дочь Сталина Светлана Аллилуева. Преследование писателей, по ее словам, убедило ее в том, что реформ никогда не будет 106 . Журналист выпустил в самиздате книгу из протоколов суда и был арестован; за этим арестом последовала еще одна демонстрация и новые аресты. К концу 1968-го больше полутора тысяч человек подписали письма, осуждающие гонения на писателей 107 . Казалось, что Кремль теряет контроль.
Как можно было ответить на этот вызов? Некоторые члены Политбюро надеялись склонить культурную элиту к сотрудничеству. Инициатором более мягкой линии неожиданно оказался главный милицейский начальник, министр внутренних дел СССР Николай Щелоков. Лучше, сказал он Брежневу, «не казнить врагов, а душить их в объятьях» 108 . Щелоков свел знакомство с известным виолончелистом Мстиславом Ростроповичем и его женой, оперной певицей Галиной Вишневской, а через эту пару познакомился с поселившимся в их дачном доме писателем Александром Солженицыным. Дремучие репрессии во все более образованном обществе, каким становился СССР, он считал контрпродуктивными. Щелоков стремился внедрить в органы внутренних дел определенную культуру поведения. Требовал, чтобы сотрудники вежливо обращались с гражданами 109 . В Академии МВД открыл новый университет культуры (ректором которого стал композитор Арам Хачатурян), чтобы придать офицерам милиции некоторый лоск. Он поддержал идею смягчения приговоров для женщин и несовершеннолетних и даже предложил разработать для милиции новый малокалиберный пистолет с меньшей летальностью 110 .
Но во внутренней борьбе Щелоков проиграл другому члену Политбюро, шефу КГБ и более хладнокровному сопернику Юрию Андропову. (Когда в 1982-м Андропов стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, против Щелокова было начато расследование по обвинению в коррупции, доведшее его до самоубийства.) Андропов соглашался с необходимостью перемен. Однако свою задачу он видел не в том, чтобы гуманизировать режим, а в том, чтобы сделать репрессии более точечными и скрытыми. Он закрывал суды по политическим делам от публики или проводил их в удаленных местах, до которых едва ли могли добраться иностранные корреспонденты. При нем активизировалась практика направления диссидентов на принудительное психиатрическое лечение, позволявшая советскому руководству, ссылаясь на медицинский диагноз, отрицать политическую подоплеку их преследования. Ожидаемого эффекта, однако, не получилось: страшные сообщения о том, как писателей накачивают психотропными препаратами, вызвали волну возмущения за границей. Но, повторим, решение было продиктовано именно стремлением скрыть политический характер преследования.