Дилогия об изгоняющем дьявола

— Припугните его слегка, а потом отпустите восвояси,— тихо распорядился Киндерман.

Незнакомец высунул голову в окошко.

— Я лично знаком с сенатором Клюреманом! — взвизгнул он.

— Вот он расстроится-то, услышав о своем дружке в вечернем телевизионном выпуске,— отозвался следователь. И обратился к шоферу: — Давай, поехал!

Патрульная машина тронулась. Вокруг уже начали скапливаться любопытные прохожие. Киндерман поискал глазами Дайера и увидел, что тот пытается протиснуться к выходу, но собравшаяся толпа не пускает его. Дайер тоскливо озирался по сторонам и, приподняв лацканы пиджака, плотно сжимал их, пряча белый иезуитский воротничок.

Киндерман тут же подошел к Дайеру.

— Ты чего тут колдуешь? Пытаешься основать тайный орден священников?

— Я прикидываюсь невидимкой.

— Плохо тебе это удается,— чистосердечно признался Киндерман. Он протянул руку и пальцами коснулся Дайера.— Вот, смотри: это твоя рука.

— Да, лейтенант, с тобой действительно не соскучишься.

— Да ты сам смешной.

— Я не шучу.

— Этот придурок,— удрученно заметил Киндерман,— испортил все удовольствие от фильма.

— Но ты же его видел, наверное, раз десять.

— И еще столько же посмотрю. С меня не убудет.— Киндерман взял священника под руку, и они зашагали прочь.— Давай-ка лучше перекусим где-нибудь. Можно заглянуть в «Могилку», или «Клайд», или «Скотт»,— настаивал следователь.— Мы бы с тобой поболтали, обсудили бы фильм, а то и покритиковали бы его.

— Это полфильма-то?

— Я прекрасно помню, что там дальше.

Дайер неожиданно остановился.

— Билл, ты плоховато выглядишь. У тебя какое-то сложное дело?

— Да так, не очень.

— Нет, ты просто подавлен,— не унимался Дайер.

— Со мной все в порядке. А как у тебя?

— И со мной все в порядке.

— Лжешь.

— Так же, как и ты,— согласился Дайер.

— Вот это верно.

Дайер озабоченно посмотрел на следователя. Его друг и в самом деле выглядел изможденным. Видимо, в городе произошло что-то из ряда вон выходящее.

— Ты очень устал,— настаивал Дайер.— Почему бы тебе не пойти сейчас домой и чуточку не вздремнуть?

«Ну вот, не хватало, чтобы не я, а он заботился обо мне»,— подумал Киндерман, а вслух произнес:

— Нет, домой мне никак нельзя. Там карп.

— Ты, кажется, сказал «карп»?

— Именно, карп,— подтвердил Киндерман.

— Ну да, я и говорю «карп».

Киндерман вплотную приблизился к Дайеру. Его физиономия оказалась всего в дюйме от лица священника. Мрачно глядя прямо в глаза иезуиту, он после минутного молчания пояснил:

— Понимаешь, к нам в гости приехала мать жены. Та самая, что считает, будто я связался с дурными людьми. И вообще, я напоминаю ей Аль Капоне. Она таскает дочке подарки, что-то вроде «Кибуц номер пять» — это самые изысканные и неповторимые израильские духи. Вплоть до своего оригинального названия. Да и прочую ерунду. Зовут ее Ширли. Теперь, я думаю, ты ее легко себе представишь. Ну и чудненько. Так вот, в ближайшее время она собирается приготовить нам карпа. Это очень вкусная рыба. И я нисколько не против. Но, так как считается, что эта рыбешка не вполне чистая, Ширли купила ее живой и, не долго думая, выпустила в ванну, где та отмокает вот уже третьи сутки. Мы сейчас с тобой разговариваем, а она плавает себе в моей ванне. Туда-сюда. Туда-сюда. И изгоняет из себя яды. А я ее ненавижу. Да вот еще что. Отец Джо, вы ведь стоите вплотную ко мне, верно? И, наверное, заметили, что я несколько дней не мылся. Три дня, если быть точным. И все из-за этого карпа. Поэтому я теперь ни за что не пойду домой, пока он не заснет. Если я увижу, что он там опять плещется, я не выдержу и прикончу его.

Дайер не смог удержаться от смеха, слушая этот рассказ.

«Лучше. Уже лучше»,— подумал Киндерман, а вслух произнес:

— Ну, решай, куда мы завалимся: в «Клайд», «Скотт» или в «Могилку».

— Ну уж нет, давай лучше в ресторанчик к Билли Мартину.

— Только не надо ничего усложнять. Я уже заказал столик на двоих в «Клайде».

— Пусть будет «Клайд».

— Ты знаешь, я почему-то так и подумал, что ты выберешь именно «Клайд».

— Я и выбрал.

Они ускорили шаг, стараясь не вспоминать о той страшной ночи.

Аткинс сидел за своим столом и беспомощно хлопал ресницами. Он решил было, что не совсем понял сказанное или же сам что-то неверно сформулировал, давая задание в лабораторию. Сержант попросил еще раз повторить результаты исследований. С замирающим от волнения сердцем он вцепился в телефонную трубку. И снова услышал те же слова.

— Да, понимаю... Да, спасибо,— еде слышно пробормотал Аткинс.— Большое спасибо.

Он повесил трубку. В своем крохотном, кабинетике без окон Аткинс отчетливо слышал собственное дыхание. Отодвинув настольную лампу, яркий свет которой раздражал глаза, сержант скользнул взглядом по руке. Ногти и кончики пальцев побелели. Аткинса охватил ужас.

— Вы не принесете мне еще немного помидоров для гамбургера? — Киндерман расчистил пространство на столе для жареного картофеля, который им только что принесла очаровательная темноволосая официантка.

— О, благодарю вас.— Она поставила тарелку на освободившееся место как раз между Киндерманом и Дайером.— Три ломтика?

— Да мне и двух вполне хватит.

— Еще кофе?

— Нет, не надо, мисс, спасибо.— Следователь взглянул на Дайера.— А тебе? Как насчет седьмой порции?

— Нет, достаточно,— отказался тот. Он положил вилку рядом с тарелкой, на которой высился гигантский кусище омлета под кокосовым соусом, и потянулся к пачке сигарет, лежавших здесь же, на бело-голубой скатерти.

— Сейчас принесу вам помидоры,— с улыбкой пообещала официантка и направилась в кухню.

Киндерман посмотрел на тарелку Дайера.

— Ты почему не ешь? Тебе плохо?

— Это блюдо слишком острое,— констатировал священник.

— Слишком острое? А мне показалось, что ты макал сладкое печенье в горчицу. Видимо, ты плохо себе представляешь, что такое на самом деле «острое и неудобоваримое блюдо». Позволь, сын мой, высказать свое мнение по этому поводу эксперту и знатоку.— Лейтенант отковырял своей вилкой небольшой кусочек омлета, попробовал его и отложил вилку.— Да, похоже, именно такое блюдо ты и заказал.

— Возвратимся к нашему фильму,— переменил тему Дайер, выпуская клубы голубоватого сигаретного дыма.

— Он входит в десятку моих самых любимых фильмов,— заявил Киндерман.— А какие ваши любимые, святой отец? Может, назовешь хотя бы пяток?

— Мои уста скреплены обетом молчания.

— Однако ты позволяешь себе исключения.— Киндерман посолил жареный картофель.

Дайер скромно пожал плечами:

— Пять — это слишком много. Да и чей могучий интеллект в состоянии перечислить аж пять наименований?

— Аткинса,— не задумываясь, ответил Киндерман.— Он может назвать все подряд: фильмы, бальные танцы... Да что угодно. Спроси его о еретиках, и он тут же назовет тебе десяток в том порядке, в каком они ему больше нравятся. Аткинс — человек, который принимает молниеносные, может быть даже чересчур поспешные, решения. Однако это не страшно, ибо у него есть вкус и, как правило, он не ошибается.

— Да неужели? И какие же у него любимые фильмы?

— Первые пять?

— Первые пять.

— «Касабланка».