Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я

* * *

Аяксы - Теламонид и Оилид, Асклепиады - Махаон и Подалирий, Патрокл с малышом Лигероном. Ну, и мои богоравные басилей, конечно... Мало трезвых оказалось!

Жарко в шатре. Душно. И не от зноя полуденного - от разговора.

– Да понимаю я, ребята!
– гудит Аякс-Большой.
– Рассобачились все, сам вижу. Я к Агамемнону ходил, так

меня даже не пустили. Занят, говорят, Агамемнон. Думает сильно...

– Каждый вечер думает, - кривит узкий рот Оилид Локриец.
– А с утра похмеляется, богоравный! Так что ты, Тидид, к нему сейчас не ходи - без толку.

– В лагере уже болеют, - негромко замечает Махаон Асклепиад.
– Чего удивляться, если такая грязь вокруг? Скоро мы все перемрем без всякой Трои.

Переглянулись братья-целители, вздохнули, на меня поглядели. А что я? Хотел всей толпой к носатому заявиться, так ведь он занят... думает.

– Ребят надо взбодрить, - предлагает невозмутимый Патрокл.

– Яму вырыть, - соглашаюсь я, на смущенного Капанида поглядывая.

– Почему - яму?
– удивляется Аякс-Большой.
– Давай, Тидид, я твой лагерь штурмом возьму! А потом ты - мой. А потом - все по очереди! С деревянными мечами, понятно...

Неплохая мысль у бычка! На день-другой поможет. А потом?

– Все-таки поговорю с Агамемноном, - решаю я.
– Пьян будет - похмелю на месте. Надо уже завтра отправлять корабли...

– А завтра не получится, дядя Диомед!
– весело перебивает меня малыш Лигерон.
– Не получится! Не получится! И знаешь, почему? Не знаешь? И вы не знаете?

Радуется малыш - озадачил дядей. Даже Патрокл удивленно глядит.

– А потому не получится, - важно сообщает Лигерон, - что я жениться буду. На девчонке жениться - на дочке Носача. За ней сейчас дядя Одиссей поехал. Вот я женюсь - и поплывем!..

Тишина в шатре - пришибленная такая. Словно каждому из нас на голове амфору разбили. Пустую.

– По Авлиде слух прошел, - наконец вздыхает кто-то.
– Наш Атрид с ума сошел.

– Всей Авлиде пропадать - будем свадебку играть, - соглашаются с ним.

Золотой стеной стояли хризосакосы - как тогда, у ворот Лариссы. Не пройдешь, не пробьешься.

– Не ведено! Не ведено пускать! Я все-таки прошел - и не такие крепости брали. Красный шатер Агамемнона - не Хаттуса, не Аскалон.

– Не ведено...

Это в спину - тупой стрелой по панцирю.

– Кого там гарпии?!.

А вот это уже в грудь. Но тоже - скользящим.

– Я же приказал никого не!..

Громыхнул гром - недогремел. Вместо грома - вздох тяжелый. Замогильный, затартарный.

– Тидид, ты? Слушай, давай выпьем!..

...Пустые бурдюки, полупустые, полные, кратер перевернутый, на полу чаша золотая, рядом - амфора критская с осьминогами, еще одна чаша на скамье серебряная. Крепко думает богоравный ванакт микенский. Даже не разбавляет!

– Давай вып...

Похмелить? По-аргивянски - правой в челюсть, а после по-куретски - левой в ухо? Так не затем вроде шел...

– Наливай, - вздохнул я.
– Только разбавить не забудь!

– Они... Они сказали, что нас не выпустят, понимаешь, Тидид? Не выпустят из Авлиды! Мы здесь все передохнем, перемрем, перережем друг друга. Понимаешь?

Не понимаю. То есть, что все перемрем-передохнем, это, конечно, ясно, а вот все остальное... А главное, свадьба-то при чем? Чтобы на свадьбе все и передрались?

– Не выпустят... Калхант трижды спрашивал, печень мне показывал, и птицы еще...

Никогда таким Атрида-Зевса не видел. Пьян? Пьян, конечно, но не в этом дело. Словно болит у него, у Атри-. да, все нутро. Болит, огнем горит.

...А ведь права богоравная Айгиала, ванактиса аргивян-ская! Если так дальше пойдет, недолго Агамемнону, зазнайке носатому, над войском начальствовать. Да только если в Авлиде начнется мор (а то и резня!), Аргосу тоже не поздоровится. Слишком долго мы эту войну готовили, чтобы так бесславно сгинуть! Дорийцы-дикари только и ждут...

– Они не выпустят... Они требуют...

– Свадьба, - осторожно напомнил я.
– Твоя дочь и малыш Лигерон. Зачем, Атрид? Завтра же поднимем войско, в море искупаем, на корабли посадим. А свадьба...

– Свадьба?

Застонал Агамемнон, зимним медведем со скамьи слез.

– Свадьба?! Вот свадьба! Вот! Вот! Вот!!! Критскую амфору - вдребезги! Кратер - тоже вдребезги. Не подалась только чаша серебряная. ...Врезала тяжелая подошва по чаше.

– Это не свадьба, Тидид! Я соврал! Всем соврал: жене, Лигерону, Одиссею всем! Они требуют мою дочь, мою Ифигению! В жертву требуют, понял? Понял?!

Похолодели пальцы. Понял... И раньше бы понял, просто слушал плохо.

ОНИ не выпустят. ОНИ требуют.

Кронов Котел, Кронова ловушка. Три года - три дня. И нас не выпустят из Авлиды.

...Черный Котел - бездонный, безвидный. Желтый глаз над бездной. Шутка Крона-мертвеца. Мы в Котле - бессильные, беспомощные. Но ИМ этого мало, нас, люди-шек-хлебоедов, надо сделать еще слабее, еще беспомощнее, унизить, поставить на место. А еще ОНИ хотят нашей крови - много крови, много!

ОНИ жаждут...

– Я ничего не могу сделать, Тидид! Ничего! Ничего!.. Я понял - правда. Ничего не сделать. ОНИ сильнее.

"...Бойся богов, Диомед! Бойся!"

Ударил в глаза горький от перегара воздух. Зашумела где-то рядом невидимая река. Плещет, плещет...

– Тидид, да ты чего? Ты чего молчишь? Что случилось-то? Ты же синий весь. Черный, как Эвриал! Что тебе Агамемнон сказал? Вы чего, поругались, да? Да не молчи ты, Тидид!..

Плещет, плещет...

* * *

– Ведайте, мужи ахеиские, волю Олимпа!

Страшную волю богов! И воле вы той не перечьте,

Смертные, пища Аида, ибо песчинкам подобны

Вы под стопою богов, что ступают землей нашей мощно.

Нету хотенья у НИХ, как бывало доныне,

Воню вдыхать, что от жертвенных туков восходит

К медному небу, где ИХ воспарили престолы.

Агнца иного желают ОНИ, чтоб гортань его медью

Острой, жестокогубящей рассечь и чтоб кровью алтарь напитался.

Выполним волю, явленную нам во знаменьях,

Ибо разумно отдать одного из народа,