Директива Джэнсона

Старая карга фыркнула.

– Он так ничего и не написал. Всего через два дня после того, как он был здесь, его в Будапеште сбила насмерть машина. Там часто случаются такие аварии, все это говорят.

Казалось, от ее слов в комнате стало холоднее.

– Но у меня остались кое-какие сомнения, – продолжала старуха.

– Он тоже расспрашивал о графе? – подтолкнула ее Джесси.

– Съешьте еще один каштан, – предложила Гитта Бекеши.

– Ой, правда можно? Вы не возражаете?

Старуха довольно кивнула. Помолчав, она сказала:

– Это был наш граф. Нельзя было жить в Молнаре и не знать его. Земля, которую ты обрабатывал, принадлежала ему – или когда-то принадлежала ему. Это был один из старейших родов. Граф вел свою родословную от одного из семи племен, из которых в 1000 году родился венгерский народ. Здесь было его родовое поместье, хотя граф много времени проводил в столице. – Старуха подняла к потолку свои маленькие черные глазки. – Говорят, что я старая женщина, живущая в прошлом. Возможно, это и так. Нашей земле выпало много испытаний. Граф Ференци-Новак понимал это лучше других.

– Да? – спросила Джесси.

Старуха молча окинула ее взглядом с ног до головы.

– Не желаете выпить со мной по стаканчику палинки?

– Извините, я за рулем.

Гитта Бекеши обиженно уставилась перед собой каменным взглядом.

Переглянувшись с Джэнсоном, Джесси снова повернулась к ней.

– Ну, только если вы тоже выпьете…

Поднявшись с кресла, старуха нетвердой походкой подошла к буфету со стеклянными дверками. Достав большую банку с бесцветной жидкостью, она плеснула в два граненых стаканчика.

Джесси взяла у нее один. Усевшись в кресло, старуха стала следить, как гостья поднесла стаканчик к губам.

Поперхнувшись, Джесси выплюнула палинку. Это произошло непроизвольно, словно чиханье.

– Бо-оже, извините! – сдавленно вымолвила она.

Старуха хитро усмехнулась.

Джесси никак не могла отдышаться.

– Что это… – ловя ртом воздух, произнесла она, вытирая слезы.

– В наших краях такую делают сами, – объяснила старуха. – Девяносто градусов. Для тебя крепковато?

– Немного, – хрипло подтвердила Джесси.

Допив палинку, старуха заметно расслабилась.

– Все это пошло с Трианонского договора, заключенного в 1920 году, и потерянных территорий. Почти три четверти нашей страны мы отдали румынам и югославам. Можете себе представить, что мы тогда пережили?

– Все равно что ампутация руки, – вставил Джэнсон.

– Точно – жуткое ощущение, что часть тебя здесь и в то же время ее нет. «Nem, nem soha!» В те годы это был девиз нации. Он означает: «Нет, нет, никогда!» Это был ответ на вопрос: «Может ли так оставаться и дальше?» Каждый начальник железнодорожной станции высаживал эти слова цветами у себя в садике. Справедливости для Венгрии! Но в мире никто серьезно не воспринимал эту жажду вернуть потерянные территории. Никто, кроме Гитлера. Такое безумие – все равно что кататься верхом на тигре. Правительство в Будапеште пошло на дружбу с этим человеком. Вскоре они очутились у хищного зверя в желудке. За эту ошибку нашей стране пришлось дорого заплатить. Но больше всего страданий выпало на нашу долю…

– Вы были здесь, когда…

– Все дома запылали. Всех, кто здесь жил – чьи предки возделывали эту землю испокон веков, – поднимали с постели, из-за стола, пригоняли с полей. Окружили и под дулами винтовок согнали на замерзшую Тиссу. Лед не выдержал и провалился. Целые семьи шли рука об руку – и вдруг люди тонут, замерзают в ледяной воде. Говорили, треск доносился до самых виноградников. Я тогда была в замке, по нему стреляли из пушек. Мне казалось, стены вот-вот рухнут и раздавят нас. Замок был разрушен почти полностью, но те, кто спрятался в подвале, остались живы. На следующий день, когда войска ушли дальше, я сходила в деревню, где родилась и выросла, где был мой дом, – ничего.

Ее голос понизился до беспощадного шепота.

– Ничего, кроме развалин. Черные угли, обгоревшие печные трубы. Уцелело лишь несколько отдельных домов на склонах окрестных холмов. Но деревни Молнар, пережившей нашествия римлян, татар и турок, больше не было. Не было. А по реке плыли трупы, словно ледяная крошка. И среди них обнаженные, посиневшие, распухшие тела моих родителей. – Старуха закрыла лицо ладонью. – Когда видишь, что могут сотворить одни люди с другими, становится… становится стыдно за то, что живешь на свете.

Американцы молчали.

– А как вы оказались в замке? – наконец спросил Джэнсон.

Старуха улыбнулась воспоминанию.

– Янош Ференци-Новак – замечательный был человек, как и его жена Иллана. Прислуживать им была большая честь, я это никогда не забуду. Понимаете, мои родители, деды и прадеды обрабатывали землю. Они были крестьянами, но землевладелец подарил им небольшой надел. Они выращивали картошку, виноград, разные ягоды. Наверное, родители надеялись, что я добьюсь чего-нибудь в жизни. Я была очень красивой девушкой. Правда. Родители решили, что, если я пойду в услужение к господам в замке, я кое-чему у них научусь. Быть может, граф возьмет меня с собой в Будапешт, где я встречусь с богатым юношей. Такие мечты лелеяла моя мать. Она дружила с одной женщиной, помогавшей Ференци-Новакам по хозяйству, и познакомила ее со своей дочкой. И так одно за другим, и я наконец повстречалась с самим великим человеком, графом Ференци-Новаком, и его голубоглазой красавицей-женой Илланой. Граф все больше и больше времени проводил в Будапеште, работая в правительстве регента Хорти. Он был близок к Миклошу Каллаю, ставшему премьер-министром. Кажется, в правительстве Каллая он занимал какой-то высокий пост. Граф был очень образованный человек. Правительство нуждалось в таких людях, а он обладал ясным сознанием своего общественного долга. Но и тогда граф проводил по нескольку недель кряду в своем поместье Молнар. Крошечная деревушка. Хозяин трактира. Бакалейщик, еврей из Ходьмезавашархели. Но в основном крестьяне и лесорубы. Скромные люди, живущие у реки Тиссы. Затем настал день, когда мать отвела меня в замок на вершине холма – мне казалось, он вырос там сам, стал его частью.

– Наверное, трудно вспомнить то, что было так давно, – спросила Джесси, увидев, что Бекеши замолчала.

Старуха покачала головой.

– Это вчерашний день провалился в туман прошлого. А то, что было шестьдесят лет назад, я вижу так же отчетливо, как будто это происходит сейчас. Длинная, длинная дорожка, ведущая мимо графских конюшен. Чугунные ворота на каменных столбах. А затем, внутри – винтовая лестница, стертые ступени. У меня захватило дух. Говорили, пьяные гости срывались с этих ступеней. Позднее, когда я уже работала в замке, я часто слышала, как графиня Иллана рассказывает о подобных вещах, – она вела себя так забавно, не придавала случившемуся никакого значения. Она терпеть не могла оленьи головы с рогами на стенах – разве такого нет во всех замках, говорила графиня. Картины кисти Тенье, Тенье Младшего. «Как во всех замках Центральной Европы», – однажды услышала я слова графини. Мебель в стиле покойного императора Франца-Иосифа. А в главном зале было очень темно. Понимаете, никто не хотел сверлить дыры во фресках, чтобы провести электричество. Поэтому повсюду горели свечи. Помню, в зале стоял рояль из розового дерева. Прикрытый тончайшим кружевом, с серебряным подсвечником, который надо было тщательно начищать до блеска каждую субботу. Как красиво было на улице! Когда я первый раз вышла в английский парк за домом, у меня закружилась голова. Там были огромные катальпы с корявыми ветвями, повсюду урны для мусора, и остриженные акации, и грецкие орехи. Графиня очень гордилась своим jardin anglais. [53] Один человек из прислуги учил меня языку. Иллана обожала разговаривать со слугами по-английски, притворяясь, что она живет в поместье в Британии, так что мы все учили английский. – На лице Бекеши появилось безмятежное спокойствие. – Английский парк. Запах свежескошенной травы, аромат роз, сена – мне это казалось раем на земле. Знаю, про меня говорят, что я живу в прошлом, но это прошлое стоит того.

53

Английским парком (фр.).

Джэнсон вспомнил развалины, до сих пор видные на вершине холма: от обширного поместья остались только неровные обломки стены, возвышающейся над землей лишь на несколько футов, скрытые высокой травой. Старая кладка когда-то бывших величественными печных труб, с вывалившимися кирпичами, торчала из кустарника, словно пни деревьев. Замок, гордо простоявший несколько столетий, был превращен в груду камня. Утерянный мир. Старуха снова вошла в зачарованный сад. Теперь она жила в тени его развалин.

Тихо потрескивали и шипели дрова в камине. Какое-то время все молчали.

– Ну а как же насчет топота маленьких детских ножек? – наконец спросила Джесси.

– У графа и графини был один ребенок. Петер. Вы не хотите еще капельку палинки?

– Вы очень любезны, мэм, – сказала Джесси. – Но я, пожалуй, все же откажусь.

– Его крестили в первую субботу октября 1937 года. Такой замечательный мальчик. Очень красивый и очень умный. Сразу было понятно, что ему суждено многого добиться в жизни.