Дисторшн

Так вот первая вещь – это всегда что-то показательное. Что-то, что является какой-то полуправдой-полувыдумкой, потому что еще нет опыта, еще ничего нет, а сказать уже что-то хочется. А о ком говорить как ни о себе, ну или о ком-то очень и очень близком. Поэтому уверен, почти все первые вещи автобиографичны настолько, насколько это возможно для конкретного произведения искусства. И вот именно поэтому, я очень люблю читать, слушать, смотреть именно первые вещи Автора. Иногда хорошо сразу попасть на первую вещь и дальше расти вместе с Ним. Но иногда очень здорово именно оглянуться. Вернуться к истокам и посмотреть, кем он был, Автор, и кем, в итоге, его сделал Издатель, ну или в кого он превратился сам по себе. Как правило, последнее больше всего применимо к классикам. Почему? Потому что их уже нет в живых. И вы может жрать их жизни с потрохами. Никто вам уже ничего не сделает. И вот сегодня я испытал некоторое подобие этого чувства-сравнения или сравнительного чувства. Не знаю, как лучше. Может, начать придумывать собственный язык? Новые слова? Интересная идея, надо подумать. Итак, чувство. Конечно, наверное, немного кощунственно говорить в таких высоких тонах о таких низких для многих категориях, как панк-рок-группа, состоящая из трех двадцатилетних парней. Да, так оно и есть. Но мне это не важно, потому что несколько дней назад они упали в мой мир, я их принял, и они теперь очень много значат лично для меня. Они могут даже не представлять больше интереса ни для кого, хотя это совсем не так, кроме меня. Мне это не важно. Важно, что они интересны мне, и что они подарили мне вектор, направление. За это вам искреннее спасибо, ребята. А что там дальше будет в пути, не важно. Важно, что есть сейчас. И важно, что мне до ужаса было интересно послушать их первый альбом. Им было, что сказать. Они знали, как они могут это сделать. Что ж, удовольствием растворюсь в этом. И растворился. И это было офигительно! С первой песни я понял, что все только зарождается, зарождаюсь я, зарождается брат, и как только это процесс завершится, все будет и начинаться. А пока, вот вам. Моя первая песня!

Точнее стихотворение, но я надеюсь, что оно станет и первой песней. Только что закончил. Никто еще не видел. Даже брат. Спит опять. С этим делом у него быстро. Поэтому, если бы вы сейчас же могли отобрать у меня эту тетрадь, были бы первыми. Но это вряд ли. Но я допускаю, что вы можете стать вторыми. Если с утра брат скажет, что это дерьмо, этого больше никто не увидит, если только не прочитает весь этот бред. Так-то. Вперед. Вы просите песен? Их есть у меня. Держите (хотя вы конечно же не просили):

ВСЕ УЗНАЕШЬ ТЫ

Куплет 1:

Остановись на перекрестке двух дорог,

Время берет тебя и в путь с собой ведет,

Так постарайся же не думать ни о чем,

Все это жизнь, и ты здесь вовсе ни при чем.

Припев:

Тебе никто не говорит,

Что будет впереди,

Но не волнуйся,

Все узнаешь ты.

Куплет 2:

Взяв фотографии, подумай о былом,

На них же все твое, твое все целиком,

И каждый снимок, поверти в руках своих,

Как много значит для тебя любой из них.

P.S. Ха-ха!

ничего не должен. Все решаешь сам. Теперь. Конечно, родители хотят, чтобы я… мы… что-то там делали… чаще убирали комнату, выносили мусор, мыли за собой посуду, не разбрасывали где попало вещи, и многое… хотя не так уж и многое… поэтому просто «и другое» … С понедельника вообще пойдут разговоры относительно того, что мы планируем делать дальше, куда поступать и прочая муть. Хотя что касается меня (надеюсь нас), я бы с удовольствием предстоящий год посвятил бы новому увлечению… Но, боюсь, родители будут против. Уверен, будут против. И совсем не уверен, что мы сможем их как-то переубедить. Хотя в действительности мы же с шести пошли – мы этот год заслужили! Но… Как я уже написал – Родители хотят, а мы что? Мы это делаем. Конечно. Но как мы это делаем? А делаем мы это не напрягаясь. И это прекрасно. Нет обязаловки. Совсем.

Отец, например, рассказывал, что у него каникулы зачастую превращались в куда более серьезное обязалово, чем школа. С его мамой, для нас – с нашей бабушкой, было не поспорить. Жили в Подмосковье. В отдельном доме. Было хозяйство. Следовательно, любой проживающий являлся «руками» этого хозяйства со своим собственным участком работы. Веники. До сих пор папу передергивает от этого слова. И я его понимаю. На каникулах он отправлялся куда-то достаточно далеко от дома, чтобы заготовить березовые веники. Веник – это в прямом смысле слова веник, то есть связанные в пучок ветки, которые необходимо было вязать целыми партиями только не для того, чтобы впоследствии ими подметать или использовать для банных удовольствий, а исключительно для кормовых целей. Семья отца состояла еще и из «братьев», точнее, «сестер» наших меньших. У них было две козы.

Вот для них родимых и нужно было все лето заготавливать эти самые березовые веники, которые в осеннее-зимний период, по-моему, так, использовались как корм или прикорм, я точно не знаю. Но знаю одно – этих самых веников нужно было определенное количество, и навязать это количество, должен был мой отец, занимаясь этим каждый день своих каникул. Каждый. И в обязательном порядке. И мало того, это была далеко не единственная каждодневная рабочая, хоть как бы и «выходная», обязанность. Короче, не позавидуешь. Папа, я горжусь тобой! Это правда. Надо будет сказать тебе об этом.

А мы… Мы бездельники. И это тоже правда. Я сижу пишу, то, что скорее всего на фиг никому не нужно, а час назад, то есть около одиннадцати, я только-только открыл глаза, думая в своей ленивой голове просыпаться ли окончательно или еще пофантазировать на неизвестную тему. Но решил все-таки вставать. И поступить именно так я решил, в общем-то, лишь по одной причине – братца в кровати не оказалось. Вот и все. Именно поэтому я сижу и пишу сейчас. В этот самый момент – в трусах и с еще плохо разлипающимися глазами. Мутным взглядом пытаюсь разглядеть то, что царапаю. А брат похоже схватил гитару и усвистал на кухню, чтобы не мешать. Или, чтобы не мешали. Негодник. Хотя пишу уже минут двадцать. Гитару не слышал. Ну-ка.

Подождите. Все-таки я прав. Он на кухне и тренькает. Стоп. Чей еще это голос? Папа? Ага. Братила с батей трепится – тот видимо пришел с суток. И, судя по всему, что-то обсуждают. Секунду назад и слышно не было, а тут голоса обоих слились в одну звуковую волну, разобрать – не разберешь, все-таки пара капитальных стен и закрытые двери (второе – это беспокойство обо мне) влияют на звукопроницаемость, но именно энергия этой волны и пробудила меня окончательно, ну и мое любопытство. Опа, опять гитара. Говорят. Про гитару? Без меня? Стоп. Что это? Проснулся не только я, а еще и какая-то ревность? К кому? К брату? Такое может быть? Было хоть раз? У кого? У нас? Да ни в жизь. Пойду, разберусь. Трудно было и меня, что ли позвать? Я мигом! …

ЧЕРЕЗ ЧАС. ПРИМЕРНО. АД НА ЗЕМЛЕ.

Я поссорился с братом… Казалось бы эка невидаль. Не бывает, что ли? Да с кем угодно. Да сто раз. Да какой сто? Тысячу! Ой, даже не говорите мне ничего. Подумаешь. И так далее и тому подобное. Да только черта вам лысого! Я поссорился с братом в первый раз в этой нашей шестнадцатилетней, шестнадцатизимней, шестнадцатиосенней и шестнадцативесенней гребаной жизни! В первый, (ругаюсь от души), раз! Ну как, спрашивается, такое могло случиться? КАК? А вот как. Братец с папой беседовали о гитаре. И что? Ничего. Слава богу! Я рад этому до усрачки. Как я и сказал, брат проснулся, увидел, что я еще сплю, схватил инструменто, пошел на кухню, взял нашу музыкальную грамотку, сел и… Я не слышал. Он потом объяснил, что кусок тряпки между струн вставлял, чтобы не мешать. Кому, блин, не мешать? Мне? Чем мешать? Гитарой? Ну ладно, хорошо. Да только когда я вошел на кухню, ну или чуть раньше, гитару-то я же расслышал, никакой тряпки уже не было. И братец сидел и… Сидел и играл. Я не вру сейчас, играл «Прогулки по воде», отцу. Тому, как я узнал опять-таки только сегодня, эта песня очень даже нравилась. Другие нет (под другими подразумеваются практически все, что сейчас зовутся русским роком и иже с ним), а вот эта песня – да. Ну, может быть, еще «Что такое осень?» ДДТ – это тоже сообщили сегодня на кухне, во время чрезмерно задушевного разговора, начавшегося без меня, ну а продолжившегося уже ой как со мной. Брат сидел и играл «Прогулки…». Сидел и играл. Конечно, я не скажу, что это была супер-пупер мелодичная гитарная партия. Нет. Но он играл. Играл. И даже напевал. Больше, наверное, для ритма, но аккорды сменяли друг друга. Иногда с заметными паузами, а иногда и нет. Но это была игра. Простенькая и с ошибками, но… игра! Именно «Что наша жизнь – игра, добро и зло, одни мечты…». Да, да. И как там еще… «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу».

И неудачник плакал. Я смотрел на него, смотрел на довольного отца, смотрел как руки брата, такие же, в общем, как мои (напоминаю, что мы близнецы), берут эти аккорды: Em, B7, Am, Em… и опять… потом G, D, Am, Em… Проклятый Am! Как это возможно? А его руки опять раз, два, раз, два… И подвывает еще. Сколько, скотина, раз ты эту тряпочку подкладывал? Оказалось много. Я пишу. А он играет. Несколько дней и он уже что-то умеет. А я… А я писюльки царапаю! К черту дневник! К ебеням и все остальное! В пизду и завтрашний выпускной! Я так не играю! Вот именно! Я так не играю! Как брат! Пошло оно все! Сижу и пишу последние в своей жизни строки в этом чертовом дневнике просто, чтобы сума не сойти! Не знаю, что на меня нашло. Ревность. Или, блядь, зависть. И ведь к родному брат! Завидовать-то нечему еще, а уже позавидовал! И как позавидовал… Но почему? Да потому что я это все придумал, я все это решил, и я должен был быть первым!!! Чертова левая рука!

Я тоже не меньше. Но это так. С последней моей записи, я прочитал ее, чтобы понять-вспомнить хоть что-то из того, что здесь накалякано. Но это единственное – клянусь. В остальном нет ни времени, ни желания. Второго больше, чем первого. Причем, так всегда – желаешь больше, чем можешь успеть. Но в данном случае, я имеется в виду, конечно, другое. Больше «нет желания». Именно желания, а не времени. Когда хочешь, действительно хочешь, найдешь и время.

Итак, на дворе 1997 год. И точка. Я не вру. Правда. Которая на страницах этого дневника еще вчера была в июне 1996, а сегодня опять-таки в июне, но уже 1997, то есть ровно год спустя. Прикиньте? Все это время я не писал здесь ничего. Я даже не знал, куда забросил тогда этот дневник. Точнее, наверняка знал, но успел благополучно забыть. И не вспоминал. Просто наткнулся на него сегодня, когда искал сигареты… Да, я курю. Мы курим. Брат не решился отличаться. Мог бы, но не решился. Так что мы снова все делаем вместе и даже это. Курим. Родители, уверен, знают, но помалкивают. Да и как не знать. Когда буквально пару-тройку недель назад, мы стояли под козырьком подъезда и курили, было около семи вечера, надо же быть такими дураками, как будто не знали, что мама с работы в это время как раз приходит. Стоим курим, дождь льет (потому, в общем, под козырьком и стояли, так бы хрен нас запалили), курим. Брату приспичило. Дал мне сигарету подержать, сам куда-то в кусты… В дождь е-мое!