Дитя короля

Эмилиан молча стоит позади, но я до безумия чувствую его тепло. Меня тянет назад, почти валит на его грудь, но я срываюсь и бегу вверх, преодолевая боль в ноге и силу притяжения к мужчине.

Потому что этому противится мое сердце. Да, тело пылает, выгибается, требует разрядки, но душа стынет от одной мысли, что я снова ошибаюсь. Я боюсь снова обжечься.

Маруньи сбиваются на потолке в пучок и расползаются по боковым стенам, будто светящиеся пауки. Приваливаюсь плечом к камню и прикрываю устало глаза. Как пережить ночь рядом с Эмилианом? Ведь не оставит же в покое, не позволит спать одной.

— Комната в другой стороне, Дарайна, — говорит он с легкой улыбкой в голосе.

— Я хочу отдельную… — оглядываюсь через плечо и отодвигаюсь подальше.

— Почему? — король щурится и приближается. — Боишься самой себя?

И меня взрывает, как брошенную под ноги петарду.

— Ты издеваешься?! — толкаю его в грудь и иду прочь по темному коридору. Маруньи перелетают и танцуют перед глазами, заставляя жмуриться от вспышек света.

— Думаешь, только тебе тяжело сдерживаться?! — жестко говорит Эмилиан в спину. Я не слышу шагов, значит, стоит на месте. И хлесткие слова полощут по сердцу. — Думаешь, тебе с ненавистью легче пережить тягу стигмы, чем мне — с любовью?

Оборачиваюсь резко и влетаю в большую грудь. Как он оказался так близко и так быстро?

— Нельзя любить миф, мираж, фантом, — отвечаю спокойно, но внутри мощный колотун, и я еле дышу. — Нельзя увидеть в другом что-то хорошее на расстоянии! Ты меня не знаешь, и твоя любовь невозможна. Я в нее не верю!

Гнев пляшет в его синих глаза, большая рука тянется к моему лицу. Ударит ведь… Ударит…

Это заставляет задержать дыхание и приготовиться к любому исходу.

Но Эмилиан соскальзывает нежно по скуле, поглаживает по щеке и шепчет:

— Ты поверишь. Только бы не было поздно.

И уходит, оставив после себя спелый запах яблок и горячее прикосновение, которое хочется накрыть ладонью и запечатать. Сохранить.

Глава 26. Эмилиан

Из комнаты ухожу, когда Дарайна крепко засыпает. Ставлю на выходе охранную руну и приказываю Муну не сходить с места. Он фыркает недовольно, мол, я и сам знаю, что делать, а потом, развернувшись, запрыгивает на кровать и вытягивается возле девушки в полный рост. Вот же гад усатый!

По коже идут неловкие мурашки, потому что я бы с радостью прогнал фамильяра и лег бы на постель сам.

Но нельзя. Я не могу давить. Не могу принуждать.

Мрак! Я ничего не могу и не смею, потому что перед глазами брат стоит, как черная стена. Я ревную к тому, кто давно отправился в праотцам. Пусть он и умер несколько дней назад, для меня он погиб еще на Жатве. И эта ревность съедает меня изнутри. Его она терпела, а ко мне боится прикоснуться. Ему позволяла, а мне…

В тронном зале темно и пусто. Разгоняю маруньи, что увязались за мной из комнаты, выключаю их пальцами. Я хочу посидеть в тишине и покое, дать телу остыть, душе успокоиться, но что-то тревожно клокочет под ребром с левой стороны.

Вызываю одну пушинку и подхожу к столу с картой, провожу ладонью и заставляю ее распахнуться. Месс должен был уже залатать червоточину, но она пляшет перед глазами, растянувшись в черно-кровавый зев, будто ехидничает, будто смеется надо мной — королем Мемфриса. И она права. Эти дни, бесконечные бессонные дни в у постели Дарайны, я больше походил на пустого жителя Ялмеза.

— Ты не спишь? — тихо подступает со спины советник и друг отца.

— Рядом с Дарайной невозможно уснуть, — отвечаю, а сам не свожу глаз с темного разрыва в золотом эфире планеты.

— Не зашивается, Эмилиан, — сетует Месс. Мантия шуршит по полу, и советник встает напротив. Седые волосы растрепаны, и единственная марунья освещает бледное лицо старика болезненно-желтым. — Сильно мы повредили полотно, боюсь, что следующей Жатвы не избежать.

— Сколько у нас времени? — под пальцами фантомная карта дрожит и идет волнами.

— Трудно сказать, — пожимает плечом Месс и подзывает еще маруньи, что затихли на потолке. Они опускаются на золотых нитях и замирают на нами, как эльфийские цветы фэроши. — Может, месяцы, может, годы.

Голос у Месса севший, под глазами прорисовываются темные круги, а посеревшая кожа мерцает испариной.

— Руны?

— Слабо помогают, — отвечает он пространно. — Здесь нужна магия посильнее, а я истощен. Вызвал нескольких магов из Академии, но они прибудут только утром.

— Иди отдыхай.

— Тебе тоже нужно отдохнуть, Эмиль. Ты десять дней без сна, свалишься скоро.

— Я не могу. Метка сводит с ума. Кровь кипит в жилах. Я словно на сковородке жарюсь и никак не умру.

Советник отходит от стола, сворачивая незаметным движением карту Ялмеза. Маруньи летят за ним и освещают невысокую фигуру у окна.

— Дарайна противится?

— Я просто не могу давить. Девушка пылает, я вижу, но она не позволит к ней прикоснуться. Дара теперь маг, сильный маг, Месс. Она в купальне от волнения нас чуть не заморозила, а потом едва не подпалила одежду драконьей искрой, нужно будет руну сохранения одежды для нее приготовить.

Месс молча кивает и смотрит в ночное небо, где среди туч прячется огромная луна. Он ждет, что я сам продолжу рассказывать, а мне совсем не хочется перебирать мысли снова и снова, копаться в том, что нельзя исправить, как сломанный механизм.

— Время уходит, Эмиль. Ты можешь в любой момент умереть, мы сильно затянули. Иногда применять силу ради спасения не такой уж и грех.

— Я люблю ее и ломать не стану. Я не Мариан! Никогда не предлагай мне такое!

— Но тогда ты поступаешь, как слабак.

— Плевать, — падаю устало на высокое кресло и, откидывая затылок, прикрываю глаза. — Я не прикоснусь к Дарайне против ее воли.

— Ты же король, — сухо говорит Месс. — Страна прежде всего. Народ погибнет, ты знаешь, чем это грозит. Кто будет править, если тебя не станет? Кто будет защищать земли от нападений? Изгнанная сестра?

— Двоюродный брат, — смотрю на подлетающую марунью и протягиваю ладонь. Она ласково садится на палец и перепрыгивает на другой. Вспыхивает ярким светом и улетает куда-то за голову.

— А ребенок? А Дарайна? Без брака они ведь не выживут, да и ее магия…

— Ты думаешь, что меня это не беспокоит?! — сам не понимаю, когда выхожу из себя. Громкий голос долго еще дрожит по углам. Накрываю ладонями лицо и отмахиваюсь от раздражения. — Удружил братец… Как бы я хотел его своими руками задавить, Месс.