Дитя среди чужих

– Ага,– отвечает Генри, не замедляя шаг.

* * *

Генри ненавидит Лиама. Ненавидит их всех. Но он знает, что прямо сейчас ничего не может сделать. Если он побежит, его застрелят, и на этом все закончится. В этом Генри не сомневается. Пока у этого мужика есть пистолет, и они стоят так близко, нет смысла что-либо вытворять, кроме как просто продолжать идти. «Не зли его, не давай ему повода ранить тебя»,– думает Генри и осматривает, насколько это возможно, темную дорогу на предмет камней и коряг. Он уже дважды споткнулся, один раз упав на колени; и хоть ему почти не было больно, зато это сильно задело гордость, ведь он падал прямо перед капитаном Мудаком. Мистер Большая шишка с пистолетом. Да, Генри ненавидит его и обещает себе, что больше не упадет.

Но паутина его напугала. Охренеть, как. Гораздо больше, чем он показал. Он все еще чувствует, как щекочущие лапки большого, противного, черного, мохнатого паука ползут по его шее, по волосам, вниз по спине. Но он не доставит Лиаму удовольствия и не станет проверять, правдивы ли воображаемые ощущения. Логическая часть его мозга твердит, что паука уже давно нет, это всего лишь плод тревоги, но ему все равно приходится прилагать все усилия, чтобы держать руки сжатыми в кулаки по бокам.

– Надо было взять фонарик,– говорит Генри, стараясь, чтобы его зубы не стучали от холода, не оборачиваясь и высматривая ловушки. «И паутины, не забывай».

Лиам не отвечает, но Генри на это абсолютно плевать. Ему нравится иногда говорить что-то вслух, это помогает держать связь с реальностью. С миром. Потому что если все реально, тогда вокруг нет никаких ужасов, которые рисовало воображение. Все то, что может случиться в лесу с маленьким мальчиком. С похищенными детьми. Если все реально, то все нормально. А в нормальной жизни мальчиков нет пыток и их не режут на куски. Мальчики теряются, а потом находятся. Их забирают и возвращают. И жизнь идет дальше.

Жизнь идет дальше.

– Никаких фонариков,– в итоге отвечает мужчина, и приходит осознание: акцент.

«Австралийский»,– думает Генри и радуется, что нашел ответ на волнующий вопрос. На секунду он думает поделиться этой мыслью, но в мозгу звучат предупреждающие колокола, и он закрывает рот до того, как успевает что-то сказать.

«Не надо ему говорить, что ты много о нем знаешь, откуда он родом, или, раз уж на то пошло, куда, по твоему мнению, он мог тебя вести, да и вообще о чем-то. Держи все это в себе, сынок,– говорит голос его отца, так четко и близко, Генри готов поклясться, что тот стоит рядом с ним и наклоняется к уху, чтобы шептать прямо туда.– Твое преимущество, Генри,– говорит его отец,– в том, что ты знаешь больше, чем они думают. И когда придет время, ты используешь это знание в свою пользу. Твое время придет, но до тех пор будь терпелив, а главное… помалкивай».

Генри хихикает над последним словом, вспоминая забавную рожицу, которую кривил отец, когда зажимал пальцы и прижимал их к губам, широко и комично раскрывая глаза. Генри всегда безумно над этим смеялся, и, наверное, именно поэтому папа часто так делал. Чтобы рассмешить своего мальчика.

– Рад, что тебе весело,– говорит мужчина, но не жестким голосом. Он звучит… неуверенно. Несмотря на страх и усталость, Генри позволяет разуму блуждать, снова пытается почувствовать, о чем думает, что чувствует Лиам. Там все то же холодное черное ничто, но теперь и кое-что еще. В черные пряди вплелось что-то розоватое и легкомысленное.

Юмор. Или, возможно…

– Вон,– говорит Лиам, и разум Генри схлопнулся, как резинка. Впереди, сразу за узкой дорогой (которая теперь больше похожа на обычную тропинку), возвышается массивная мрачная угроза. Сгорбленный гигант, спящий посреди поляны, его огромный силуэт загораживает поле туманных звезд, разбросанных блестками по полуночно-синему небу.

Они подходят ближе; носки и штанины Генри намокают, когда его ног касается влажная от росы ветка. Генри различает детали более четко – глаза привыкли к темноте, и даже далеко за деревьями, с тусклой луной, застывшей высоко и невидимой для глаз, Генри удается различить тускло-белую форму здания. Груда дерева цвета кости с почерневшей крышей под тяжелым небом, раковая опухоль на земле, впившаяся в окружающую листву, бледный волдырь на толстой зеленой коже леса.

«Это дом»,– думает Генри, и кожу покалывает холодок сильного страха, даже еще холоднее ночи. Генри знает, причем сразу и без всякой неопределенности, что этот дом – абсолютно последнее место в мире, где он хочет быть.

– Добро пожаловать домой, малыш,– говорит мужчина, и Генри приходится проглотить всхлип ужаса, застрявший в горле.

«Да, добро пожаловать домой, Генри,– говорит дом.– Проходи. Мы прекрасно проведем время».

– Папа? – шепчет Генри, и слово срывается с губ прежде, чем он успевает его сдержать.

Сзади слышится вздох, как будто он каким-то образом разочаровал человека, который тащил его в ад.

7

Генри уже двенадцать часов как пропал.

– Что дальше? – спросил Дэйв детектива, женщину по имени Нопп или Нотт – он не помнил. Время перевалило за девять, а ничего так и не было сделано. Дэйв смотрел на крупного мужчину в сером мятом костюме, который потягивал кофе и сосредоточенно изучал свой блокнот. Его звали Дэвис.– Детективы?

Они остались – все – почти до вечера. Дэйв подумал, что несколько копов ушло, но на смену им пришло еще больше. Они сфотографировали дом, спальню Генри, их спальню, гараж, кухню, задний двор и веранду. Стучались в двери по всей округе. Дэйв и Мэри выложили им все имена и номера телефонов, какие только могли вспомнить – друзей, знакомых, одноклассников, учителей.

– Это мальчик, которого в прошлом году сбил автобус,– заявил Дэвис в ответ на вопрос Дэйва, не отрываясь от своих записей, просто добавив этот факт к несуразной, растущей куче информации, которой они весь вечер обменивались вчетвером. Словно какая-то банальная, бесполезная игра.

– Да, верно,– сказал Дэйв, не придавая этому значения; наверное, полицейские увидели заголовок или услышали об этом от кого-то между сменами. Но когда он увидел, как детективы обменялись настороженными и понимающими взглядами, то осознал, что все не так уж просто.

А потом он тоже все понял, и его желудок резко сжался.

– Деньги,– сказал Дэйв дрожащим голосом.

Мэри уставилась на него, прикрыв рот рукой, как будто он сказал что-то ужасное. Что-то ядовитое. Но иногда правда может быть ядом. Действовать как отвратительный вирус, заражая всех, кто ее услышал, неизбежными выводами, ужасом больной реальности.

– О господи,– сказал Дэйв, его разум лихорадочно работал, теперь он полностью понимал все исходные данные, весь потенциал опасности. Где-то в глубине своего сознания он ждал – надеялся – на рациональный исход.

Генри упал в колодец.

Сбежал.

Пошел к другу в гости и по необъяснимой причине никому не сказал (да, и прогулял школу, ведь всякое бывает, верно? Верно?).

И потом, были и другие причины. Те, что прятались в темных шкафах. Что тихо лежали под кроватью, улыбаясь в ночи; что таились в тени и выпрыгивали с острыми зубами и скрюченными когтями, когда меньше всего ожидаешь, когда так стараешься заставить себя поверить, что на самом деле их не существует.