Дитя среди чужих

Вот только она движется.

Джим быстро отступает назад, слишком быстро. Он врезается в Пита, который тяжело падает на пол, случайно задевая Джима за коленом. Нога Джима сгибается, и его пистолет стреляет.

Грохот выстрела оглушителен в закрытом помещении, и когда пуля попадает в массу черно-желтых насекомых за дверью, они поднимаются в воздух в виде извивающегося облака. Жужжание электричества становится втрое громче, Лиам не успевает и подумать, что делать…

И они нападают.

Джим крутится, размахивая руками в воздухе, и падает на столик, раскалывая его пополам, словно тот сделан из картона. Он гремит и ревет, когда рой распространяется и опускается на все открытые руки и шеи, лица и ноги; они путаются в волосах и пробираются к коже, чтобы глубоко вонзить ядовитые жала.

Лиам бросается бежать, но спотыкается, врезаясь в заплесневелые шкафы под столешницей. Он чувствует запах гниющего дерева, порыв затхлого воздуха ударяет ему в рот и нос. Заднюю часть шеи пронзает боль, и он не знает, то ли его ужалили, то ли осколок разбитого шкафа вонзился ему в кожу. Что-то длинное и черное приземляется ему на скулу и заползает на глаз, частично закрывая обозрение. Он задерживает дыхание и старается не двигаться, пока насекомое продолжает ползать по его брови и лбу, а потом подползает к краю волос. Не двигая головой, он опускает глаза, чтобы осмотреть руки и ноги, и ужас захлестывает его мозг, как грохочущая черная волна. По нему ползает дюжина ос.

Крики заполняют комнату, и Лиам медленно поднимает взгляд. Пит бешено крутится, размахивая руками. Грег выбежал из комнаты, а Дженни стоит на коленях, визжа и вопя. Ее обнаженные руки и плечи покрыты этими штуковинами; они заползают ей в волосы и на лицо.

Джим поднимает полную бутылку бурбона и швыряет ее в окно, занавешенное тускло-розовой простыней. Стекло разлетается вдребезги, когда бутылка, простыня и горстка ос вылетают из комнаты.

– Че-е-ерт! – орет Пит и, развернувшись, выбегает из кухни. Он сильно врезается в Дженни, его колено врезается ей в подбородок с такой силой, что Лиам слышит треск, когда ее голова снова бьется о дверной косяк. Ее крики обрываются, и она безжизненно падает на пол. Осы продолжают на ней свирепое пиршество, пока Пит бежит к входной двери дома и распахивает ее, его крики отдаляются по мере того, как утренний свет проникает через кухонную дверь.

Лиам чувствует еще несколько укусов, один – в лодыжку, другой – в поясницу. Особенно болезненный жарит его запястье. Он знает, что они не остановятся, и оглядывается в поисках какой бы то ни было помощи. Одеяло из-под двери валяется у его ног, по нему тоже ползают осы. Фонарь, который раньше стоял на столике – теперь разбитом – лежит боком на полу всего в нескольких футах. А рядом с ним – газета.

Не желая сбегать и бросать Джима с Дженни, Лиам лезет в карман, раздавив при этом по меньшей мере двух насекомых, и достает дешевую зажигалку. Он делает глубокий вдох и бросается к одеялу, хватает и откидывает. Вскрикивает, когда большой палец пронзает осиное жало, а остальные насекомые парят над одеялом, как туман. Лиам встает на ноги, делает три шага и, размахивая им, как плащом, натягивает одеяло на голову и плечи, затем поворачивается и подбирает с пола фонарь и газету.

Джим кричит, но он не может остановиться – пока что. Не обращая внимания на уколы в коже, он бросает газету в раковину, затем поднимает и разбивает о нее фонарь. Осколки стекла и разлитый керосин – как он и надеялся,– затемняют разбросанные страницы «Трибьюн». Он щелкает зажигалкой и подносит к пропитанной керосином бумаге.

Разгорается пламя, и из раковины поднимается темный дым. Лиам поднимает руки, сжимая в кулаках ткань одеяла, создавая над собой зонтик, который улавливает дым и удерживает его.

Он крепко зажмуривает глаза и задерживает дыхание.

В ухе раздается громкое жжж, а в шею прямо под мочкой уха будто вонзается раскаленная кочерга – не желая открывать рот под одеялом, даже кричать от боли, он стискивает зубы и ждет, пока дым сделает свое дело. Спустя десять секунд дым становится густым, и он больше не чувствует и не слышит никаких ос. Остальная часть газеты тоже быстро загорается. Жар бьет, но Лиам заставляет себя стоять рядом так долго, как только может. Он знает, что дым, скорее всего, разозлит их, но при этом будет душить и сбивать с толку. Ему пришлось снести пару гнезд в Австралии на стройках, и хотя дым помогал прогнать спящих ос, уже летающих он просто выводил из себя. Но ему нужно вытащить Джима и Дженни, и он молится, чтобы это помогло.

Наконец, не в состоянии больше задерживать дыхание и надеясь, что дым скроет его от насекомых, Лиам медленно опускает руки, позволяет дыму заполнить комнату и делает вдох.

Он открывает глаза. Все вокруг в дыму и неистово жужжащих осах, но их гораздо меньше, чем было раньше.

– Джим!

Джим ползет к двери, но не совсем по нужной траектории, и Лиам гадает, не ужалили ли его в глаза. Он переступает через обломки стола и, схватив Джима за руку, ставит на ноги. Многие осы сели на пол, сбитые с толку. Чувствуется, как их тела хрустят под кроссовками.

Лиам поднимает Джима и подталкивает к двери.

– Беги, приятель! И не останавливайся!

Джим бежит к двери, закрыв лицо руками.

Лиам опускается на колено рядом с обмякшим телом Дженни, лицом вниз на полу. Он не знает, сколько раз ее ужалили – наверное, больше дюжины,– и начинает чувствовать тошноту, не говоря уже о боли, исходящей от укусов почти на каждой открытой части его тела.

Но Дженни гораздо хуже.

Крошечные жала торчат из шеи и рук, набухающие бугорки темно-красные и размером с костяшки пальцев. Несколько насекомых все еще ползают по ее коже. Он смахивает их, как может, затем накрывает ее тело одеялом, переворачивает на спину и скользит руками под ее ноги и шею. Оса залезает ему в ухо, и он качает головой; другая садится на щеку, глубоко вонзая свое жало.

Лиам кричит, выбегая из прокуренной комнаты навстречу обещанию света и свежему воздуху через входную дверь, на чертову улицу.

* * *

Генри сидит, сцепив колени, ноги прямые, как стальные прутья, а пятки прижимают одеяло к нижней части двери. Он понимает, что один укус может убить его, хотя и не знает, есть ли у него такая же аллергия осиный яд, как на пчелиный. Врачи, к которым он обращался после инцидента, любили повторять что-то вроде: «Всегда предполагай худшее, если речь об аллергии».

И по этой логике он не собирается рисковать. Генри чувствует отдаленный запах дыма и задается вопросом, не сгорит ли дом дотла. Трудно точно сказать, что происходит, из-за разразившегося внизу хаоса: крики, яркие вспыхивающие цвета, когда он переходит из разума в разум. Кажется, девушка умерла, но у него нет ни сил, ни беспокойства, чтобы копать глубже. Ее мысли погасли, как пламя свечи на праздничном торте, и часть его надеется, что она правда мертва. Надеется, что они все умрут или убегут куда подальше. Убегут и никогда не вернутся.

В конце концов, это то, чего хочет она.

Он тихо хихикает, чувствуя себя неловко, но все равно наслаждаясь их болью, их паникой. Он всех их ненавидит. Голос отца гудит в голове: Да, ты их ненавидишь, и она тоже. Как и ее малыш. Она питается тобой, твоей ненавистью. Ты ведь знаешь это, да, сынок? Чувствуешь, как она забирает твои силы?

Генри больше не хочет слушать папу, поэтому вместо этого прислушивается к крикам снаружи. Через заколоченное окно своей комнаты, через свой усталый разум, когда тянется к похитителям и наслаждается их страданиями. У него даже кружится голова. Теперь он чувствует себя сильным. Словно он не просто испуганный маленький ребенок. Не жертва.