Диверсантка

– Как ты?

– Нормально, - слабо улыбнулась Катрин.
– Пора приступать к работе.

В душе её запели победные трубы, серая скучная комната озарилась неземным светом, голова слегка закружилась, но совсем не так, как от отчаяния и усталости. Нет, совсем не так. Зигфрид пришёл к своей Валькирии!

С этого времени начались тренировки. Вновь заработала «операционная», потянулись к центральному блоку сгорбленные фигуры из Дахау под присмотром автоматчиков с собаками. Вновь полыхали танки и разлетались в куски бетонные сооружения полигона. Всё повторялось по старой программе, пока Хартману - на сей раз именно ему - не пришла в голову мысль.

– Быть может, всё дело в том, что Катрин разрушает пустые мишени? В макетах нет реальных противников, врагов. Там вообще нет людей. Может, в этом всё дело?

– заявил он Шлезвигу.
– У нас по программе работа с воздушными целями? Отлично. Аэростаты она уже жгла, проблем с этим не было. На этот раз задание будет посложнее.

Через два дня Катрин вывезли на закрытый аэродром, находившийся в пользовании войск СС. Стояла чудесная солнечная погода, благоприятная для полётов, однако никто не летал. Все самолёты заблаговременно отослали, обслугу максимально сократили. Лётное поле пустовало. На взлётно-посадочной полосе стоял один-единственный самолёт: трофейный польский истребитель «П-11». Вооружение с него сняли, в бак залили количество топлива, достаточное лишь для взлёта и десяти минут пребывания в воздухе.

– Вот твоя сегодняшняя цель, - указал Хартман на самолёт.

– Сжечь его сейчас?
– спросила Катрин, удивляясь простому заданию.

– - Нет, будет и пилот.

Под конвоем вывели худого, заросшего щетиной человека в полосатой робе. Пленника подвели и остановили в нескольких шагах.

– Польский военный лётчик Ежи Поплавски, - представил Хартман человека. Всё, что он сейчас делал, было намеренным. Пусть девчонка увидит лицо жертвы, пусть ясно поймёт, что убивает конкретного человека. Да, она была во Франции, уничтожала солдат вражеской стороны, он знал об этом. Но там противник был абстракцией, скрытой за бетонными укреплениями. Убивала и в Шварцвальде, но безликих, часто стоящих спиной к ней мишеней. Другое дело, заглянуть в глаза человеку, которого через минуту уничтожишь. Узнать его имя перед расправой, понять, кто он и чем живёт. Справится девчонка с заданием, будет больше шансов на успех в Москве. Потому эсэсовец продолжал: - Старший лейтенант польских ВВС, восемь боевых вылетов. Отец двух очаровательных детей - мальчика и девочки. Так, Ежи? Да, ещё жена-красавица...

Пленный лётчик смотрел на штандартенфюрера с нескрываемой ненавистью. На девочку, стоявшую рядом, он внимания не обратил.

– Сейчас Ежи покажет нам своё лётное мастерство, - продолжал Хартман и бросил пленному лётный шлем.
– Прошу, старший лейтенант, - он указал на самолёт, - принимайте машину. Если нам понравится полёт, быть может, вас не сгноят в лагере, а дадут возможность летать. Воевать на стороне Великой Германии!

Катрин показалось, что Ежи Поплавски ни за что на свете не стал бы воевать на стороне врага, но что-то мелькнуло в глазах пилота. Может быть, надежда? Сумасшедшая, наверняка несбыточная мечта взлететь на крылатой машине и вырваться из плена? Пять минут веры в освобождение - это так много! Особенно перед смертью.

Катрин проводила лётчика спокойным взглядом. Ничто не дрогнуло в её сердце. Она уже убивала людей, и будет делать это впредь. Один только процесс активации Тора требует столько жертв, что хватило бы на доброе сражение. Тор питается кровью, а она дочь Тора, его продолжение.

С недавних пор Катрин поняла, что поток пронзает всё её естество. Она управляет им, но и Тор направляет её. Они единое целое, равноправные партнёры в этой адской игре. Дошло до того, что когда энергии становилось недостаточно, она мысленно кричала «ещё!» Палач в «операционной», повинуясь некоему внутреннему зову, оставлял истерзанную, умирающую жертву и бросался в камеру смертников за новой. Катрин не могла этого видеть, но в кресле оказывался следующий «пациент», а она ощущала новый прилив сил. Люди - и мишени, и топливо. Разве водитель плачет о бензине, сожжённом в двигателе его автомобиля?

Польский истребитель «П-11» успел сделать вираж над аэродромом и вспыхнул ярким, ослепительным огненным шаром. Горящие обломки медленно падали на землю. От польского боевого лётчика Ежи Поплавского остался лишь пепел, а где-то далеко, возможно, надеялись на возвращения папочки два польских ребёнка и красавица-жена.

С тех пор узников стали сажать в приготовленные для уничтожения танки, приковывать цепями в бункерах, окопах и дотах. Все тренировки Гондукк проходили теперь с присутствием человеческого материала.

Зимой интенсивность полевых работ снизили. С Манфредом Катрин изучала планы Красной площади в Москве: въезды, выезды, расстояния, углы. Где стоит почётный караул, где зрители, где сектор для гостей. Именно там должны были оказаться первого мая Катрин и Хартман. Манфред под видом американского журналиста, она - вновь его племянница. В это раз настоял на своём участии и Шлезвиг, его залегендировали как австрийского геолога, бежавшего от фашизма в Данию и приехавшего на научный съезд. Документы готовил всё тот же неизменный Рихтер, обещал подлинные, и съезд геологов действительно пройдёт в Москве в это время.

Катрин была рада присутствию Шлезвига. Манфред - её Зигфрид!
– оперативник, защитник, надёжный соратник, а Бруно единственный человек, который, как и она, связан с Тором. Если вдруг случится заминка с энергетическим потоком, рассчитывать на помощь можно будет только с его стороны. Но работать с Манфредом ей нравилось, конечно, несравненно больше. Он стал внимательнее, дружески улыбался и иногда касался руки. Прикосновения эти были подобны разрядам энергетического луча, а от взглядов и улыбок таяло всё внутри. Никогда Катрин не была так счастлива! И была ли она счастлива вообще когда-нибудь?..

Незаметно пролетела зима, наступила весна. Закончилось строительство точной копии мавзолея в Москве, и Катрин принялась вначале изучать и запоминать объект, а потом и бомбардировать его сгустками пламени. В апреле на генеральный смотр приехал Гиммлер. Все пребывали в нервозном, взвинченном состоянии. Наконец, настал день испытаний.

Катрин вывели к объекту, она вгляделась в фигуры на подновлённой трибуне и с изумлением убедилась, что на сей раз Сталина и членов русского правительства изображают живые люди. Те же самые узники Дахау, но подобранные по росту, комплекции, соответственно одетые. В средине шеренги усатый человек в армейской фуражке приветственно махал рукой невидимым демонстрантам.

Гондукк спалила их всех одним сильным и точным броском пламени. Так опытный боксёр посылает противника в нокаут одним ударом. Гиммлер остался доволен. Дружески потрепал по плечу Манфред, от чего эсэсовца пробрал приятный озноб. Бруно беспрестанно улыбался, потирая потные ладошки. Всех одолевало предвкушение - впереди ждала Россия.

Москва поразила Катрин. Она не была похожа ни на строгий Берлин, ни на бестолковый, рабочий Франкфурт, ни на старинный чопорный Лондон, где каждый камень, по мнению кокни, помнил того или иного короля, лорда или пэра. Операцию планировалось провести в сжатые сроки, долго оставаться в русской столице было опасно, да и не имело смысла. Тридцатого апреля приехать, первого числа появиться на праздновании (ведь никакой подготовки не требуется), совершить воздействие, а потом, воспользовавшись паникой быстро уходить с Красной площади и тут же покинуть город.

И всё же Москва поражала воображение - её широкие проспекты, Кремль, обилие людей на улицах, улыбающихся и доброжелательных. Стоило Манфреду, теперь американскому журналисту Дику Франклину с племянницей Мэри, обратиться к кому-нибудь, спросить дорогу или ещё что, люди немедленно откликались, принимались подробно объяснять, досадуя, что иностранцы их не понимают. Вокруг было множество цветов, праздничных плакатов и знамён. Огромные портреты человека, улыбающегося в усы добро, по-отечески, висели чуть не на каждом углу. Москва готовилась к празднику и распахнула объятия любому, кто приехал порадоваться вместе с ней. Если ты друг, конечно.