Диверсанты из инкубатора

– Вообще-то…

– Вообще-то, и мы, курсанты, понимали друг друга хорошо. Даже когда мы говорили хором: «Когда я устаю, я ржавею».

– Что еще вы говорили хором?

– Например… «Я сам решаю свои проблемы».

– Как начинался день в подразделении, где вы проходили диверсионный курс?

– Каждый день начинался одинаково. Построение, зверская рожа старшего инструктора, его дружелюбный голос: «Тема сегодняшних занятий – знакомство с самим собой. Сегодня вы пробежите на четыреста метров больше, чем вечера». Четыреста метров – это кружок вокруг стадиона, парень. Каждый день я узнавала о себе больше и больше. Я была готова променять эту учебу на ту работу, от которой у баб половые органы и все остальные внутренности отвисают до колен: асфальтоукладчицей. С кайлом, кувалдой, ломом, переносным катком, с любым самым тяжелым инструментом.

– Что еще интересного расскажете? Какие еще темы вам давали преподаватели? Сегодня одна, а завтра…

– Тема завтрашних занятий: «Знакомство с самим собой». По выходным – добавка к теме: «Знакомство с другими». Мы уединялись с моим парнем, часами ласкали друг друга, будто назавтра уже не переглянемся, не перемигнемся, а через неделю не трахнемся. Так, будто через семь дней встретимся не мы, а кто-то другие, не я с ним, но он с кем-то. Но «стиснуть зубы» – мой девиз.

– Расскажите о вашем кураторе. Кто руководил операцией здесь, в Италии? Дам вам подсказку: он из управления военной контрразведки.

– А… Значит, он из военной контрразведки. Не знала. Не догадывалась. Кто он? Мне всегда хотелось подвести его к витрине универмага…

– Он страдает безвкусицей? Его возраст?

– С челкой, которую он постоянно поправляет, с волосами, которые лезут и за воротник, и на воротник, и на уши одновременно, он похож на бомжа, стырившего приличный костюм в гостиничном номере. А приглядеться, «возрастной» мужик лет… около шестидесяти или пятидесяти лет. Он будто поставил задачу не дать рассмотреть свой настоящий возраст, и выполнял ее на отлично. Он маскировал годы, месяцы и дни за вопросами, ответами, усмешками, за насупленными бровями, за улыбкой и белоснежными зубами.

Сангалло щелкнул пальцами и нахмурил лоб.

– Эта тактика, – он даже прижал кулак к губам, словно целовал перстень с печаткой, чтобы легче было вспомнить, – она называется…

– Держать дриблинг, – ответила Дикарка.

– Да, кажется, так. Куда вас приведет ваш дриблинг? На что вы надеетесь? Что вы говорите себе сейчас? Вообще, что вы делаете?

– Я сижу на двух матрасах и оказываю давление, так как без него ничего не выйдет. А говорю я следующее: «Давай-ка вперед». Часто – себе. Сейчас – вам. Если я что-то скажу, то в обмен на свои цацки: серьги, штифты. Это мой боевой грим, боевой раскрас, мой талисман. Мне дорог мой сотовый телефон – это подарок. Вы можете воспользоваться случаем и узнать, кому я позвоню. Не хотите – не надо. Выньте аккумулятор из телефона, и тогда я не смогу позвонить. Но буду благодарить вас.

– Покаяние лучше оставить для исповеди.

– Или для следующего допроса.

Сангалло незаметно улыбнулся. К концу беседы подруга бросила дриблинговать. Она не сдалась, но уже готовит себя к этому. Она сильный человек, и для нее сломаться без борьбы, даже наигранной, непозволительно.

– Рука вас больше не беспокоит? – проявил он заботу.

– Пуля прошла навылет. – Дикарка все же не смогла сдержать гримасы от боли. – Но удар был сильный – пуля-то ружейная, меня чуть в воздухе не перевернуло. Видите, как распухла рука?

2

Сангалло облюбовал апартаменты в другом крыле, менее престижном, что ли. Реноме других, более роскошных помещений, которые некогда занимал Дарио Гардиан, было подпорчено смертью самого «квартиросъемщика».

Развязав галстук и бросив его на кровать, Сангалло вызвал к себе начальника охраны объекта.

– Принесите вещи, изъятые у арестованной. Все, кроме нижнего белья. Вряд ли оно меня заинтересует, – с долей брезгливости закончил полковник.

Он во второй раз осматривал уникальный пистолет, поражающий простотой конструкции, надежностью, безотказностью, бесшумностью и точностью стрельбы. Отложив его в сторону, он высыпал из полиэтиленового пакета бижутерию. Лишь разложив имитацию ювелирных изделий на покрывале и внимательно вглядевшись, Сангалло уловил хронологию. Вот этот медный штифт с одной головкой стал, возможно, первым украшением Тамиры. Дешевый, невзрачный. Место ему в шкатулке или в помойном ведре, однако она носит его, берет на боевую операцию. «Боевой раскрас» сказала она. Похоже на то.

Еще один штифт, кажется, из серебра. Нет ли в его головке сюрприза? Головка свободно вращалась вокруг штифта. Даже самый мелкий порошок (сейчас Сангалло думал о сильнодействующем яде) высыпался бы через зазоры, образованные штифтом и полой головкой украшения.

Следующая сережка. По виду – из золота. Прямоугольной формы, с египетским орнаментом. Стоп! Она же открывается. Полковник воспользовался самым тонким лезвием раскладного ножа и открыл крышку. Серьге больше подошло бы определение медальон, внутри него, как и положено, фотография. На снимке Сангалло узнал парня по имени Михаил Наймушин.

«Мы уединялись с моим парнем, часами ласкали друг друга, будто назавтра уже не переглянемся, не перемигнемся, а через неделю не трахнемся».

Во всяком случае, эти слова были откровенными. Сангалло понял, что начинает жалеть девушку. Но так не должно быть.

Он закрыл серьгу-медальон, сложил украшения в пластиковый пакет. Некоторое время смотрел на них. Пожалуй, подумал он, ему удастся быстрее расположить к себе Тамиру, если он чуть уступит ей.

Сангалло, неотрывно глядя на побрякушки, вдруг уловил, как это часто бывает, их движение, услышал голос Тамиры, совсем другой, рожденный мимолетным гипнозом: «Слушай, мне откровенно хреново без моих цацек». Она показывает продырявленный в нескольких местах и словно раздвоенный, как змеиный, язык. Поводит, будто изгрызенной молью, бровью, обводит пальцем вокруг соска. Дальше ее рука скользит к лобку. «Ты понимаешь, о чем я говорю».

Не без доли отвращения Сангалло прогнал видение.

Сотовый телефон. Фирмы «Сименс». Не самой последней серии. Он включил его, открыл меню входящих и исходящих звонков, сообщений. Пусто. Справочник – только один номер. Сангалло открыл его свойства и увидел, что он стоит на быстрой связи, ему присвоена клавиша номер 2. Больше ни в памяти телефона, ни в памяти SIM-карты никакой полезной информации. Про этот телефон можно было сказать, что он чист, и добавить: а его обладатель имеет исключительную память.

Сангалло открыл крышку, вынул аккумулятор. Вслед за ним – симку. Все, теперь над этим телефоном можно только ностальгировать. Полковник усмехнулся, подобрав другое определение: издевка. Телефон представлял собой пластилиновый ключ от металлического замка.

Он вызвал охранника, который дежурил у камеры утром.

– Ты разговаривал с арестованной?

– Нет.

– Она пыталась заговорить с тобой?

– Разве что языком тела и жестов.

– Объясни, что это значит. – Сангалло начал терять терпение.

– Она несколько раз раздевалась и делала вид, что занималась йогой.

– Ты что, йог, чтобы сделать такое заключение? – сощурился полковник. – Или эксперт в этой области?

– Я знаю пару асан.

– Что еще? Пару методов управления психикой и физиологией человека? По всему выходит, что все эти асаны и методы раненой женщины предназначались тебе. Час назад я заметил твоему напарнику, который не смог ответить, что делает арестованная: «Врежь «глазок». Выходит, ты приоткрывал дверь, подсматривал. А твоя подопечная, изнемогая в позе лотоса, была уверена, что ты достиг кульминации и превратился в писающего мальчика.