Диверсанты из инкубатора
Шрифт:
– Вы не правы, доктор.
– Обиду и прочие чувства запихни себе в задницу.
Сангалло вложил в пакет сотовый телефон – без батарейки, симки, даже без задней крышки – и бросил на край кровати.
– Отнеси арестованной. И если ты задашь вопрос мне, арестованной, случайному прохожему, блохам, которых ты тактично оставил за дверью, можешь считать себя уволенным. Выполняй приказ. Одну секунду. Ты войдешь к ней в камеру по моему сигналу. Держи рацию наготове. Если арестованная потребует что-то необычное, что хоть немного насторожит тебя, например, бульдозер для сноса зданий, немедленно свяжись со мной. Это все.
Сангалло не мог найти причину своей несдержанности. Но причина
Пальмиро поднялся на второй этаж, открыл окно в одной из гостевых комнат, выходящее на северное крыло. Вооружившись биноклем, он сразу увидел решетку на подвальном окне. Его удивила толщина прутков, из которых она была сварена. И Сангалло поначалу обеспокоился: сумеет ли он разглядеть хоть что-то сквозь решетку.
Хоть что-то. Он надеялся на эту малость.
Напрасные опасения, подумал он. Семикратное увеличение создало эффект, при котором выросшие в размерах прутья решетки визуально съели пространство между ними.
Пальмиро отчетливо разглядел часть пола, дверь целиком, даже край матраса. Хорошая видимость, но ракурс не позволял разглядеть девушку.
Полковник пожалел о том, что, имея возможность воспользоваться аппаратурой прослушивания и видеозаписи, не подготовил этого мероприятия. Сейчас мысленно оправдывался перед собой: Тамира поторопила его.
Ее игра понравилась Сангалло. Он мог назвать ее профессиональной, если бы сам не заведовал воображаемой кафедрой. Он видел в выпускнице профессиональные качества, видел огрехи и точно знал: она быстро адаптируется и впредь не допустит ни одной ошибки.
Она торопится. Она требует те вещи, которые другой узник променял бы на что-то более полезное. Она держит дриблинг и невольно проговаривается «хором»: «Я сама решаю свои проблемы». Это как памятка. Тебе кажется, что в твоей реплике нет ничего подозрительного, однако профессионала она настораживает.
Есть и другая причина. Тамира две недели наблюдала за майором Гардианом. Его по-военному хитрый склад ума повлиял на его поведение, на решение проблемы, которую его призвали разрешить. По сути дела, в его лице разведгруппа русских увидела все итальянские спецслужбы.
На этом фоне Сангалло выглядел безупречно. Он перебирал в уме годы работы на налоговую службу, где он распутывал сложные дела и выводил преступников на чистую воду. Не остались без внимания последние годы, когда следственная работа превратилась в оперативную. Ему часто снился сон, в котором он одет в английский костюм, но поверх штанин натянуты полосатые футбольные гетры. Он крадется в высокой траве, выслеживая добычу. На подходе к лесу буквально из-под ног взлетает кулик. Сангалло стреляет навскидку, и птица, сложив крылья, падает на землю. Он подходит и тихим свистом призывает собаку отпустить мертвое животное.
Сангалло едва не проспал антре – выход одного из главных исполнителей. Охранник подошел к матрасу и бросил на него пакет. Немного постоял и вышел из камеры. Тотчас вышел на связь. Связь оказалась не на высшем уровне. Откуда помехи, не мог понять Сангалло, опуская бинокль. И, не забыв своей несдержанности по отношению к неповоротливому стражу, сказал в эфир:
– Она попросила бульдозер, и ты сейчас за рулем этой махины.
– Бульдозер управляется рычагами, доктор.
– Хорошо. Ты меня убедил. Что ты хотел сказать?
– Она попросила принести ужин. Лимон, фрукты, салат. Она дважды назвала лимон.
– Выполняй. Спасибо.
Дикарке
казалось, что за дверью постоянно находится один и тот же человек. Не спит, не ест, по естественной надобности не выходит, разве что по неестественной. В ее голове крутились другие, более привычные определения: не жрет, не срет, не ссыт. Но курсантов в «Инкубаторе» легко приучили отказаться от слов и выражений, отличных от общего языка, который может выдать твою принадлежность к той или иной группировке, к разведке, жаргон которой потрясал своей уникальностью. То есть ты можешь размышлять привычными для тебя словами, но на-гора мусор не выносить. Это сродни переводу с иностранного языка на твой родной.Тамира не знала, есть ли горячие итальянцы, но вареные есть точно.
Раздался скрежет замка, скрип двери, на пороге вырос громила с обиженным лицом цвета наваристого борща. В его руке она увидела пластиковый пакетик и матовый отблеск талисманов.
– Принес? – спросила она его тоном золотой рыбки, будто он был у нее в услужении.
Он бросил пакетик на матрас и ответил тоном шеф-повара самого паршивого ресторана:
– Подавишься.
– Два года во рту валяла и не подавилась. Чего лыбишься? Съешь лимон. И мне принеси. У меня пониженная кислотность. Лимон, понимаешь? Пер фаворе, ун лимон, фрута, инсалата. Пожалуйста, один лимон, фрукты, салат.
Ей выдали одежду в стиле унисекс – пижаму, трусы до середины бедра, наверное, сняли с местной теннисистки, тренирующейся до седьмого пота, домашние тапочки. От сырости и холода девушку спасал плед.
Она с нетерпением поджидала ужин, самый странный, что когда-либо заказывала. Иногда садилась, скрестив ноги, на матрас и смотрела на фото Михея. Это была его идея – вставить свою фотку в полую сережку. Серьги не были предназначены для хранения чего-либо. Они раскладывались, и тогда под египетским орнаментом и надписью появлялся профиль Нефертити; тогда становился ясным перевод имени египетской царицы – Красавица грядет.
Наконец дверь открылась. Дикарка увидела охранника с подносом и подарила ему свою самую красивую улыбку. Салат из овощей и фрукты разложены на картонной тарелке, лимон лежал с краю. Тамира не сводила с него глаз, пока стражник сервировал матрас.
– Грацье, – поблагодарила она его.
Дальше она показала на ведро с крышкой в углу – свой туалет. И перевела свой жест, опять же помогая себе руками:
– Габинети донэ. Окупато. Ризервато. Тутти и пости окупати.
Даже немец понял бы ее: я занимаю, оккупирую женский туалет, мест нет. Типа билеты проданы, и не фига на меня глазеть. И она прямо перед охранником начала снимать здоровой рукой пижамные брюки. Когда взялась за широкую резинку теннисных рейтуз, макаронник ретировался.
Дикарка метнулась к матрасу, схватила свои цацки, телефон и лимон. Сняла крышку с ведра, спустила трусы и уселась на горшок. Первым делом открыла серьгу с Нефертити, подмигнула изображению Михея и, осторожно поддев снимок ногтем, вынула его из золотой рамки. Под ним надежно крепилась SIM-карта. Она освободила серьгу от симки и взяла в руки телефон. Аккуратно вставила карту на место и положила телефон на колено.
Выбрав из штифтов медный, она воткнула его в один край лимона, а серебристый, но на самом деле цинковый, вошел в другой край. Распустив тонкие цепочки на другой паре сережек, которые она частенько носила в сосках, получила два проводка. Одной парой концов соединила их с контактами для питания в «Сименсе», другой с креплениями на лимоне. Его кислота, «потревоженная» медным и цинковым штифтами, положительным и отрицательным электродами, превратилась в батарею и уже давала напряжение, необходимое для очень короткой работы мобильника.