Дмитрий Балашов. На плахе
Шрифт:
«Вот такая у меня создалась картина, – любил потом рассказывать Д.М. Балашов. – Какие-то особые это были века. Поэтому много позднее, когда я узнал о гумилевской теории и познакомился с нею, для меня пассионарный толчок стал недостающим звеном в цепи рассуждений, основным тезисом, что ли, набор доказательств которого мною был уже самостоятельно добыт – для той отрасли науки, которой я занимался»…
И, добавим мы, для литературного творчества.
В первой половине семидесятых Дмитрий Михайлович Балашов пишет ряд статей «Историко-социальная структура русского этноса» [78] , «Поэтика русского эпоса» [79] «Из истории русского
78
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 607.
79
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 609.
80
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 612.
Некоторые мысли [81] из этих работ Д.М. Балашов повторит в предисловии «Русский былинный эпос», написанном в соавторстве с Т.А. Новичковой к 25-томному своду русских былин:
«Признав в принципе, что в основе былины все-таки лежит конкретный исторический факт, следует, по-видимому, признать, что обобщенная форма его отражения есть результат не разрушения этой конкретно-исторической основы, а выражение особого способа отражения этой конкретности…» [82]
81
«Я написал статью, – говорил Д.М. Балашов 6 июня 1984 года на организованном Отделением литературы и языка Академии наук СССР заседании Бюро Научного совета по фольклору в Москве, – опираясь на свои предшествующие статьи и свой многолетний опыт работы над эпосом. Горелов передал эту статью своей сотруднице, только что защитившей кандидатскую диссертацию, назначив ее моим соавтором…»
82
Свод русского фольклора. Былины. В 25 т. T. 1. Былины Печоры. СПб., «Наука», М., Издательский центр «Классика», 2001, с. 77.
Эта мысль позволяет заглянуть в лабораторию писателя, понять принципы, заложенные им в фундамент цикла «Государи московские».
Несомненно, что романы эти – продолжение занятий Балашова русским фольклором.
Более того…
В каком-то смысле это попытка сделать то, что не удалось сделать в фольклористике…
В каком-то смысле романы Балашова и являются тем эпосом, который хотелось реконструировать ему…
Тут, разумеется, крайне неблагоразумно проводить какие-то параллели и сравнения древнерусских былин с историческими повествованиями Балашова.
Реконструкция эпоса в романах Балашова осуществляется на более глубинном, почти подсознательном уровне…
Если мы и находим в романах Балашова какие-то прямые аналогии с былинным эпосом, они настолько деформированы под специфику романа XX века, что уже и не осознаются аналогиями.
Но дух былинного повествования сохраняется.
Остается особый способ отражения конкретно-исторической основы, выражающийся прежде всего в одинаковом понимании народной судьбы, связующей героев князей и простых ратников.
Но сохраняется в романах Балашова верность бытовых подробностей, былинная стать древнерусского эпоса.
Как справедливо отметил Лев Николаевич Гумилев, «в основе балашовского мироощущения лежит не логически-рациональная, а именно названная А.С. Пушкиным:
Два чувства дивно близки нам,В них обретает сердце пищу:Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам…–чувственная
стихия любви к Отечеству. Свое краеугольное убеждение писатель прямо сформулировал в одном из романов устами суздальского князя Константина Васильевича: «Сила любви – вот то, что творит и создает Родину!» [83]83
Балашов Д. М. Ветер времени. Роман. Петрозаводск: Карелия, 1988. С. 243.
Банальная мысль, что это народ и несет на своих плечах всю тяжесть войн и раздоров…
Однако как редко обращается наша литература вообще, а историческая в особенности к изображению именно этой правды!
А ведь только одна эта правда и существенна в нашей истории, только благодаря терпению, составленному из бесконечного числа незаметных русских судеб, и одерживались русские победы…
«Горели деревни. Ветер нес запах гари, мешавшийся со смолистым сосновым духом и медовыми ароматами лугов… От этого легкого и горького привкуса першило в горле и сухо становилось во рту, ибо это был запах беды».
Так начинался роман Дмитрия Балашова «Младший сын», так начинался цикл «Государи московские», так начиналось всенародное признание писателя.
Поле… Скачущая по полю крестьянская лошадь…
Тринадцатый век…
На холме князь, голову которого еще осеняет «закатным огнем гаснущий блеск киевской державы», но который уже избрал путь, «повенчав Русь со степью».
Этот зрительный образ, промелькнувший в прологе, – метафора всей книги.
Поле – это земля. Русская земля, щедро политая потом и кровью народа…
Тяжелыми глазами смотрит на поле князь.
Он скоро умрет, и разрушится его дом, рассыплется собранная властной рукой страна. Не пройдет и пяти лет, как его сын Андрей Городецкий приведет на Русь татар, чтобы отвоевать престол у своего брата. И снова история Руси сведется к вражде братьев, интригующих в Сарае, опустошающих родную землю набегами татар.
И снова больно и страшно возникнет перед нами знакомая картина: горящая за лесом деревня, поле, скачущая по полю одичавшая лошадь…
Однако было бы неверно, наблюдая за развернутым в романный сюжет столкновением своеволия князя Андрея Городецкого с государственным мышлением его брата Дмитрия Переяславского, только этой борьбой и ограничить содержание романа.
Взявшись за историю рождения Московской Руси, Дмитрий Балашов создавал не историю московских князей, а историю самой земли…
Хотя Андрей Городецкий, победив соперников, становится все-таки князем, но не приносит радости одержанная победа. Разрушен отцовский дом, и не Андрею, дважды предавшему свою родину, восстанавливать его. Земля уже «не хочет его».
Так, в глуховатом повторе – «земля не хочет», разрастается сила, противостоящая своеволию.
«Земля не хочет», и снова «горячий августовский ветер выдувает в отверстые настежь ворота клочья старого сена, и не слышно уже ни собачьего лая, ни ржанья коней – снова покидают дружины великих бояр город…
Еще один город, который мог бы – чуть-чуть повернись судьба – и не стал, и уже навсегда не стал! – столицею Руси Великой. Земля все еще выбирала себе град и главу и выбрала земля другой город…
Одного за другим отвергает земля князей, не понимающих ее.
Она сама «огоревывает» свою историю…
Князь и земля, которой этот князь должен служить, воля и своеволие – вот исторические и нравственные категории, исследованию которых и посвятил писатель свою эпопею «Государи московские».
В чем своеобразие романов Дмитрия Балашова?
Балашову удалось размыть романтическую дымку, которой окутаны персонажи, отделенные от нас столетиями истории… Его герои определяют и свою судьбу, и судьбу своей страны не в романтических приключениях, а в суровом реализме самой жизни.