Дмитрий Донской

Странный побег

Сыновья русских князей, жившие в Орде на положении заложников, безусловно, общались между собой и, надо полагать, вместе строили планы побега. Московский княжич Василий и Василий Кирдяпа были близкими родственниками: мать Василия Московского Евдокия Суздальская приходилась родной сестрой Василию Кирдяпе. Примечательно, что сын Дмитрия Московского бежал из ордынского плена осенью 1385 года (по Л. В. Черепнину — в 1386 году) (344, 650) — практически одновременно с Василием Кирдяпой и Александром Ордынцем. Несколько позже подался в бега и сын Олега Рязанского Родослав: «Того же лета (1387) прибежа из Орды князь Родьслав сын Олгов Рязаньскаго» (43, 153). К сожалению, никаких подробностей этого происшествия — точные сроки, маршрут беглеца, реакция Орды на побег — летописи не сообщают.

Синхронность побегов очевидна и не случайна. Истечение трехлетнего срока, по-видимому, освобождало княжеских сыновей от каких-то обязательств (или налагало новые) и позволяло (или заставляло) проявлять инициативу в деле своего освобождения.

«Тое же осени в Филипово говение в Юриев день, в неделю, побежа из Орды князь Василеи сын князя великаго Дмитриев» (43, 151).

Итак, 26 ноября 1385 года сын Дмитрия Московского бежал из плена. Сам Георгий Победоносец должен был стать его покровителем в этом опасном предприятии. В отличие от Василия Кирдяпы, он выбрал для побега непредсказуемый маршрут — на запад, на территорию современной Молдавии и Румынии.

В этой истории много необъяснимого. Трудно представить, как мог Василий своими силами преодолеть более чем тысячу верст заснеженных степей, не пользуясь услугами ямской гоньбы. (Вспомним описание бурана в оренбургских степях из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина или ярко изображенные в письмах отцу приключения Ивана Аксакова во время его поездки зимой из Москвы в Астрахань!) Но для проезда на казенных лошадях по большой степной дороге нужна была пайза — особая табличка, дававшая право на содействие местных властей и получение свежих лошадей на ямах. Вероятно, у Василия и его спутников была пайза одного из трех видов — золотая, серебряная или деревянная. Кто-то из ордынских доброхотов Руси — или просто продажный чиновник — дал им эту фальшивую «подорожную», позволившую Василию быстро пересечь степь и добраться до Подолии.

(Невольно возникает подозрение: а может быть, и сам побег Василия из Орды был имитацией, подстроенной ханом с какой-то дальней политической целью?)

«Того же лета (1386) прибеже сын князя великаго Дмитриев Ивановича князь Василии в Подольскую землю в Великыя Волохы к Петру воеводе» (43, 152).

«Великие Волохи» (Валахия) — в XIV веке самостоятельное княжество в южной части современной Румынии. «Подольская земля», или «Подолье» (Понизье), — «область на среднем Днестре, ниже впадения в него Серета, с городами Бакотой, Усицей, Калиусом, Кучельминым и Онутом» (229, 130). После разгрома татар в битве на Синих Водах литовским князем Ольгердом (1362 год) эта область перешла под власть Литвы (229, 166).

Выбравшись из владений Тохтамыша и укрывшись в Литве, московский княжич получал свободу, но при этом не давал повода татарам для нового нашествия на Москву. Безусловно, такое важное решение, как побег, княжич и его свита могли принять, только получив указания из Москвы. Однако, перефразируя Ключевского, можно сказать, что этот замысел был «только испечен» в московской печке, а «заквашен» в Киеве, в канцелярии митрополита Киприана. Стратегическая цель этого замысла — московско-литовское династическое сближение — позволяет увидеть в нем характерный почерк гроссмейстера политической интриги митрополита Киприана.

Из Подолии и Валахии Василий перебрался в Литву, где в эти годы утвердился у власти в качестве полусамостоятельного правителя племянник Ольгерда Витовт Кейстутович. Он вел напряженную борьбу за власть со своим двоюродным братом Ягайло Ольгердовичем, который в 1385 году стал королем Польским. Главой всех православных в Литве был митрополит Киприан, резиденция которого находилась в Киеве. Безусловно, Киприан был первым, кто гостеприимно встретил Василия в Литве. Витовт и Киприан решили извлечь максимальную выгоду из появления здесь наследника московского престола. У каждого из них были свои виды на будущее. Играя судьбой Дмитриева сына, они хотели в том или ином направлении повлиять на его отца. Начались сложные московско-литовские переговоры. По существу, Василий вновь оказался в роли пленника, но теперь уже — в руках великого князя Литовского. Дмитрий Московский желал поскорее выручить сына и отправил за ним посольство в Литву.

«Тое же осени (1386 года. — Н. Б.) князь великии Дмитреи Иванович отпусти бояр своих старейших противу (навстречу. — Н. Б.) сыну своему князю Василью в Полотскую землю» (43, 153).

Московский жених

Между московскими послами и Витовтом была достигнута договоренность о браке наследника московского престола Василия с дочерью Витовта Софьей. На этом условии Василий был отпущен из Литвы и через Полоцк вернулся в Москву. Его сопровождало большое посольство, состоявшее из литовской и польской знати. Польский король Ягайло — верховный сюзерен Литвы — с большим вниманием следил за политическими инициативами Витовта. Династический союз с Москвой сулил Литве мир на восточных границах и возможность сосредоточиться на борьбе с Орденом. Однако усиление Литвы за счет поддержки восточного соседа могло вызвать и усиление сепаратистских настроений Витовта по отношению к Польше. Словом, этим браком, навязанным Москве Витовтом, создавался еще один тугой узел восточноевропейских политических отношений.

«Тое же зимы (1386/87 года. — Н. Б.) межю говении (между Рождественским и Великим постом. — Н. Б.) в мясоед месяца генваря в 19 (в субботу. — Н. Б.) на память святаго отца Макариа, прииде на Москву к своему отцу ко князю к великому князь Василии Дмитреевич, а с ним князи лятьские и панове, и ляхове, и литва» (43, 153).

Возвращение княжича Василия в Москву нельзя назвать дипломатической победой Дмитрия Московского. В этой истории слишком много неясного, скрытого не только от историков, но и от современников. Не совсем понятно, какую цену Дмитрию пришлось заплатить за возвращение сына. Судя по всему, побег Василия из Орды через Литву был своего рода «инсценировкой». Тохтамыш искал сближения с Витовтом и опасался задуманного Ягайло литовско-польского союза. Кревская уния 14 августа 1385 года и превращение литовского князя в польского короля переполошили всю Восточную Европу. Польша резко усилила свой военно-политический потенциал за счет объединения с Литвой. Однако при сохранении особой литовской династии это объединение было весьма хрупким, эфемерным. Сближение Витовта с Москвой через женитьбу княжича Василия создавало сильный противовес польской экспансии в Восточной Европе.

Но политическая ситуация быстро менялась, и все эти планы создавались «начерно», пунктирно. Поэтому Василий Московский должен был явиться к Витовту как бы случайно, под прикрытием мифа о побеге из ордынского плена. При такой неформальной договоренности политические игроки скрывали свои планы и оставляли за собой возможность маневра.

Если же побег Василия действительно был неприятной неожиданностью для Тохтамыша, то отчего было хану не послать в Москву очередного «лютого посла» с требованием выдать беглого заложника? И если Дмитрий в первый раз — отправляя Василия заложником в Орду — откупился от татар жизнью сына, то отчего бы ему не сделать это во второй раз? Но хан, судя по всему, вовсе не настаивал на примерном наказании беглеца. Такую снисходительность Тохтамыша некоторые исследователи объясняют желанием хана укрепить политическую систему великого княжения Владимирского, с тем чтобы использовать ее в качестве противовеса объединенному Кревской унией Польско-Литовскому государству.

«Переменой отношения Орды к Владимирскому княжению после 1385–1386 гг. следует также объяснять… отпуск из ордынского плена князей тверского Александра, рязанского Родослава и московского Василия» (138, 179).

(Это предположение многое объясняет в истории с заложниками. Но оно — увы — довольно шатко. Вызывает сомнение исходное положение историка о необычайно активном и вездесущем характере ордынской дипломатии. Выстраивая длинные ряды предполагаемых причинно-следственных связей, мы рискуем не только перегрузить эти гирлянды, но и модернизировать менталитет «кибиточных политиков».)

Кревская уния 1385 года повлекла за собой перестройку всей системы межгосударственных отношений в Восточной Европе. Однако конкретное содержание этой перестройки еще предстояло определить. Здесь возможны были самые различные варианты. Огромное большинство населения Литвы составляли восточные славяне. Идея объединения восточных и западных славян в единое государство кружила голову. Это государство могло бы решать грандиозные исторические задачи: избавление Византии от турок и Руси от татар, противодействие тевтонской экспансии. Во имя таких перспектив некоторые православные иерархи готовы были пожертвовать религиозной нетерпимостью.