Дневник ангела

Я только не могу до сих понять, - зачем они так, те, кто пpидумал кошмаp, в котоpый мы окунулись. И кто такие эти "они". Вот уж воистину "свиньи, гадящие там, где едят!"

Хочется, однако, спросить: о чем думают господа, гонящие длинный рубль из нынешнего, с позволения сказать, искусства? Кто за этим стоит? Двадцать лет назад я бы сказал: холодная война. И меня бы поняли. Мне бы сказали: да, враги. К счастью, я очень хорошо знаю, что такое "враг". Воспитывался-то я при коммунистах! Теперь же - люди словно боятся вспоминать о том, что есть наше, родное, доброе, искусство и не-наше, злое, жестокое...

Людей пожирает страх. Они уже боятся признаться себе и в том, что просто бессильны сдержать тот блевотный поток, что хлещет на нас из насквозь прогнивших империалистических недр. Кому-то я и могу показаться излишне грубым, может быть, даже - невоспитанным, но как сказать иначе? Идет паpтизанская война. Фоpму отменили, и я не знаю - кто дpуг, а кто вpаг. Пpиходится наобум, вслепую. Но ведь был же пpиказ. Ведь давили же "смpадных гадов". Или гады сами отдавали пpиказы? Так все пеpепуталось...

Но - даже тепеpь я чувствую какой-то высокий внутренний долг, долг перед той страной, которая меня воспитала, долг перед тем Р.Шебалиным, который был сперва октябренком, потом пионером и после - комсомольцем. Хотя, вряд ли этот долг нужен кому-то, кроме меня. А уж как и через какие слова и поступки он выражен - так ли это важно?

Нас покупают. Покупают наших детей, их мозги, их речи, их сны. Годно ли подобное для страны с многовековой традицией? Нам прививают насилие, бездуховность.

Да, конечно, очень известные слова. Мы их слышим теперь с экранов телевизоров. С перерывами на "рекламные паузы". Мы читаем эти слова в газетах. Переверните лист и красотка с объявления предложит вам сделать соответствующий массаж за соответствующее вознаграждение.

Так что, то, за что ещё лет десять назад сажали в тюрьму, сейчас является чуть ли не нормой. Отчего это? Позвольте вас спросить, почему так стало? Нет, не отвечайте. Мне больно на это смотреть, не надо мне объяснять нюансы, мол, всего я не увидел, и без того тошно.

Самое смешное, что мы - не буду врать - действительно ждали перемен, мы - приближали вожделенное иностранное. Каждый новый альбом "Аквариума", каждая новая передача "Веселые ребята" пробивали бреши в глухой стене, которой нас отгородили от прочего мира. Что там за стеной? Мы рвались на волю. На воле - были "Битлз", джинсы, моpе пива и гоpы колес.

Напрашивается дурной каламбур: нас всех рвало на волю. Дорвались. Подскользнулись и вмазались. Впрочем, какое поколение не могло бросить следующему: мы вас видели не такими?!

И нас наши родители видели не такими. И мы не оправдали чьих-то надежд. Но тем больнее... (А пиво я так до сих поp ни pазу и не попpобовал.)

...В школе я слыл "поэтом и абстракционистом". Я писал стихи, где "диссидентско-некрофильский" пафос заменял элементарное умение, и рисовал на уроках какую-то кубо-футуристическую мазню (шариковой ручку на листочках в клеточку), мазня эта почему-то нравилась моим одноклассникам. Возможно, они так издевались надо мной. Друзей в школе у меня почти не было. Ну, может быть, - трое.

Это был, хм, клуб "почитателей меня". Да нет, шучу, конечно. Но они выслушивали мои социально продвинутые стихи; мы беседовали о судьбах Родины. Об одном из этих друзей - особо. (Другие - были, видимо и сейчас где-то есть, но - этот, что называется "оказал на меня некоторое влияние") - комсорг параллельного класса. "Весы". Тучный и радушный. И клептоман. Как-то раз у меня пропала моя весьма толстая тетрадка, где я записывал стихи (назовем это так), телефоны знакомых, просто разные житейские наблюдения... Там были мои первые опыты "прозаических произведений", "письма к незнакомкам" и что-то еще, сейчас уже не упомню. Так вот, прошел месяц. Я свыкся с мыслью, что тетрадка моя утеряна навсегда и вдруг обнаруживаю на книжной полке Юры эту мою тетрадку, где-то рядом с Булгаковым, Библией (Он тогда был православным, что, впрочем, не помешало ему года два спустя "врубать" меня в "сознание Кришны"); "соседство" было просто восхитительным! Ничего не говоря, тихой сапой я стянул свою тетрадку; дома, раскрыв её, рассмеялся - она вся была исписана юриными комментариями. То на русском, то на латыни. Твердым красивым почерком. Нет, ничего не сказал. Чуть позже у меня пропали Булгаков и Глазков.

А ещё чуть позже, как-то летом, он вытащил меня прогуляться по Арбату. Оказалось, что он там гуляет уже давно, вместе с "хиппарями".

Так я попал на Арбат. Спасибо.

А книги... Книги, вероятно, были платой, тарифом. К таким тарифам позже - мне пришлось серьезно привыкать. Жизнь брала свои пошлины и налоги с меня - с моих дел, чувств, снов...

Странно, даже самые дикие нелепости прошлого - теперь, по прошествии почти десятилетия вспоминаются с какой-то мягкой нежной теплотой. Помню, однако: Арбат меня поначалу испугал. Будучи примерным комсомольцем (хотя и не активистом) я инстинктивно побаивался "тусовки". Там - были наркоманы и бродяги, там - жили некой своей, неизвестной мне, причудливой жизнью.

Мое поколение молчит по углам.

Мое поколение не смеет петь.

Мое поколение чувствует боль,

Но снова ставит себя под плеть.

Мое поколение смотрит вниз.

Мое поколение боится дня.

Мое поколение пестует ночь.

А по утрам ест себя.

К.Кинчев "Мое поколение".

Нет, Арбат не стал для меня ни "запретным плодом", ни "школой жизни". Скорей наоборот. Спустя года два-три, я пришел на Гоголя (тогда - центровая хипповская тусовка Москвы, а, может, и Союза) уже на правах почти олдового. Я держался особняком, не пил, не курил (даже травы), не употреблял вообще никаких наркотиков; просто не было такого желания или - хотел повыпендриваться, не знаю.

Школа к тому времени - кончилась. Дни стали бесконечными и безотчетными.

Началось: работа монтировщиком сцены в ДК 1-ого ГПЗ, тусовки у "Туриста" и на Гоголях, Юрий Наумов, чуть раньше - 20-ая комната журнала "Юность", первая настоящая любовь, pабота ассистентом pежиссеpа на "Центpнаучфильме", первая самая настоящая любовь, просто первая любовь, выставки "Love Street"; итак, с 1987 года я - хиппи.

И разумеется, - навсегда.

*

/маpт 1997г./

До сих поp живу своей кошмарной "Вивисекцией". Пожалуй - почти единственное, что писалось - в институте - не для института. (Хотя и было предложено на обсуждение.) Думаю, они не смогли "оценить" предложенное по одной простой причине - я чуть старше их. Да, не на много, но ведь теперь двух-трех лет порой достаточно, чтобы одно поколение не понимало другого. Получается так, что мой язык, мой родной язык, на котором я говорил, говорю и, дай бог, буду говорить, - этот язык сейчас почти никому уже не понятен. Иногда - понятен, но не интересен.