Дневник грешницы

Из будки, притулившейся под крыльцом, с истошным лаем выкатился крупный косматый барбос. Но увидев выходящего из машины Алексея, он со всех лап кинулся целоваться. Ирина Львовна, осторожно вытянув руки перед собой и пятясь задом, хотела ступить на крыльцо, но также была сначала облаяна, а потом расцелована.

– Фу, Полкан, фу! – безнадежно кричал художник.

Ирина Львовна наконец смогла подняться по ступенькам.

– Вы уж извините, – смущенно улыбнулся Алексей и протянул ей упаковку бумажных салфеток. – Он такой… дружелюбный. Но сторож очень хороший!

– Верю, – мрачно отозвалась Ирина Львовна, пытаясь снять с уха липкую нить собачьей слюны.

Дверь широко распахнулась. Послышались радостные старушечьи голоса:

– Алешенька наш приехал, Алешенька!

Пока художник обнимался с тетками, Ирина Львовна окончательно привела себя в порядок и осмотрелась. В полутемной прихожей было тепло, чисто и приятно пахло мятой.

Ирина Львовна долго и старательно вытирала ноги о симпатичный полосатый половичок. «Такой не стыдно и на стену повесить», – рассеянно думала она, пока художник снимал с нее зимнее пальто.

На Ирину Львовну уставились две пары живых, любопытных, окруженных морщинками глаз. Хозяйкам было, вероятно, хорошо за семьдесят. Однако когда из недр дома грянул мощный бас:

– Александра! Алевтина! Куда вы подевались? Кто приехал? – они одновременно повернулись и очень бодро скрылись из виду.

Ирина Львовна недоумевающее посмотрела на художника. Тот, загадочно улыбаясь, взял ее под руку и повлек по коридору к массивной, обитой кожей и металлическими гвоздиками, как в каком-нибудь учреждении, двери.

* * *

В самой большой и нарядной, по-видимому, комнате, по-деревенски – «зале», в глубоком старинном кожаном кресле сидел лицом к вошедшим дед Алексея. Его внешний облик оказался под стать голосу: белые волосы до плеч, кустистые седые брови, орлиный нос и окладистая дедморозовская борода.

Одет был патриарх семьи в серый пиджак с орденскими планками, из-под которого виднелся воротник веселенькой розовой сорочки. Нижнюю часть его тела укутывал клетчатый шерстяной плед, из-под которого виднелись носки домашних валенок.

– Проходите, чего стоите в дверях! – громыхнул дед. – Садитесь! Так это, Алешка, и будет твоя новая знакомая?

Ирина Львовна молча поклонилась, понимая, что лучше помалкивать.

– Афанасий Яковлевич. Ирина Львовна, – поспешно представил художник, усаживая Ирину Львовну на стул напротив деда и становясь за ее спиной.

– Профессия? – спросил дед Афанасий, строго глядя на Ирину Львовну глубоко посаженными, почти скрывающимися в сетке морщин и черными, как смородины, глазами.

– Ирина Львовна – писатель, – снова поспешил Алексей, – она, дедушка, пишет о…

Патриарх недовольно поморщился.

– Я пишу только в свободное время, – слегка покривила душой Ирина Львовна, – на самом деле я учительница.

Лицо патриарха просветлело.

– Это другое дело, – милостиво произнес он. – Это настоящая работа. Я вот и Алексею говорю: иди работать, а то разве это занятие для мужика – картинки малевать?!.

Алексей за спиной Ирины Львовны слегка пожал плечами, но ничего не сказал. Видимо, в этой семье было не принято спорить со старшими.

– О чем же вы, голубушка, пишете? – с живым интересом спросила одна из теток. Кажется, Александра. Нет, Алевтина.

– Ирина Львовна пишет исторические романы, – объяснил Алексей, положив руку на плечо Ирине Львовне и легким нажатием давая понять, что справится самостоятельно. – Из истории нашего родного края.

– А, – оживился патриарх, – тогда я могу много чего вам рассказать. Вот, помнится, в феврале 1942 года был у нас на Карельском фронте такой случай…

– Дедушка, – почтительно дослушав случай, сказал Алексей. – Ирину Львовну интересует более ранняя эпоха!

– А, – живо переключился патриарх, – так бы сразу и сказали! Был я, значит, в гражданскую пулеметчиком на тачанке…

– А самовар-то, самовар! – всполошилась одна из теток. На сей раз – точно Александра. «Александра Афанасьевна», – повторила про себя Ирина Львовна.

– Дедушка, – настойчиво повторил Алексей, которого Александра Афанасьевна тянула за рукав, помогать с самоваром, – еще более ранняя!

Патриарх закряхтел и насупился.

– Расскажите о своих родителях, – попросила Ирина Львовна, у которой было время все обдумать.

* * *

Дед Афанасий сначала отнекивался и делал вид, что ничего про своих родных не помнит. Но потом, взяв с Ирины Львовны слово, что она «не пропишет» его лично в своей книжке, разговорился так, что не остановить!

А Ирина Львовна и не думала останавливать. С первых же его слов, сказанных по существу дела, она почувствовала себя золотоискателем, который после долгих месяцев копания в пустой породе наткнулся на обширную рудную жилу.

Дед Афанасий оказался сыном той самой горничной Наташи и того самого Якуба ибн Юсуфа.

Разумеется, незаконным – обвенчать православную с басурманином было никак невозможно, а Якуб ибн Юсуф менять веру не собирался.

Афанасий про своего отца знал только по осторожным, шепотом, рассказам матери. Судя по этим рассказам, тот исчез из материной жизни вскоре после его рождения. Но бывшая горничная графов Безуховых отнюдь не бранила его, нет! По словам Наташи, отец Афанасия был человеком замечательным, к ней, Наташе, всегда относился по-доброму, во время беременности помогал деньгами и даже старался, как мог, защитить ее от презрения окружающих.

Ну, а что исчез – так не по своей же воле… Дело у него было, очень важное дело. Можно даже сказать – долг! Исполнив который, он обещал вернуться.

Не вернулся – так что ж… На все воля Божья. Она, Наташа, собиралась его ждать. И ждала.

Подросший, не по годам смышленый Афанасий стал приставать к матери с вопросами: по какому-такому делу отбыл в неизвестном направлении его турецкий папаша? Той никак было не унять шустрого пацана; в конце концов, когда сыну исполнилось восемь лет, она сдалась и под страшным секретом от прочей родни поведала ему удивительную историю.