Дневник лабуха длиною в жизнь

– А мама?!

– Мама все ходила мимо, то на кухню, то обратно. Я очень испугалась и просила не трогать меня, но он продолжал это делать.

Я сжал кулаки, почувствовал, как заиграли на лице желваки. Кровь ударила в лицо.

– И дальше?
– хрипло спросил я.

– Мама, проходя мимо в четвертый раз, твердо произнесла: "Фима!" Через пару минут он ушел, - закончила со вздохом Ира.

Младше мамы на два года, дядя Фима был второй раз женат. Первую жену он не любил, нажил с ней сына Феликса. На второй жене Полине женился на спор. Как-то в зоне (сидел за экономическое преступление) один из заключенных стал расхваливать свою жену, мол, она и красивая, и верная, и ждет его. Симпатичный, подтянутый дядя Фима освобождался на год раньше. Он сказал заключенному, что женится на его жене. Они поспорили. Дядя Фима выиграл. Взял его жену с двумя детьми, и она родила ему еще двух близнецов. Дядя Фима был очень даже не равнодушен к противоположному полу.

В следующее свое увольнение, как был в форме, первым делом поехал трамваем к дяде Фиме домой.

Он только зашел в дом и садился за стол к трапезе.

– Эдик?
– удивился дядя.

Я редко бывал у него в доме, а тут вдруг... в военной форме? Поздоровавшись с тетей Полиной, резко бросил дяде:

– Мне нужно с вами поговорить... наедине!

В его взгляде заметил изумление, злость, страх и понимание причины моего прихода. Мне было плевать, что подумают его жена и теща, жившая с ними. Пусть выкручивается!

– Иди сюда, - нахмурился он.

Мы зашли в пустую комнату, дядя плотно прикрыл за собой дверь.

– Да, Эдик?
– произнес спокойным голосом, удобно располагаясь в большом кожаном кресле, деланно изумленно уставившись на меня.

– Кто вам дал право трогать мою жену?!
– резко произнес я.

– Эдик, о чем это ты?

– Вы прекрасно знаете, о чем!
– испепеляя его взглядом, отчеканил я.
– Мне Ира все рассказала.

– Да что ты, Эдик?
– вскинул плечи дядя Фима.
– Я делал это ради тебя, просто хотел проверить ее, и...

– Заткнись!
– резко перебил его я и сделал два шага к креслу.

Дядя с вызовом смотрел на меня.

– Говно ты, дядя Фима, скажи спасибо, что я тебе не говорю этого при всей твоей семье!

Развернувшись, я вышел в гостиную. Вокруг стола в ожидании собралась встревоженная семья. Холодно попрощавшись с ними, я оставил квартиру.

С годами нехорошее к дяде чувство поутихнет. В спорах мамы со своими тремя сестрами дядя всегда держал мамину сторону. Помогал деньгами, давая на поездку в Ессентуки, на воды.

Театр "Марии Заньковецкой"

"Поверить ли ей? А иначе как же нам жить? Неужели любовь - это постоянная борьба? Моя заключается в том, что должен убедить себя в ее правдивости? Однако бороться с собой так тяжело!"

Окончив училище, Ира получила свободный диплом, и через пару месяцев ее пригласили в театр имени Марии Заньковецкой в танцевальную группу. Она здорово танцевала народные танцы, особенно цыганские. Глаза светились задором, лихостью и страстью. Я всегда любовался танцующей Ирой. Ее сольные партии хорошо принимались. Со временем она станет солисткой и помощницей балетмейстера.

Наступило лето, и она повезла Виталика к родителям. Дед Владек и баба Тася с нетерпением ждали обожаемого внучонка. Долго находиться под одной крышей с отцом Ира не хотела и через неделю, оставив малого, вернулась. Конец августа стал началом работы в театре.

"Weltmeister"

Оркестр, в котором я служил, имел постоянную халтуру в клубе милиции. По субботам и воскресеньям мы играли танцы. Состав - три трубы, три саксофона, тромбон, ударные, контрабас и штатский пианист. Как-то я аранжировал песенку для певицы Ольги Комиссаровой, лет десять певшей с их оркестром. Майору Глазунову понравилось, и он захотел, чтобы я с ними играл на баяне и писал аранжировки. Я, конечно, тут же согласился. Складывалось совсем неплохо. Оркестр играл танцы в гражданском, и мне будет разрешено в эти дни носить гражданку, а также с субботы на воскресенье ночевать дома. Просто здорово!

Как-то, прогуливаясь с Ирой, зашли в комиссионный магазин. Там стоял красивый, большой, с регистрами и крупными кнопками пятирядный баян "Weltmeister". Дома, перед уходом на танцы в клуб, рассказал, ни на что не надеясь, о баяне. Цена была приличной - четыреста рублей! Родители послушали. Покивали головами. Папа выразительно пожал плечами, что означало - было бы хорошо, но дорого. Бабушка как раз была у нас. Она часто делала обход всех своих семерых детей.

– Эдинька, - спросила бабушка, - баян хороший, тебе нравится?

– Да, очень!

"Не может быть?!" - подумалось.

Бабушка не была богатой. Подрабатывала где придется, складывая копеечку с копеечкой. Так у меня появился большой и красивый баян "Weltmeister"!

Майор Глазунов.

Майору Глазунову давно уж пора была пойти на пенсию, но каким-то образом он задержался и продолжал командовать оркестром. Статный, выше среднего роста - его можно было бы назвать симпатичным мужчиной, если бы не постоянно влажный рот, огромный мясистый, с красными прожилками нос и какие-то бесцветные, мутные глаза тухлого окуня. К тому же был он весьма посредственным тромбонистом. Ходил он важным индюком, выпятив грудь с таким апломбом, как будто бы он как минимум дирижер Светланов. Часто в конце дня, когда все расходились по домам, Глазунов звал меня к себе в кабинет, где стояло пианино, и доставал свой тромбон. Я аккомпанировал ему разные песенки и усиленно его хвалил. Иногда, когда он был особенно доволен собой, давал мне увольнительную на пару часов. Однажды, натирая пол у него в кабинете, я заметил пачку незаполненных увольнительных и экспроприировал немного, чтобы выписывать их на себя. Когда пачка кончилась, лез через забор. Дома бывал довольно часто. В те дни, когда был в расположении части, после помывки и натирания полов качался невесть откуда взявшейся штангой с двумя "блинами", лежавшей под кроватью в оркестровой. Иногда играл на теноре, баритоне и тубе. Интересно, и есть чем занять мозги.

"Спартак"

После очередного нашего совместного музицирования Глазунов произнес:

– Эдуард!
– (по имени обращался ко мне только у себя в кабинете и на танцах).
– Есть возможность завтра пойти в оперный театр на генеральную репетицию балета "Спартак" Хачатуряна, имеешь желание?

Кто ж от такого откажется?

– У меня в театре есть человек, который достал несколько пропусков, - продолжил майор, - так что, пойдешь?

– Обязательно!

В десять утра мы втроем поехали на трамвае в оперный театр. Третьим был Дорик Кицис, сверхсрочник, игравший на малом барабане, а на танцах - на ударной установке. У нас установились дружеские отношения. Он взял себе за неплохое правило подкармливать меня "тормозками" (бутербродами, которые ему на работу готовила жена - для него и для меня). По пути Дорик возбужденно рассказывал, что слышал по радио отрывки из балета, и там много соло для ударных, и он очень рад услышать вживую!

В зале было не более пятидесяти человек. Мы сели во второй ряд от оркестровой ямы, аккурат за спиной дирижера. Вышел дирижер. Рядом с ним у дирижерского пульта встал среднего роста, плотный кавказец. По залу пробежало: "Хачатурян! Хачатурян!"

Да, это был сам Хачатурян, приехавший на премьеру своего балета! Было здорово - сидеть в двух метрах от человека, значащего для музыкального мира больше, чем гора Арарат вместе с Ноевым ковчегом. Оркестр старался, и балетный состав выкладывался. Незабываемый день!

Наши шутки

Я постоянно искал удобного момента для самоволки. Мысль "как бы смыться домой" занимала меня больше всего. Частенько бывал дома по три-четыре раза в неделю.

Как-то пришел домой во второй половине дня. Дома никого не было. Мама гуляла с внуком. Папа стоял в гастрономе в очереди за колбасой. Не так давно соседка со двора, маленькая, худенькая женщина, померла самой что ни есть советской смертью - стоя в очереди! С ней случился инфаркт, и в этой плотной массе измученных стоянием злобных людей никто этого не заметил! Так очередь и таскала ее за собой.