Дневник лабуха длиною в жизнь

Дома - тишина. "Геббельс" (радиоточка) выключен. Ира прикорнула на диване. Мне захотелось над ней подшутить. Шутка вышла, пожалуй, немного жестокой. Я вспомнил, что под диваном видел старую, с облезшей краской маску. Осторожно засунул руку под диван, на котором спала Ира, и, вытащив пыльную, страшную маску клоуна, поставив перед ее носом... нежно постучал по плечу. Ира открыла глаза, дико заорала, соскочила на пол и тут же набросилась на меня с кулаками. Я крепко обнял ее, не давая махать ручонками, и целовал в шею.

– Ну подожди, подожди!
– кипятилась она.
– Я тебе еще отомщу!

Месть не заставила себя долго ждать. Получилось у нее быстрее и лучше, чем она ожидала.

Ровно через неделю в это же время пришел из части домой. Ира увидела меня, идущего по двору, в окно и быстро спряталась в платяной шкаф. Я вошел. Тихо... Дома никого. Мама гуляла с Виталиком. Папа пошел сдавать бутылки. Мне нужно было переодеться и, подойдя к шкафу, я быстрым движением открыл дверцу. На меня выскочила визжащая, размахивающая руками жена. О да! Отомстила! Душа в пятки ушла!

Патруль

Лето было на исходе, Ира поехала за Виталиком к родителям в Ходорив. Я примерно знал, когда они приедут, и в этот день после ухода сверхсрочников по-быстрому разделавшись с уборкой, выписав себе увольнительную, в хорошем настроении, шагая уже по своей улице Чайковского домой, заметил патруль. Лейтенант летных войск с двумя солдатами шли мне навстречу. Мелькнуло: "Может, побежать, а может, пронесет?" Решил - может, пронесет. Поравнявшись с ними отдал честь, но не тут-то было. Меня остановили, попросили увольнительную. Протянул свою "левую" увольнительную. Лейтенант, окинув меня быстрым взглядом, спросил:

– Почему шинель не подрезана?

Внимательно стал разглядывать увольнительную. Не знаю, что он там заметил. Еще раз окинув меня взглядом, приказал:

– Пойдешь с нами!

Я понял, что ничего хорошего меня не ждет. Решение пришло молниеносно. Выхватив из рук лейтенанта увольнительную, рванул в сторону дома. На секунду опешившие патрульные кинулись в погоню. Пробегая мимо подъезда детского садика, в который ходил когда-то и в который сейчас ходит мой Виталик, забежал во двор, оборудованный песочницей, деревянными домиками и качелями. В спину сопели преследователи. Я бегал между домиками, они пытались поймать меня. Я упал. Патрульные навалились на меня вместе с подоспевшим лейтенантом, пытались заломить руки за спину. И тут... пришло мое спасение! Во двор забежал мой брат Лёнчик со своим другом Вовкой, высоким крепким парнем. Шли они по Чайковского и увидели эту погоню. Подбежав к нам и напустив на себя грозный вид, помогли мне вырваться из цепких рук патруля. Лейтенант стал возмущаться. Брат и его друг, скорчив еще более свирепые рожи, прорычали ему, что если они сейчас свистнут, то прибегут еще ребята и их отметелят. Все это было сдобрено богатым русским матом - это сработало! Сопротивление было сломлено! Меня отпустили! Я выскочил из подъезда и через две минуты был в своей квартире. Из своего окна через занавеску я видел, как патрульные ходят по улице, вертя головами в разные стороны. Я был спасен. Все-таки фартовый! Иногда риск является единственным путем к спасению.

Мама привыкает

Дома стало поспокойнее. Мама не то чтобы смирилась с жизненной ситуацией, в которую я ее втяпал, но как-то пообвыклась. Ее сестра Паша иногда подначивала маму: ты, мол, говорила, что у тебя сыновья "в подоле не принесут", ну и что ты сейчас имеешь? Не знаю, что бы было с нами, если бы мама повела себя по-другому. Она могла накричать, поскандалить (как правило - за дело), не была очень ласковой, но при этом была самой преданной в мире матерью, готовой на любые жертвы. Она была довольно мнительной - могла, говоря о своих болезнях, сгустить краски до того, что ей даже становилось плохо. Мы с Лёней подозревали, что она при этом немного играла. На семейных вечеринках, а их при наличии шестерых братьев и сестер, а также чертовой дюжины внуков было предостаточно, мама была главной запевалой и своей колоратурой вела за собой весь семейный хор. У нее был свой, написанный ее рукою "талмуд" (так львовские музыканты называли писанные от руки сборники песен). Что касается юмора, то мама была полной противоположностью папе. Отец не нуждался в разъяснениях - догонял с полуслова. Мама же - открытая, прямая, доверчивая женщина, часто после того, как папа, Лёня и я отсмеемся, могла сказать: "Ну, и что вы тут нашли смешного?" Мы с Лёней смеялись еще пуще. Папа молчал, загипнотизированный маминым строгим взглядом. С ним проблем не было. Спокойный, покладистый, с прекрасным чувством юмора и немножко пофигист, он знал одно: принести домой денежку, оставить себе на сигареты четырнадцать копеек, и чтобы Дина была довольна и не нервничала.

Месть

Прошел год. Драника в полку не было, он практически всю службу проводил на спортивных сборах и соревнованиях. Первоначальная злость на него уходила, и я все реже задумывался о мести.

Стояли синеватые, пасмурные дни. Был конец октября. Ветер охапками бросал под ноги листья. Я только сошел с трамвая. Серая погода настроения не портила. Сегодня ведь суббота, буду играть танцы и впереди у меня - ночь с женушкой! До дома всего семь минут хода.

Узнал его не сразу. Поначалу увидел его белобрысую, в барашек голову. Он шел мне навстречу по противоположной стороне улицы с перекинутой через плечо спортивной сумкой. Кровь бросилась мне в лицо. Я двинулся наискосок через дорогу к нему.

– Привет, Драник!

– О, привет, как дела?
– ответил он, округлив свои поросячьи глазки.

– Дела в порядке, нам надо поговорить!

– Говори!

– Мы можем пойти сюда?
– кивнул я на вход в парк "Цитадель", возле которого мы остановились.

– Почему туда? Говори, что хочешь сказать, здесь!
– совсем недружелюбно отрезал он.

– Ты что, бздишь?
– глянул я на него с недоброй улыбкой.

Он окинул меня взглядом:

– Пошли!

Шли молча. Он был на полголовы ниже, но все-таки мастер спорта. Я слабаком тоже не был. За пять месяцев качания со штангой окреп. Проблема была в том, что не мог ударить человека первым, как учил Вовка Борчанов. Для этого мне нужно сначала озвереть! Озверел быстро, представив Иру в его объятьях.

Пройдя десять - пятнадцать шагов, поравнявшись с большим, развесистым каштаном, я резко схватил его за кадык и всей тяжестью тела быстро прижал к стволу большого дерева. Кулак второй руки смотрел ему в нос. Мой нос почти упирался в его. Наверное, взгляд мой был ненормальным. Сжав покрепче кадык, я еще крепче придавил его к стволу и прохрипел:

– Сука! Что у тебя с ней было? Говори!

Ответить он не мог, так как я крепко сжимал его горло, да и не нужны мне были его объяснения. Он хрипел:

– Не-е-е...

Я не верил, что у них ничего не было. И тут сделал ему то, чего не думал, что смогу, - "колокол". Борчанов так называл удар головой в переносицу противника. Кровь его брызнула мне на шинель. Он обмяк. Этого он не ожидал - я тоже!

– Подойдешь к ней, падаль... Убью!
– прорычал я и отпустил его.

Схватившись за нос, медленно сползая спиной по стволу, он сел на корточки. Спортивная сумка валялась у его ног. Я ушел, оставив поверженного врага, и должен был бы быть удовлетворенным, но, как часто бывает после свершившейся мести, в душе стало пусто и холодно. Никогда больше наши пути с ним не пересеклись.

Любовь и слезы

Приближались ноябрьские праздники, надо лепить концерт. Попросил Иру станцевать в концерте два танца с Маратом. Они поставили цыганский и украинский танцы. Концерт получился на славу. Сам командир полка поблагодарил Глазунова за хороший концерт. Марат и я получили по увольнительной и вместе поехали домой.

Все-таки я сомневался в правдивости Ириного рассказа, что дело кончилось только поцелуем. Маленький червячок недоверия сверлил мозги. "Почему она не дала ему по морде, если она этого не хотела?" Я все искал смягчающие для нее обстоятельства. И конечно же, их было предостаточно. "Ей всего восемнадцать, у нее маленький ребенок, которого воспринимала скорее как братика. Живет в доме, где ей не рады... Хотя думаю, что, если бы она не выпивала, приходила вовремя с занятий, больше времени отдавала ребенку, вполне могло бы быть иначе. Если бы, если бы!.. Ко всему этому мужа не будет дома три года. На ее маленьких плечиках лежала тяжелая ноша. И тут... появляется парень, товарищ мужа, с которым она ходит в кино, ест мороженое, бывает в компании его друзей, где дружат с алкоголем. Ей веселее и домой совсем не хочется. И этот товарищ-ублюдок решил воспользоваться ситуацией". Сомнения грызли сердце, изводили душу, которая никак не могла стряхнуть с себя необъяснимое влияние неизвестно откуда исходящего давления какой-то неведомой силы... Разум не мог совладать с сердцем. Сомнения - вечные спутники обманутых.

Как-то в одну из суббот, когда до танцев оставалась пару часов, прогуливаясь по центру, мы встретили моего знакомого - Алика Мозалева, с которым познакомились в Ялте. Учился он во Львовском музыкально-педагогическом училище, и тоже по классу баяна. Красавец, высокий блондин, на пляже он с трудом отмахивался от оседавших его девчонок. Я познакомил их. Ира, зардевшись, подала руку. Алик внимательно посмотрел на нее. Вдруг... возникла у меня сумасшедшая идея: попросить Алика при случае проверить Иру на верность!