Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens
Шрифт:
Понятно, чувак в деловом костюме – я… Когда-то мне говорили, что настоящей звездой можно стать только после того, как тебя простебают на ОРТ или РТР. Поздно они спохватились. Пропустили тренд. Я простебал
Я улыбаюсь и смотрю на плакат в рамке, стоящий в книжном шкафу. Плакат представляет собой стебалово над известной обложкой брауновского «Кода да Винчи». Отличие состоит в том, что вместо Моны Лизы на нем голова Геббельса с гладко зачесанными волосами. Геббельс, как и Мона Лиза, криво улыбается. На месте названия книги характерным шрифтом написано: CODE 14/88. DISARM YOU WITH A SMILE! А внизу то же, но в русском переводе: КОД ЗА 14 р. 88 коп. МИЛЫЙ МОЙ, ТВОЯ УЛЫБКА!
После коньяка очень хочется спать. Запрокинув голову, я, видимо, захрапел. Мне опять приснились «нокиевские» гонки на спорткарах. Я сидел в прозрачном кубе-комнате перед монитором и с помощью мыши управлял машинками доброго десятка игроков, которые жали на клавиатуры своих телефонов. Даже во сне я помнил, что все это уже было: и как я менял игрокам «Порше» на «Жигули», и как увеличивал или уменьшал высоту трамплина, и как потешался над игроками, которые думали, что это они управляют своей игрой.
Я зевал. Мне было ужасно скучно. Отчасти из-за того, что я знал финал игры каждого из участников, отчасти из-за того, что понимал: ни один из них так и не обернется назад. Слишком уж каждый был увлечен собой. И тогда я решил обернуться сам.
За прозрачной стеной куба не было ВООБЩЕ НИЧЕГО. Будто кто-то приложил к стенке белый лист бумаги. Вероятно, именно так должна была выглядеть, по замыслу создателя, АБСОЛЮТНАЯ ПУСТОТА. Лишь изредка по этому листу бегали какие-то блики. Я встал, подошел к стенке и уперся в нее лбом, чтобы хоть что-нибудь различить. Вначале глаза, привыкшие к мерцанию мониторов, не уловили границы между пустотой и чем-то еще. Но я все всматривался и через некоторое время понял, почему бликовала пустота. Мерцание исходило снизу, от светящихся квадратиков. Они то загорались, то гасли – так, как это происходит с клавишами телефона, на которые нажимают пальцем. Подумав об этом, я в ужасе отшатнулся и вернулся обратно за стол, ведь ЭТО И БЫЛ ЧЕЙ-ТО ТЕЛЕФОН. Во всяком случае, все на это указывало.
«НЕТ, – подумал я, – ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ВЕДЬ ЭТО Я УПРАВЛЯЮ ТЕЛЕФОНАМИ И МАШИНКАМИ!»
Я снова подошел к стене, прислонился к ней лицом и даже встал на цыпочки, чтобы увеличить угол обзора. Какие-то секунды внизу было темно. Затем из ниоткуда выдвинулся белый столб, тыкнул в один из квадратиков – и тот загорелся.
Я проснулся от собственного крика и долго сидел на кровати, не включая свет, и тупо глядя перед собой, пока мне не показалось, что сбоку что-то мерцает. Я повернул голову и увидел лежащий на тумбочке телефон со светящимся экраном. На экране было написано:
«Неотвеченный вызов: 1».
Просматривать, кто звонил, я отчего-то не стал.
Киностудия «Грузия-фильм»
Август 2007 года, где-то на грузинской границе.
За семь месяцев до выборов Президента РФ
К месту съемок приехали в семь утра. Пока из автобусов выгружались американцы и аппаратура, я с оператором из своей команды пошел на встречу с грузинами. Из открытого «уазика» на ходу выскочил здоровый бородатый мужик в камуфляже. Подойдя, он снял темные очки, улыбнулся и протянул мне руку:
– Ваха.
– Антон. У тебя общая информация о сегодняшнем событии имеется?
– Канешна имеетса, дарагой.
– Вот и отлично. Значит так, Ваха. Мы тут у тебя поснимаем и уедем. Сейчас главное – понять диспозицию, чтобы мы все, разом,
слаженно сработали, понимаешь?– Канешна панимаю, дарагой. Я по-русски харашо панимаю. Русскую школу заканчивал, в армии служил, мнэ три раза гаварить нэ нада. А на акцэнт внимания не обращай, дети гор, что с нас возьмешь. – Закончив фразу на чистом русском языке, Ваха улыбнулся, как человек, готовящийся привести в исполнине приговор.
– Прости, Ваха, прости. Это издержки профессии. Приходится часто с иностранцами работать, вот и говорю медленно. Условный рефлекс. Извини, если обидел.
– Нэ проблэма, дарагой.
– У тебя опыт съемок боевых действий или вообще опыт подобных съемок имеется?
– Ну, так… – Ваха отвернулся и сплюнул. – У меня в девяносто первом – девяносто третьем нэбольшая киностудия была. Там. В лесах, – ответил Ваха и махнул рукой куда-то в сторону Чечни. – Я был вроде продюсера, так у вас говорят? Малэнкая савсем. Мэнше, чем «Грузиа-филм».
Я посмотрел Вахе в глаза, и мне показалось, что в этот момент в них отразились инструкции по взрывному делу, организации боевых отрядов, внезапным рейдам в тыл противника и всему тому, что должен знать и уметь каждый уважающий себя кинопродюсер, становление карьеры которого пришлось на первую Чеченскую войну.
– Это очень хорошо, Ваха. Рассказываю. Работать во время съемок будем без связи. Вертолеты прилетят со стороны России в семь сорок пять. Отстреляются и в восемь нуль-нуль развернутся обратно. Мы все снимаем и ретируемся отсюда в восемь десять – восемь пятнадцать. Нам дан коридор до восьми двадцати. Автобусы с аппаратурой уезжают своим ходом, а твои ребята увозят нас на своих машинах и переправляют завтра в Россию. Нам сейчас надо договориться, кто и куда садится после съемки, где будут стоять твои машины и кто повезет, потому что через пять минут мы отрубаем рации и мобильники и будем без связи, понимаешь?
– Без связи так без связи. – Все время пока я говорил Ваха счищал прутиком грязь, прилипшую к подошвам его высоких армейских ботинок. – Нэ проблема. Пойдем, покажу позиции.
– Подожди, я переводчиков и старших иностранцев позову.
– Им все покажут, нэ волнуйся, дарагой.
Мы миновали кусты, растущие у дороги, и вышли на плоскую местность. Муляж пограничной заставы представлял собой квадрат, образованный четырьмя огневыми точками. Из двух точек торчали орудия, две другие были пусты. Недалеко от нас находилось некое подобие сарая, наполовину врытого в землю («Блиндаж, где командный пункт располагается», – пояснил Ваха), далее стояли два барака, имитировавшие казармы, между ними – ветхий ЗИЛ, а по периметру квадрата стояли телеграфные столбы, врытые наспех и без проводов.
– Халтура, – резюмировал я, обозрев местность, – провода лень было повесить или по смете не прошли?
– Времени не хватило. Ну… и денег тоже, – щелкнул пальцами Ваха.
– Пойдем, огневые точки посмотрим, а то, может, это не пушки, а елки торчат.
– Абижаешь, а? Какие елки, там даже солдаты настоящие сидят.
В двух огневых точках действительно находились орудия и солдаты. По трое у каждого. При нашем появлении они нехотя встали, поправили ремни, но сигарет изо рта не вынули. Ваха что-то сказал по-грузински, довольно резко, бойцы принялись расчехлять орудия и даже надели каски. В двух других гнездах обнаружились пустые бутылки («Долго сидэли, холодно», – сухо заметил Ваха) и отхожая яма.
– Я ж тебе говорю: халтура, а ты – «времени не хватило». Твои бойцы зассали и засрали тут одну яму почти целиком, а в другой бутылок полмашины. Совести не хватило вам, а не времени.
– Слушай, Антон, ты тут собрался противовоздушной обороной заниматься или кино снимать, а? – развел руками Ваха. – Меня просили макет – я построил макет. Что еще надо? Может, тэбэ еще аэродром за неделю построить и федералов два полка нагнать?
– Ваха, ты не кипятись. Уж кого-кого, а федералов мне тут точно не надо. Просто я перфекционист и сторонник съемок, максимально приближенных к реальности.