Дневник плохой девчонки
Шрифт:
— Сама понимаешь, рано или поздно все станет известно, — продолжала мама. — Такого еще никому не удавалось скрыть.
— Н-но, м-мама… — изо всех сил выворачивалась я, лихорадочно пытаясь соображать. — Я не знаю, о чем т-ты г-говоришь.
— Котрина, перестань выкручиваться! Я вчера получила из Ниды копию твоей медицинской карты и знаю, что ты ждешь ребенка.
— Что?!
И тут я почувствовала, что сейчас упаду, потому что у меня сильно закружилась голова. Я вцепилась в табуретку. Мама взяла с подоконника большой конверт и протянула мне.
— Вот, читай. Нет никакого смысла врать.
Я
Ну и лопухнулась же я! Как я не подумала, что они там станут проверять Элино здоровье?
В первую минуту мне захотелось рассказать маме всю правду про себя и Эле, про то, что мы поменялись, но я вовремя прикусила язык, вспомнив, что пребывание в Ниде — единственное мое алиби в истории с ограблением бабульки. А после того как мама сошлась с Гвидасом, я уже не знаю, можно ли ей доверять. Какая же я дура! Надо было сразу уехать куда подальше, как только сперла деньги!
— Почему же, когда с тобой это случилось, ты мне ничего не рассказала? Я думала, мы с тобой подруги…
Я решила перейти в наступление.
— Подруги? А ты сама много о себе рассказываешь? Может, хочешь просветить меня насчет того, где сейчас твой ненаглядный Гвидас?
— Котрина! Я — твоя мать!
— А я тебе кто?
Она ничего не ответила. Вперила глаза в стол и с минуту молчала. Выглядела сильно огорченной. Мне стало погано, захотелось к себе наверх, чтобы без помех все обдумать, и я, собравшись с духом, равнодушным тоном спросила:
— Ну что, теперь я могу идти спать?
— Иди… Нет, погоди минутку, Котрина, еще одно… Мне пришлось все рассказать твоему отцу. Сама понимаешь, ты несовершеннолетняя… Нам надо будет вместе решать, как тебе жить дальше, да и вообще я не могла такое от него скрыть… Его новость не обрадовала.
Еще того лучше! Предательница! «Все рассказала» этому садисту, и теперь они по-дружески будут решать, «как мне дальше жить»! И хоть бы одного человека на свете интересовало мое мнение! Зачем только я сюда вернулась? К горлу подкатил комок. Я почувствовала, что сейчас разревусь, а потому встала и направилась к двери. Положение было безвыходным, и сил у меня совсем не осталось.
Поднялась к себе и рухнула на кровать. Вскоре послышались мамины шаги. Она вошла в комнату и села рядом, но я не обернулась. Не хотела больше ничего слышать.
— Я знаю, что ты еще не спишь, Котрина… Пришла пожелать тебе спокойной ночи… Понимаю, как тебе сейчас нелегко, но постарайся жить дальше и оставаться сильной… Я верю, что ты справишься… Теперь мы уже все равно ничего не изменим… Да это и не самое худшее из всего, что может случиться с человеком…
И еще… Прости меня за вчерашний день. Когда я узнала про тебя… когда получила это письмо… Ну, для меня оказалось слишком много, все сразу навалилось.
— Спокойной ночи, мама.
— Прости, я была плохой матерью… Думала только о себе. Но теперь будет по-другому, вот увидишь, Котрина… Мы будем жить втроем: ты, я и твоя малышка…
Мне
не хотелось разрушать эту идиллию, и потому я только пробормотала:— Д-думаешь, родится д-девочка?
Мама ласково погладила меня по голове, и к горлу опять подкатил комок, так что я не решилась спросить, где будет жить Гвидас.
— Спи, отдыхай, набирайся сил…
Потом я услышала, как она дошла до двери и остановилась.
— Кстати, звонил следователь. Дело прекращено, поскольку Лаура вернула деньги. Хоть одна хорошая новость…
Лаура? Мама до сих пор уверена, что это она стащила деньги… Надо обязательно позвонить Лауре. А что я ей скажу?.. И почему мама сказала «будем жить втроем»? А Гвидас? Почему она ни словом о нем не обмолвилась? Сегодня он опять не появился… Узнал вчера, что его возлюбленная вот-вот станет бабушкой, и сделал ноги? А может, она образумилась и сама его прогнала?
Я понемногу шла ко дну океана… И очень хотела вернуться к Эле…
Спокойной ночи, дорогой дневник!
11 июля
Встала в девять, спустилась в кухню, сварила себе кофе. Маму нашла на веранде. Она сидела за столом с сигаретой в руке и что-то писала. Надела новое белое платье, слегка подкрасилась — видно, собралась ехать в город. Я уселась на ступеньки и решительно объявила:
— Сегодня же возвращаюсь в Ниду.
— Сегодня? Я думала, побудешь еще денек… — удивилась мама.
— Так ведь к следователю идти не надо?
— Нет, не надо.
— Я обещала вернуться как можно скорее.
— Ну что ж… Раз обещала… Может, отвезти тебя на вокзал? Все равно в город еду.
— Сама доберусь.
Мама взяла с лавки сумочку и вытащила оттуда кошелек. Немного подумав, протянула мне две сотни.
— Бери. Думаю, в Ниде пригодятся.
Ого! С чего вдруг такая щедрость? Ну да, я же беременная… Встала, подошла к ней, сунула деньги в карман джинсов.
— Спасибо… Пригодятся…
— Ешь побольше фруктов.
— Хорошо.
— И не перегревайся на солнце.
— Хорошо.
— Тебя все еще тошнит по утрам?
— Уже почти нет…
Она немного помолчала, потом странно усмехнулась:
— Ты хоть любишь этого человека?
— Кого? — не поняла я.
— Ну… отца твоего ребенка…
Вот беда! На всякий случай я попыталась представить себе Валентинаса.
— Нет… Не знаю… И не хочу об этом говорить.
— Понятно… Можешь не рассказывать, если не хочешь…
Мама медленно погасила сигарету, сложила свои бумажки и встала.
— Еду встречаться с твоим отцом. Скажу, что ты уехала в Ниду.
— Хорошо.
— Я буду тебя ждать, — тихо сказала она. — Позвони, как доедешь.
— Хорошо, — я кивнула.
Сегодня она напоминала мне ту маму, какая у меня была до этого несчастного ее знакомства с Гвидасом… Даже жалко стало, что я не беременная…
Как только мама уехала, я позвонила Эле. Пересказала ей разговор на веранде. Эле, конечно, перепугалась, почувствовала себя виноватой в том, что так вышло, хотела уже все бросить и вернуться в Вильнюс. С трудом уговорила ее остаться до конца смены. Может, не надо было ей ничего рассказывать? Эле все слишком близко принимает к сердцу.