Дневник посла

Там собирается съезд всех земств и всех русских городов (так называемый Земгор), чтобы согласовать многочисленные усилия общественной деятельности ввиду войны: помощь раненым, пособия неимущим классам, съестные припасы, лекарства, одежда и т. п. Основная мысль – прийти на помощь правительству в исполнении этих задач, которые бюрократия, слишком ленивая и продажная, слишком чуждая потребностям народа, неспособна выполнить одна. Только бы не стали чиновники препятствовать – по недоверию и по старой привычке – этому прекрасному побуждению к добровольной организации.

Каждый день на Невском проспекте, на Литейном и на Садовой я проезжаю мимо полков, направляющихся к Варшавскому вокзалу. Эти пышущие крепким здоровьем и снабженные всем необходимым солдаты производят на меня отличное впечатление своим серьезным, решительным выражением лица и твердой походкой. Когда я смотрю на них, меня одолевает мысль о том, что большинство из них уже помечено знаком смерти. Но каковы будут чувства тех, кто вернется? С какими убеждениями и требованиями, с каким новым душевным настроем и с какой новой душой они вернутся наконец к своим родным очагам?

Каждая большая война приносила русскому народу и его стране глубокий внутренний кризис. Отечественная война 1812 года подготовила ту подспудную работу по созданию освободительного движения, которое почти смело царизм в декабре 1825 года. Неудачная Крымская война привела к отмене крепостного права и вызвала необходимость великих реформ 1860-х годов. После Балканской войны 1877–1878 годов с ее победами, доставшимися дорогой ценой, последовал взрыв терроризма нигилистов. Обреченная на провал Маньчжурская война закончилась революционными выступлениями 1905 года. Что последует за нынешней войной?

Русская нация настолько неоднородна в этническом и нравственном отношении; она сформирована из настолько несовместимых и анахроничных элементов, она всегда развивалась в таком полном пренебрежении к логике, в такой путанице конфликтов, потрясений и противоречий, что ее историческая эволюция совершенно не поддается предсказанию.

Сегодня вечером я обедаю с госпожой П. и с графиней Р., мужья которых уехали в армию, а сами они готовятся ехать в качестве сестер Красного Креста в походный госпиталь на передовую линию галицийского фронта. На основании многочисленных писем, которые они получили из провинции и из деревни, они подтверждают, что мобилизация совершилась везде в животворной атмосфере национальной веры и героизма.

Мы говорим об ужасных испытаниях, на которые новые условия войны обрекают сражающихся; никогда еще человеческие нервы не подвергались подобному напряжению.

Госпожа П. говорит мне:

– В этом отношении я отвечаю вам за русского солдата. Он не имеет себе равных в том, что касается невозмутимости перед лицом смерти.

Однако графиня Р., у которой всегда такой живой ум и быстрая речь, остается молчаливой. Склонившись к краю своего кресла, охватив руками колени, нахмурив брови, она погружена в тяжелые думы.

Госпожа П. спрашивает ее:

– О чем ты задумалась, Дарья? У тебя вид сивиллы у треножника. Или ты будешь пророчествовать?

– Нет, я не думаю о будущем; я думаю о прошедшем или, вернее, о том, что могло бы быть. Скажите ваше мнение, господин посол… Вчера я была с визитом у госпожи Танеевой, вы знаете – это мать Анны Вырубовой. Там было пять или шесть человек, весь цвет распутинок. Там спорили очень серьезно, с очень разгоряченными лицами… Настоящий синод… Мое появление вызвало некоторую холодность, потому что я не принадлежу к этой стае, о нет! Совсем нет!.. После несколько стесненного молчания Анна Вырубова возобновила разговор. Решительным тоном и как бы давая мне урок, она утверждала, что, конечно, война бы не вспыхнула, если б Распутин находился в Петербурге, а не лежал больным в Покровском, когда наши отношения с Германией начали портиться [2] . Она несколько раз повторила: «Если бы старец был здесь, у нас не было бы войны; не знаю, что бы он сделал, что бы он посоветовал, но Господь вдохновил бы его, а так министры не сумели ничего предвидеть, ничему помешать. Ах!.. Это большое несчастье, что его не было вблизи от нас, чтобы научить императора». Только посмотрите, от чего зависит судьба империй. Шлюха в силу личных мотивов мстит грязному мужику, и царь всея Руси сразу теряет голову. И вот, пожалуйста, весь мир охвачен огнем!

2

29 июня 1914 года Распутина, который только что приехал в Покровское, в свою родную деревню, ударила ножом в живот петербургская проститутка Хиония Гусева, бывшая его любовница. В течение двух недель Распутин находился на грани жизни и смерти. Его выздоровление заняло много времени. Царица ежедневно направляла ему телеграммы. Хионию Гусеву отправили в больницу для душевнобольных. Когда она ударила Распутина ножом, она воскликнула: «Я убила Антихриста!» Будучи довольно привлекательной женщиной двадцати шести лет, она являла собой наиболее характерный типаж русской проститутки, объединяя в себе истеричку, алкоголичку и мистически настроенную женщину. Ее легко представить в роли героини одного из романов Толстого или Достоевского. – Прим. авт.

Госпожа П. раздраженно прервала ее:

– Дарья, вы не должны, даже в шутку, говорить подобное в присутствии посла. Сама мысль о том, что о таких вещах говорят в окружении их величеств, приводит меня в ужас!

Графиня Р., вновь приняв серьезное выражение лица, продолжала:

– Хорошо! Не буду шутить. Но я очень бы хотела знать ваше мнение, господин посол: думаете ли вы, что война была неизбежна и что никакие личные влияния не могли ее отвратить?

Я отвечаю:

– Учитывая, как поставила проблему Германия, война была неизбежна. В Петербурге, так же как в Париже и в Лондоне, сделали всё возможное, чтобы спасти мир. Нельзя было идти дальше по пути уступок: иначе пришлось бы только унизиться перед германскими государствами и капитулировать. Может быть, Распутин и посоветовал бы это императору.

– Будьте в этом уверены! – бросает мне госпожа П. с негодующим взглядом.

Четверг, 13 августа

Великий князь Николай Николаевич известил меня, что виленская и варшавская армии начнут наступление завтра утром, на рассвете; войска, назначенные действовать против Австрии, также вскоре последуют их примеру.

Великий князь покидает Петербург сегодня вечером. Он увозит с собой моего первого военного атташе генерала де Лагиша и английского военного атташе генерала Уильямса. Главная квартира находится в Барановичах между Минском и Брест-Литовском. Я сохраняю около себя моего второго военного атташе, майора Верлена, и морского атташе, капитана 2-го ранга Галланда.

Румынское правительство отклонило предложение русского правительства, ссылаясь на отношения старой близкой дружбы, которые связывают короля Кароля и императора Франца Иосифа; тем не менее оно принимает к сведению эти предложения, дружественный характер которых оно готово оценить; оно заключает, что в нынешней стадии конфликта, разделяющего Европу, оно должно ограничиться попытками сохранить равновесие на Балканах.

Предостережение, которое Сазонов неделю тому назад просил передать нашему флоту, оказалось тщетным. Двум большим немецким крейсерам, «Гебену» и «Бреслау», удалось укрыться в Мраморном море. В том, что турецкое правительство причастно к этому, никто не сомневается.

В Адмиралтействе царит большое волнение; там ожидают материальных убытков и опасаются морального впечатления от нападения, направленного на русские берега Черного моря.

Сазонов смотрит еще дальше:

– Этим неожиданным шагом, – говорит он мне, – немцы удесятерили свой престиж в Константинополе. Если мы не будем на это немедленно реагировать, Турция для нас потеряна… И она даже выступит против нас… В таком случае мы будем вынуждены рассеять наши силы по побережью Черного моря, на границах Армении и Персии.

– По-вашему, что следовало бы сделать?

– Мое мнение еще не определилось… На первый взгляд мне кажется, что нам следовало предложить Турции, в награду за ее нейтралитет, торжественную гарантию ее территориальной неприкосновенности; мы могли бы прибавить к этому обещание больших финансовых выгод в ущерб Германии.

Я побуждаю его искать на этом пути решение, которое срочно необходимо.

– Теперь, – говорит Сазонов, – я доверю вам тайну, большую тайну. Император решил восстановить Польшу и даровать ей широкую автономию… Его намерения будут возвещены полякам в манифесте, который в скором времени обнародует великий князь Николай и который его величество приказал мне приготовить.