Дневник путешествия Ибрахим-бека

Мы немного пошутили в таком роде и, смеясь, двинулись дальше. Когда мы подошли к медресе, я сказал стоявшему возле дверей фаррашу:

— Дорогой господин, мы — иностранцы и, путешествуя, прибыли в этот город. Можно ли нам осмотреть медресе?

Фарраш ответил, что это не возбраняется, но сегодня пятница — свободный день и никого нет.

Оказывается, мы совсем забыли про пятницу, тогда я спросил:

— Можно ли по крайней мере осмотреть помещение школы? Фарраш разрешил и впустил нас внутрь Дар ал-Фунуна. Мы увидели там все в надлежащем порядке и удовлетворенные пошли к выходу.

На стенах висело несколько черных досок для занятий по арифметике и по диктанту и изложению.

Я подошел к одной из них и, поцеловав, потерся о нее лицом.

— К чему это? Какой смысл целовать доску? — удивился сеид.

— О, это святая доска! — воскликнул я. — Если бы в каждом городе Ирана были развешены тысячи таких досок! Это стало бы предметом нашей общей гордости!

— Ну вот еще, — отозвался сеид. — Что за гордость может быть мне и вам от какой-то обыкновенной доски!

— Позвольте не согласиться с вами, милостивый государь, — возразил я.

Итак, выйдя оттуда, мы пошли домой и так как очень устали, то, наскоро поужинав, улеглись спать.

Следующий день до обеда я провел дома. Мешеди Хасан не пришел. После обеда я забылся сном, как вдруг меня разбудил Юсиф.

— Что случилось? — спросил я. Он сказал:

— Пришел человек от хаджи Мухаммада Хасана, начальника монетного двора. Он просит вас к себе.

— Скажи, что меня нет дома.

Волей-неволей пришлось встать, но в глубине души я очень не хотел идти. Я имел случай встречаться с ним еще в Каире, и уже тогда он не понравился мне, как человек без всякой морали. Он два раза ходил в Мекку и оба раза останавливался на несколько дней в нашем доме. Покойному отцу этот Мухаммад Хасан доставил много хлопот, однако после кончины отца тот не прислал мне ни одной строчки соболезнования. К тому же он очень жадный и большой мошенник. Всякого несчастного, кто попадет в его лапы, он непременно обманет, всучив за пятьдесят туманов ту бирюзу, которую сам купил за десять. И наоборот, стоит ему увидеть у кого-нибудь на пальце алмазный перстень стоимостью в сто туманов — он применит тысячу всяких уловок и хитростей, но отберет этот перстень у владельца за десять туманов. И еще никогда и никого не жаловал он бескорыстно. Было ясно, что, приглашая меня, он таит в душе те же намерения. Однако я понимал, что идти необходимо.

Я вышел из комнаты и увидел старика в чалме, который сказал:

— Уважаемый господин, вас просит к себе начальник монетного двора. Следуя за ним, я дошел до конторы и увидел знакомого купца, который приветствовал меня словами:

— А, здравствуй Мирза Ибрахим-бек! Пожалуйста, входи, входи. Ты ведь аккуратный человек, а между тем вот уже несколько дней здесь, а ко мне не зашел. Вчера хаджи-хан сказал мне о твоем приезде. Как поживаешь? Я был очень опечален смертью твоего почтенного батюшки, да помилует его господь! Твои домочадцы, надеюсь, здоровы? Откуда ты прибыл сюда?

— Из святого Мешхеда, — ответил я.

— Хаджи Малика там видел? — поинтересовался он.

— Нет.

— Почему?

— Я не знаком с ним. И не нашлось никого, кто направил бы меня к нему.

— Что же ты купил в Мешхеде?

— Ничего.

— Ладно, у меня здесь есть немного султанабадских ковров. [141] Товар хороший и расходится быстро и в Каире, и в Стамбуле. Возьми их с собой, я недорого тебе их посчитаю. Это очень доходное дело.

Я сказал:

141

Судтанабадские ковры — ковры, выделываемые в г. Султанабаде (центральный Иран), теперь г. Арак.

— Я ничего не покупаю.

— Если у тебя нет денег, потом отдашь!

— Нет, я ничего не куплю.

— У меня есть десять манов [142] бирюзы для продажи в Египте. Возьми хоть их!

— Я уже говорил вам, что ничего не покупаю.

— Так зачем же ты приехал сюда? — удивился он.

— Ради путешествия.

— Ну ладно уж, скажи по крайней мере, как тебе показался Тегеран?

— В Тегеране нет ничего, что могло бы порадовать взгляд человека.

142

Ман — мера веса, около 3 кг.

— Как так?

Я сказал:

— В таком городе, при том, что здесь есть люди, склонные к торговле и операциям, вроде вас, следовало бы уже давно, в целях увеличения товаров и развития торговли, учредить компании и национальный банк и провести отсюда до Тебриза железную дорогу. Все это вместе и приумножило бы ваши выгоды, и способствовало бы процветанию родины. Расширение торговых связей привело бы к повышению благосостояния населения. Кроме того, в этом большом городе, который именуется столицей, не мешало бы совместными усилиями богатых и влиятельных особ организовать какую-либо больницу для сирот и бесприютных. Это послужило бы вашей славе в этом мире, и на том свете бог помиловал бы вас.

Он сказал:

— Помилуй, аллах, как ты, Ибрахим-бек, складно и ловко говоришь о таком важном деле! А где деньги? Все это требует денег.

— Дорогой дядюшка, что это за слова! Вот уже двадцать лет, как доходы Ирана переданы в ваши руки. В Египте от вас самих я слышал, как вы продавали придворным за пятьсот туманов осколок драгоценного камня, которому красная цена — сто. На городских базарах Ирана, куда ни глянешь, везде тюки и мешки медных денег, которые ввели вы. Люди говорят, что вы завезли в Иран двенадцать миллионов пятьсот тысяч медных денег, подлинная стоимость которых едва достигает ста тысяч туманов. А ведь между этими цифрами большая разница!

Вдруг я заметил, что присутствующие при этом разговоре, закусив губы, делают мне со всех сторон знаки, чтобы я замолчал. Было видно, что хаджи этот разговор начинает сердить. В сильном гневе вскочив с места, он крикнул:

— Нахальство ты получил в наследство! — и под тем предлогом, что идет совершить омовение и прочесть намаз, засучил рукава и вышел, освободив себя от выслушивания моих горьких речей.

Я остался, а все присутствующие, дивясь моей смелости в разговоре с хаджи, переглядывались друг с другом. Один спросил у меня:

— Мешеди, [143] откуда вы родом?

Я ответил:

— Из ада.

Мне стала ясна причина моего приглашения. Господин хаджи, как он сам заявил, намеревался продать мне бирюзу и ковры, чтобы я выложил ему все мое состояние. И так-то он хотел отплатить мне за былое радушие и гостеприимство!

Итак, мы пробыли в Тегеране еще четыре дня, а 14-го числа ... месяца я попросил Мешеди Хасана нанять на почте коляску с четверкой лошадей, чтобы переехать в Казвин. Сам же пошел к хаджи-хану попрощаться. Достигнув дверей его дома, я увидел Гулям Али и попросил его доложить о моем приходе. Появился хаджи-хан и почтительно пригласил меня в дом, но я сказал, что зашел проститься.

143

Мешеди — мусульманин, совершивший паломничество к гробнице имама Ризы в г. Мешхеде. Поскольку Ибрахим-бек посетил эту гробницу, его уже можно было называть «мешеди».

— Что вы говорите?! — воскликнул он.

— Да, нужно ехать.

— Когда и куда?

— Сначала в Казвин, а оттуда в Азербайджан.

— Баба, — сказал он, — что вам за спешка?

— С меня довольно. Все было крайне неприятно. В этой стране для меня была лишь одна радость — встреча с известным вам почтенным человеком. И только. Сколько бы я ни благодарил вас за содействие, которое вы оказали мне, устроив встречу с этим замечательным мужем, благодарностей будет мало. Поистине, он — великий человек! Передайте ему изъявление моей глубокой преданности. Я никогда не устану молиться за него!