Дневник сорной травы

Мало-помалу за столом все-таки завязался разговор. Вспоминали Платона Ивановича, Волгу, житье на большой реке…

– Папа, что тебе больше всего нравилось в детстве? – спросил Юрий, вовлекая в беседу отца.

Ученый перестал жевать и задумался.

– Моя мать! – неожиданно ответил он, сам удивляясь тому, что сказал. – Замечательная была красавица. Как я любовался ею!

– У нас еще остались родственники на Волге? Ты кого-нибудь помнишь?

– Мы переехали в Питер, когда я учился в восьмом классе. До того меня воспитывали старые тетки, Глаша и Маша. Они очень любили мою мать и сильно убивались после ее смерти, а я отвлекал их, требовал заботы и внимания. Мы были нужны друг другу.

Он замолчал и положил себе на тарелку большой кусок утки.

– Расскажите еще что-нибудь о своей матери, – попросила Анна. – Какие у нее были привычки? Чем она любила заниматься?

– Я плохо помню… – ответил свекор. – Кажется, она часто ходила на высокий утес и смотрела оттуда на Волгу. На эти прогулки мама брала меня с собой. Ну… еще она любила глядеть на себя в зеркало. Сядет и смотрит, смотрит… Ей нравились красивая одежда и украшения. А больше… не знаю. Что особенного мог запомнить маленький ребенок?

– Какие у нее были украшения? – спросил Юрий.

– Какие? – удивился ученый. – Да я как-то не присматривался… Может, бусы. Или… у нее была такая бархатная ленточка с камешком, которую она носила на шее.

– Папа…

– Давайте прекратим этот разговор! – взмолился Арсений Платонович. – Я не могу… Мама рано ушла от меня, и я до сих пор чувствую боль.

– Конечно. Прости…

Анна заговорила о том, как магнитные бури влияют на здоровье. Свекровь начала с увлечением обсуждать свою мигрень и сердечные приступы, а физик пустился в подробное объяснение теории магнитных бурь. Юрий пил водку. Анна, казалось, с интересом слушала свекра.

«Она это или не она? – гадала свекровь. – Вроде похожа. Но слишком молодая… Не может быть! Или это результат пластической операции. Конечно, она может себе позволить тратить деньги Юрочки направо и налево. Хотя… тело у нее тоже молодое, а этого добиться сложнее. И платье желтое напялила, будто ей двадцать, а не пятьдесят! Но сидит оно на ней чертовски красиво… Да она ведьма!»

Собственное предположение привело мать Юрия в ужас.

Анна взглянула на нее и многозначительно улыбнулась. Мурашки побежали по спине хозяйки дома. Ученый жевал утку и совершенно отключился от всего остального. Юрий то и дело спрашивал жену, чего ей хочется, подливал вино… Бедный мальчик! Эта страшная женщина делает с ним все, что хочет!

«Страшная женщина» околдовала не только Юрочку. После десерта все вышли на балкон. Свекровь оторопело наблюдала, как ее Арсений, который лет двадцать не брал в рот сигарет после того, как заболел сильнейшим воспалением легких и прокашлял всю зиму, курит! Вместе с этой… распущенной дамочкой! И даже кокетливо подносит ей зажигалку!

– Тебе не пора работать? – спросила она мужа, когда к ней вернулась способность говорить.

– Мне хочется отдохнуть, – отмахнулся тот. И любезно обратился к Анне: – Хотите, я покажу вам свой кабинет? Я сделал в нем несколько открытий, за одно из которых получил государственную премию. У меня и международных наград полно! Идемте?

Он галантно предложил невестке согнутую в локте руку и повел ее… в святая святых, в свой кабинет, куда жене входить разрешил только на пятый год супружества!

– Нам тоже можно, папа? – усмехнулся Юрий.

Его забавляло то, как отец неуклюже оказывал знаки внимания Анне и как ревновала мать. Еще бы! Ее Сеня, который не соблазнился бы даже обнаженной Мэрилин Монро, флиртует с невесткой.

В кабинете ученого царил тот творческий беспорядок, присущий окружению гения, в котором только его хозяин видит закономерность. Свекор показывал Анне свои книги, дипломы и награды, коих действительно имел великое множество, а потом перешел к семейным подробностям своей жизни.

– Это радио я сконструировал, когда мне было пять лет…

Он показал на маленький самодельный динамик. Уникальное радио стояло за стеклом, вместе с подарками коллег, студентов и аспирантов, призами международных научных обществ и прочих памятных вещей.

– Вот это наш с Леночкой свадебный портрет, – объяснял он, показывая большое фото в рамке, с которого смотрел он сам, молодой, с задорным блеском в глазах, и жена, юная и тоненькая, как тростинка, с наивным выражением на почти детском личике.

– А вот моя мама, Аграфена Семеновна!

Он полез в ящик и с гордостью достал оттуда крошечный медальон. Створки тихо щелкнули, и взглядам присутствующих предстало лицо молодой красивой дамы с пышными, убранными назад волосами и черными глазами, глядящими с затаенной тоской.

Ни его жена, ни сын никогда не видели у Арсения Платоновича этого медальона. Ученый строго-настрого запрещал домочадцам прикасаться к его вещам, которые хранились в кабинете.

– Папа! – пораженный увиденным, воскликнул Юрий. – Почему ты никогда мне не показывал этого портрета?

Тот поднял на сына покрасневшие от подступивших слез глаза.

– Я сам последний раз глядел на него пятьдесят лет назад. Я не мог… Это все благодаря вам, – он повернулся к Анне. – Вы растопили лед в моей душе.

И Арсений Платонович заплакал. Он не плакал с того самого момента, как узнал о смерти матери. Слезы текли по его лицу, как Ниагарский водопад…

Знаменательный обед у родителей произвел на Юрия странное впечатление. Он всколыхнул в его сердце нежность к отцу, признательность к Анне за ее чуткость. Зато поведение матери показалось ему отталкивающим. Он неоднократно ловил ее взгляды, направленные на Анну: в них читались осуждение, зависть, ревность и дух соперничества.

После обеда Юрий отвез жену домой, а сам отправился в офис. У него накопились неотложные дела. Последнее время бизнес доставлял ему много хлопот. Несколько больших и важных сделок неожиданно сорвались; переговоры с партнерами шли туго; то тут, то там возникали какие-то несуразицы, проволочки. Менеджеры не справлялись со своими обязанностями, финансовые директора допускали ошибки, служащие нервничали, оптовики вовремя не переводили деньги, продажи падали. Юрий чувствовал, как нити управления огромным и сложным организмом компании выскальзывают из его рук.

В довершение всего, постоянное присутствие Любочки, ее надежды, ожидания и настойчивая преданность выводили Юрия из себя. Черт бы побрал секретаршу вместе с ее покорностью и услужливостью!

Салахов кругом ощущал свою вину – перед Анной, перед Любочкой, перед самим собой, в конце концов. Предав чистоту своих отношений с женой, он как будто испортил что-то очень ценное, горячо любимое, и та радость, которую он испытывал раньше, померкла. Ему хотелось покаяться, признаться во всем, но он понимал, что Анна не примет его исповеди. Она словно не замечает его страданий…