Дневник Великого поста

Вдруг раздается звонок и следом – бас моего товарища:

– Батюшка, как я рад вас услышать! – Хотя, когда он звонит, слушать большей частью приходится мне.

Перехватывая инициативу, поздравляю Н. с днем рождения, а он смеется:

– Ох, спасибо! Хотя день рождения у меня и не скоро, но подарок приму с благодарностью!

Эк я опростоволосился. Сколько раз себе говорил, не доверяйся снам! Пришлось созваниваться со звукорежиссером Сережей и договариваться о времени очередной записи.

После обеда, уже с переброшенными на флешку новыми начитанными мною рассказами, спускаюсь по лестнице Дворца культуры. Внизу шум. Прислушиваюсь. Несколько голосов говорят одновременно и очень громко. Так бывает, когда, пытаясь доказать кому-то собственную правоту, люди друг другу кричат, а слушать никто никого не слушает. Потому, чтобы быть услышанным, приходится кричать еще громче. Спустился на первый этаж и увидел в фойе людей, много, человек около сорока. Оказалось, наша поликлиника и дневной стационар передаются под новое руководство. Когда-то, это еще в советские годы, в поселке была собственная очень хорошая больница, сейчас от нее уже мало что осталось. Люди, опасаясь, что больничку и вовсе закроют, пришли протестовать. На крики к ним вышел глава поселка, и хотя местной власти больница не подчиняется, все недовольство народ адресует ему.

Протестующие – люди пожилые. Они кричат, жалуясь на плохое медицинское обслуживание, на равнодушие врачей. Они вспоминают, как было раньше и как раньше было хорошо. Вспоминают смотры художественной самодеятельности и постоянные спортивные соревнования в тогда еще совсем молодом поселке. И они тогда были молодыми. Кто думал, что жизнь так повернется?! Теперь они никому не нужны, больные, с нищенскими пенсиями. А еще и больничку могут прикрыть. Единственная отдушина – можно кричать. Глава молчит, а они кричат, и, возбуждаемые безнаказанностью, кричат все громче и громче. Так себя ведут маленькие дети. Эти старики словно такие же дети. Только злые дети, обремененные опытом прожитой жизни, нераскаянными грехами и укоренившимися страстями. Их очень жалко.

Одно порадовало: среди митингующих нет тех, кто ходит в храм. Они старые и больные. Им не на кого надеяться. Больничка, хоть и плохенькая, для них как иллюзия вечной жизни здесь, на земле. Страх неумолимо приближающейся смерти заставляет их кричать.

Сегодня утром, еще перед службой, прикладываюсь к лежащему на аналое кресту. Рядом со мной стоит одна наша постоянная прихожанка. Мы спели тропарь, и она мне говорит:

– Помню, мне провели очередную химиотерапию, после которой я почувствовала себя очень плохо. Так плохо, что, наверное, потеряла сознание. И вижу себя где-то в необычном месте. Вокруг меня свет, лица людей радостных и улыбающихся. Мне очень хорошо, и я не хочу возвращаться назад. Но пришлось. Очнулась – и снова отравленное тело, ощущающее собственную немощь. Раздавленная болезнью, с путающимися в голове обрывками мыслей, я вдруг неожиданно для себя запела: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко! И святое Воскресение Твое славим!» Уж как я там пела, не знаю, только все повторяя и повторяя эти слова, пела их с благодарностью. Господь дал силы подняться, снова хожу в храм, молюсь вместе со всеми. Батюшка, какая же это милость Божия, что у нас есть храм!

4-я седмица (4-10 апреля)

Понедельник Спецодежда

Любой род человеческой деятельности имеет свои особенности. Наш священнический, кстати, тоже. Именно нам чаще, чем кому бы то ни было, приходится сотрудничать с работниками ритуальных услуг. Я имею в виду тех, которые сперва заносят усопшего в храм для отпевания, затем выносят гроб и отвозят его на кладбище. Но это я так, больше для красоты говорю «заносят», «выносят». На самом деле гроб обычно «затаскивают», пыхтя и отдуваясь, трое-четверо мужичков странного вида и в таких же странных одеждах. Например, в каком-нибудь военном кителе без погон или спортивном трико неуместного красного цвета.

Раньше было не так. Я еще помню время, когда похоронами занимались сослуживцы усопшего, его родственники или соседи. Они же и сбрасывались на похороны и помин. Люди помогали друг другу, и погребение становилось общим делом. Кто-то подряжался идти копать могилу, кто-то готовил селедку под шубой и салат оливье. Вместе хоронили и вместе поминали, обычно дома и редко в ресторане. И одевались, кстати, в приличествующие одежды, включая и тех, кто нес гроб и кто его закапывал.

Потом вместо родных и сослуживцев похоронами занялись специализирующиеся на этом деле многочисленные фирмы по оказанию ритуальных услуг. Они взяли на себя все хлопоты и по перевозке усопшего, и по рытью могилы. Оказалось, что это удобно, и к ним стали обращаться. Поначалу могилы копали все больше алкоголики и бывшие зэки, потом вдруг как-то сразу появились узбеки и потеснили алкоголиков. Появление в храме иноверцев воспринималось как что-то неправильное. Все знали, что их труд нелегкий и что они давно уже заменили наших людей на многих тяжелых работах. Им сочувствовали, жалели, особенно зимой в морозы, и все же понимали – это неправильно. Потому что есть нечто такое, что мы должны делать сами, несмотря на то, что это трудно и доставляет нам, пока еще живущим, множество хлопот и неудобств. Прощание с близким человеком для семьи дело очень личное и почти всегда соприкасается с храмом. Оно и понятно. Душа усопшего дорогой отцов отправляется в вечность, а если не отцы, так праотцы были людьми верующими, церковными. Когда, как не при таких грустных обстоятельствах, задуматься о вечном?

Но к хорошему привыкаешь быстро, и отказаться от услуг иноверцев уже не было сил. Потому гастарбайтеры продолжали исправно хоронить православных.

Помню, как-то зимой отпевал усопшего. Гроб заносили и выносили из храма четверо похоронщиков: один наш и трое узбеков. Гроб внесли, а сами встали в тамбуре за стеклом, грелись и смотрели, как мы молимся. Один из узбеков тихонько прошел в уголок, прижался к теплой батарее и тут же уснул. Уснул и захрапел. В храме людей мало. Он храпит, и храп раздается под сводами. С одной стороны, мне неудобно перед людьми, а с другой – рабочего жалко. Он ведь не просто так уснул. Кивнул головой близким покойного, мол, как поступим? Те рукой – а, пусть спит. Не буди. Так и отпевали. Я еще подумал, как хорошо получилось: первое доброе дело в память об усопшем человеке.

Сегодня узбеков нет, уехали. Потому работают все больше наши ребята, и опять появились «заморыши». Вспомнил, как отпевали одного мужчину, бывшего военного. Сердечника и потому очень грузного. В конце жизни он весил килограммов сто сорок. Еще и гроб из дерева, тоже нелегкий. Похоронщики все как на подбор худосочные алкоголики, хоть и молодые, а слабосильные. Как они вообще гроб до храма донесли? А как выносить стали, так на пути метров в пятьдесят два раза отдыхать останавливались. Помню, глядя на них, я еще подумал: «Начнут в могилу опускать, точно уронят. Да как бы их самих вслед за гробом не утащило».

Таких фирм, оказывающих ритуальные услуги, у нас несколько. Но в лицо из всех похоронщиков знаю всего человек трех-четырех. Слишком уж большая текучка кадров. Из них Андрюха самый опытный. С ним мы знакомы лет десять, и уже давно на «ты». Мужик он ответственный и надежный. Если народ решает проститься с усопшим на кладбище, то за соблюдение положенного ритуала можно не беспокоиться, за всем проследит и сделает как надо. Андрюха носит большой серебряный крест, подозреваю, что неслучайно. Он, единственный из всех своих коллег, кто может остаться на отпевание и помолиться. Входя в церковь, обязательно достанет из-под рубашки крест и поцелует. Во время отпевания стоит рядом со мной, периодически целует крест и сосредоточенно пыхтит, а пыхтит, потому что уже «принял на грудь». Однажды разговорились. Он мне:

– Нет, ну а что ты хочешь? На такой-то работе и не пить? Да я через месяц с ума сойду. А ты почему не пьешь? Столько лет с покойниками дело имеешь и не пьешь. Тебе что, совсем не страшно?

Стараясь оставаться серьезным, пожимаю плечами:

– Мертвых чего бояться, ты живых бойся. И потом, я вообще стараюсь не пить. Может, если бы и ты пил поменьше, то и бояться бы никого не пришлось.

– Нет, это ты зря. В нашем деле без вина никак. И еще вот, – он показал на свой крест, – стараюсь не пренебрегать «техникой безопасности».

Крест мне понравился – размером точь-в-точь как мой наперсный.

– Андрей, все хотел спросить. Скажи, почему твои парни так странно одеваются? Ты посмотри на них, кто во что горазд, ну чисто махновцы. – Он критически осмотрел своих подопечных. – Люди провожают в последний путь самых близких. Им хочется, чтобы все было как-то торжественно и со вниманием. Ведь не утиль закапываете, человека погребаете. А вы своим видом все только портите. Поговори с директором, пусть он придумает им какую-нибудь униформу. Хотя бы куртки одинаковые закупит. Передай ему, «батюшка просит».