Дневник. Том III. 1860-1861. Созерцательное богословие. Крупицы от трапезы Господней
Шрифт:
Священник должен заботиться об образовании дара слова.
Соединение с Господом происходит в сердце. Сердце есть душа человека. В нем или живот, или смерть — и хранить свое сердце в мире и в любви есть существенный долг всякого христианина.
Жадным к пище и питию. Что вас прельщает, жадные к пище и питию? Гной, смрад. Вы ежедневно сами видите тому доказательство, и остатков вашей же пищи и пития вы гнушаетесь и стыдитесь едва ли не больше всего на свете, извергая их всегда тайно, без свидетелей. — Потому не прельщайтесь, братия, приятным вкусом и благовониями яств и напитков, зная, что они скоро, скоро будут отвратительным гноем и зловонием нестерпимым, да и цветущее ныне тело ваше скоро, скоро будет тем же гноем и смрадом и пищею червей. Ах! Я хотел бы унести в могилу не тучное и препитанное, а тощее и иссушенное постом тело [419] , чтоб обилие гноя и смрада от тела моего не послужило мне обличением в невоздержании и в пренебрежении постом; я хотел бы и по смерти в могилу унести благообразным этот прекрасный храм бессмертного духа моего, столь частое вместилище пречистых, бессмертных и животворящих Таин Спасителя моего, храм Бога моего, в Троице Святой славимого, хотел бы, чтобы оно и во гробе украшалось нетлением и благоуханием и в этом отношении имело сходство с некоторыми древами, и по срубке и употреблении в дело долго благоухающими! Но не гордость ли внушает мне эти слова? — Нет, видит Бог мой, что не гордость: я желаю того, что должно быть свойственным и как бы природным для меня. Нетление и благоухание есть один из Божественных признаков святости человека–христианина, но всех нас Господь призвал во святость и в нетление. — Желаю благообразия нетления даже по смерти телу моему для того, чтобы в смертном
419
Это пожелание отца Иоанна исполнилось. Его биограф пишет: «Первым прибыл к одру почившего ключарь Андреевского собора, протоиерей А. Попов <…:> и другие члены причта Андреевского собора. Все они вместе со священниками Орнатским и Аржаноиским совершили положенное для священников по уставу Церкви помазание елеем всего тела почившего, причем дивились крайнему истощению страдальца; желудка как будто совсем не было — одни косточки» (см.: Протоиерей Иоанн Орнатский. Кончина и погребение о. Иоанна Кронштадтского. СПб., 1909. С. 5).
Вот я много писал о нежалении благ земных ближним нашим, когда они ищут нашей помощи или нашей трапезы. Что же значит это для многих, быть может, странное разглагольствие? Ну сказал немного, да и кончил, а то — нет: пишет, пишет, и конца нет. А оттого пишу много, оттого конца нет, что конца нет козням диавола, который обольщает человеческое сердце — жалеть благ тленных для ближних, сжимая его скупостию. — Да отчего же, скажут многие, не бывает этого с нами, отчего мы не жалеем ничего гостям, да, кажется, и всем требующим нашей помощи? Что вы не жалеете дорогим гостям, то потому, что вы уверены в их воздаянии за ваши ласки, или оттого, что они родственники ваши, а главное — потому, что вас не тронет враг. — Потому когда и меня не тронет враг, и я бываю очень щедр; это тогда, когда другая страсть — чувственное наслаждение, пища и особенно напитки возбуждающие заменяют место скупости. Врагу то и надо только, чтобы чем–нибудь да только бы держать у себя в плену бедного человека. Потому когда я из одного вида диавольской неволи попал в другую: из тесной в пространную, из железной в златую, враг не радит о первой и дает свободно выйти из ней: все равно, думает, и там хотя просторнее будет, да все же в моем ведомстве и власти. А что касается того, жалеете или не жалеете вы своих хлеба–соли или денег истинно нуждающимся в вашей помощи, так об этом надо спросить ваше сердце, посмотреть на вас тогда, когда вы стоите лицом к лицу с истинною бедностию: вам часто бывает жалко для ней нескольких копеек, тогда как на угощение ваших дорогих гостей или тунеядцев, ласкателей ваших вы не щадите десятков и сотен рублей. Это слишком известно, чтобы говорить против этого. — Итак, не пленяет ли вас враг вашею безумною расточительностию ради одних и неизвинительною скупостию ради других? Воистину и вы в плену врага, и вы грешны, как и я; и все мы в сети у диавола, от которой да свободит нас Владыка, просветивнаши умные очи сердца [420] . —Мне же, грешнейшему всех, по крайней мере, Господь даровал благодать: не жалеть ничего для истинной бедности и чувствовать великую отраду и покой сердца по удовлетворении нуждам бедного или бедствующего. Благодарю и за сей дар мне Владыки; славлю Его, что Он и мое непотребство делает орудием Своей благости, не гнушаясь моим окаянством, но подавая мне, последнейшему всех, заслужить хотя какую–либо милость на Суде: ибо блажени милостивии:сказано, яко тии помиловани будут(Мф. 5, 7). — С мучительным же чувством жаления земных благ, производимым, как знаю, врагом, чуждым всякой любви и проистекающих от любви щедрот, я всегда борюсь, призывая в помощь Господа моего и Пречистую Его Матерь, — и нередко побеждаю мою страсть. От юности моея враг мя искушает, сластъми палит мя: аз же надсяся на Тя, Господи, побеждаю сего [421] . —Итак, не смейтесь надо мною и не браните меня, братия: и я, как и вы, человек немощный, страстный; все во мне страсти были и есть, и ни от одной из них не изъят я: вот, видит Владыка мой, Испытующий сердца и утробывсех (Ср.: Пс. 7, 10; Иер. 11, 20; Откр. 2, 23). Каюся Ему, единомувсех Нелицеприятному Судии, ведущему человеческаго существа немощь [422] .Если кто меня бы счел праведным и святым: вот, я всем говорю, что я не праведен и не свят: един бо Свят, един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца [423] (Ср.: Флп. 2, 11).
420
Ср.: Молитва 5–я. ко Пресвятой Богородице, из благодарственных молитв по Святом Причащении.
421
Антифон. 1–й. 8–го гласа, на утрени.
422
Ср.: Ирмос 3–й песни воскресного канона, гл. 1–й.
423
Песнопение Божественной литургии после возгласа священника «Святая святым».
Д. Лавров ночь проиграл в карты в д. Чаусово на 1–е мая (крестины).
Не можетчеловек двема господинома работа ти: ибо или единаго возлюбит, а другаго возненавидит: или единаго держится, о друзем же нерадети начнет(Мф. 6, 24). Истинно слово Господне: оно оправдывается ежедневно в жизни каждого человека. Не может, воистину не может человек работать двум господам: Истинному Господу нашему Иисусу Христу со Отцем и Духом Святым, Богу сердцанашего (Ср.: Пс. 72, 26), и мнимым господам, или обладателям сердец человеческих: пище, питию, гордости, честолюбию и зависти. Ты любишь страстно хорошо есть и пить: ты работаешь своему господину, своему деспоту — чреву, а не Господу Иисусу Христу; и сам ты чувствуешь, что сердце твое страстно любит яствы и напитки и постоянно стремится к ним, и живет, так сказать, в соединении с ними, а не ко Господу стремится, не с Ним ищет соединения. Господь — что–то далекое, что–то несвойственное для человека, жадного к пище и питию. А пище и питию — увы -— человек жадный прилежит, а о Господе нерадит; пищу и питие любит, а Господа, а Его повеления или заповеди ненавидит; ненавидит и святую Церковь, чистую невесту Его, ненавидит ее заповеди, уставы, Богослужения, обряды, ибо там нет для него пищи, пития и любимых его удовольствий.
То же сказать надо и о всех плотских людях. — Вот по такому–то закону плотскому необходим пост для угождения Богу и спасения души!
3аписи на третьей стороне переплета дневниковой тетради
Книге моей конец, Богу же моему, в Троице славимому — Отцу и Сыну и Святому Духу — слава. Аминь.
Августа 24 дня 1861 года.
Примечания
Хронологические рамки настоящего дневника — чуть более года: с 19 октября 1860 г. (см. наст, том, с. 22) по 5 ноября 1861 г. (там же, с. 619). И характер записей в нем в общем тот же, что и в дневниках за 1857–1860–е гг. (см. наст, изд., т. I, кн. 2–я и т. II): это дневники отца Иоанна «не в смысле ежедневных записей внешних событий его жизни, но показатели его внутреннего роста, его борений с внешним человеком, его устремлений к Богу. Это “Богопознание и самопознание” отца Иоанна, “приобретаемые из опыта” — как он выразился сам о своих дневниках» (Надгробная речь о. Философа Орнатского. Изд. СПб. Иоанновского монастыря, 1909. С. 19).
И действительно,
публикуемый дневник далеко не «ежедневник»: датами помечены лишь 52 дня из всего «годового круга», отразившегося в нем. Это объясняется просто: «внешний» ход жизни отца Иоанна почти не изменился по сравнению с предыдущими тремя–четырьмя годами и состоял, во–первых, из продолжавшегося священнического служения в Андреевском соборе, а также в Успенской при городской думе и в кладбищенской церквах Кронштадта; во–вторых, из обязанностей катехизатора (Духовная консистория предписывала священникам произносить катехизические беседы «во все воскресные и праздничные, не соединенные с особым торжеством дни» (Центральный Государственный Исторический архив С. — Петербурга, ф. 19, оп. 13, д. 7, л. 4 об.; далее: ЦГИАСПб.)); в–третьих, из исполнения должности законоучителя в уездном училище и ланкастерском классе (там же, ф. 19, оп. 52, д. 26, лл. 65–65 об.), а с 1861 г. — ив городской воскресной школе. Кроме того, с 15 апреля 1861 г. отец Иоанн принял на себя обязанности депутата по кронштадтскому благочинию (там же, ф. 19, оп. 113, д. 1668, л. 6 об.).Мало что изменилось и в его домашней жизни: страницы темника пестрят записями, касающимися родных Е.К.Сергиевой, «семейства родственного», «ближних» или «домашних»: «отцаземного» или «родителя» — К.П.Несвицкого, «браших» или «шуринов» — А.., П.К. и К.К. Песвицких. Последние часто упоминаются в тексте дневника (см. по Указателю имен), так же, как и в дневниках предыдущих и последующих. В доме по–прежнему не хватало денег (несмотря на то, что вознаграждение за законоучительство отца Иоанна после обращения в Консисторию получала сама Елизавета Константиновна), и не только потому, что отец Иоанн по–прежнему раздавал значительную часть денег нуждающимся. Само «содержание» священника было весьма скромным (в акте–обзоре за 1860–1861 гг. настоятель Андреевского собора протоиерей о, 11авел Трачевский отмечал, что «причт содержание имеет посредственное» (там же, ф. 19, оп. 52, д. 26, лл. 70–70 об.)).
Продолжало беспокоить отца Иоанна и то, что он не мог достаточно регулярно помогать матери; не мог он надеяться и па ее скорый очередной приезд из Суры в Кронштадт, особенно после того как ее первое пребывание у сына в Кронштадте было омрачено сложившейся в доме обстановкой. Тогда отец Иоанн записал в дневнике: «Смотри, твоя маминька здесь одинокий человек — оказывай ей все возможные ласки и услуги…» (наст, изд., т. II. М., 2003. С. 245; см. также ниже, примеч. к с. 644).
Помимо всего этого, не только не изменилось к лучшему, но, пожалуй, еще более обострилось тяжело переживаемое отцом Иоанном пристрастное отношение к нему большинства членов причта собора. По словам биографа, «с первых дней священнослужения отец Иоанн совершал Божественную литургию в высоком молитвенном настроении, а не формально холодным и не подготовленным сердцем, как это совершалось и совершается большинством священнослужителей, что и возбудило во многих зависть, недоумение, презрение и клеветы, доносы с извращением истины, а еще более то, что он, не быв монахом, дал обет целомудрия и, принимая сан священства и обязав себя супружеством, в то же время соблюдал обет целомудрия — отказался от супружеского общения. Это более всего возбуждало собратий–священнослужителей.
Первые 15 лет служения отца Иоанна — это подвиги крестоношения, унижения» (см.: Орнатский И.Н.Житие и труды приснопамятного праведника о. Иоанна Кронштадтского. М., 1916. С. 12, 15). Непосредственно связана с этим такая запись в настоящем дневнике: «Обижаясь на клевещущих и злословящих тебя, ты обнаруживаешь чрез то желание, чтобы добре говорили о тебе вси человецы. Но горе вам, сказал Спаситель, егда добре рекут вам вси человецы» (с. 382). Можно предположить также, что отец Иоанн подчас высказывался критически по поводу разных сторон жизни и быта прихожан и деятельности духовенства, что подтверждается такой дневниковой записью: «В бытность протоиереем заставить почитать праздники. <…> Пьянство, прелюбодейство ослабить; просвещению духовному и нравственному содействовать. <…> Священникам хорошенько исповедовать советовать; быть учительными, не послаблять очень грешникам; в церкви порядок в чтении и пении установить, диаконов просить служить благоговейно, с чувством, неспешно, дьячков — тоже» (наст, том, с. 501). Ведь не приходится сомневаться, что выраженное здесь намерение исправить в будущем указанные «недостатки» имело отношение и к причту собора и к его настоятелю, от одобрительного отзыва которого «по начальству» зависело не только денежное содержание молодого священника, но и его физическое состояние, которое сам Батюшка определял как «крайнюю немощь» (наст, том, с. 76). А отзывы о. Павла, который, по своей должности не только настоятеля собора, но и благочинного, обязан был, в частности, «строго наблюдать <…> за неукоснительным произнесением бесед (катехизических. — Ред.)в надлежащее время, а от неисправных требовать объяснений и предоставлять оные в Консисторию» (ЦГИА СПб., ф. 19, оп. 63, д. 7, л. 5), были не всегда одобрительными. В рапорте по поводу одного из таких отзывов, направленного 14 февраля 1862 г. викарию С.'Петербургской епархии митрополиту Леонтию (Лебединскому), отец Иоанн писал: «Составлено только 8 бесед, не более, по причине значительного количества треб по приходу, которые нередко утомляли до изнеможения. Наконец и по немощи духа и тела. Я нередко бываю немощен телом, а потому немощен и духом так, что при всем желании написать беседу иногда не обретал в себе сил к тому. По всем этим причинам осмеливаюсь просить архипастырского снисхождения ко мне и невзысканию с меня за то, что я мало написал бесед» (там же, ф. 19, оп. 52, д. 23, лл. 95–95 об.).
С упомянутой в этой записи «немощью духа» связана еще одна, относящаяся к 20–м числам июня 1861 г., запись. Она поясняет понятие «духовной немощи» через то самое «самопознание, приобретаемое из опыта», о котором упоминалось пыше и которое позднее стало частью заглавия очередного труда отца Иоанна — «Богопознание и самопознание, приобретаемые из опыта» (1900 г. ).«Где и чем меня враг не смущал? — пишет отец Иоанн и продолжает: — В школе — недоверчивостию к своему слову, в жизни общественной — смущал и смущает тою же недоверчивостию к слову, и обыкновенное, легкое для других дело — свободная, правильная, мерная речь — для меня дело трудное по причине недоверчивости к себе. <….·> Но, не доверяя себе, краснею за себя, и враг мой мучит меня уничижением и унынием. Впрочем, я часто и не поддаюсь, при благодати Господа моего, козням его, ко, призвав мысленно Спасителя прийти на помощь к моей немощи, — у< покоиваюсь Им, принимаю на себя спокойную важность, не заботясь суетно о том, что скажут обо мне другие, и предоставляя большинство в светском слове тем, которые в нем искусны, себе же оставляя лучшее господство в слове духовном, в котором, свидетельствуюсь моим Господом и Его силою во мне, к не мелок и могу говорить с силою» (наст, том, с. 592–593). идесь, конечно же, имеются в виду катехизические беседы отца Иоанна, которые с 1859 г. стали появляться в печати и были замечены и одобрены духовным начальством. Сохранились некоторые, хотя и поздние, отзывы о них. Так, например, по поводу очередных (за 1869 г.) бесед архимандрит Палладий писал: «Поучения эти написаны в строго правильном духе, приспособлены к понятиям народа, изложены ясно, вразумительно и с теплым христианским чувством» (ЦГИА СПб., ф. 19, оп. 60, д. 19, л. 15), а преосвященный Павел (Лебедев) предложил Консистории поощрить автора «к большему усердию в произнесении слова Божия соответствующей наградой» (там же).
Следует отметить, что и настоятель не мог не чувствовать этого преимущества отца Иоанна «в слове духовном». Так, водном из рапортов начальству о. Павел, хоть и сдержанно, но все же отмечал, что «священник Сергиев исполнял должность законоучителя в уездном училище весьма рачительно и с заметным успехом в детях» (там же, ф. 19, оп. 52, д. 26, лл. 65–65 об.).
Но как бы ни складывались служебные, личные или семейные обстоятельства отца Иоанна, он всегда и за все благодарил Господа. «Я больше чем кто другой — питомец Духа, будучи крайняя немощь, и мне ли каждое мгновение, в каждое дыхание не благоговеть пред Ним. — Он — Сила моей немощи» (наст, том, с. 76). «Всегда я взыскивал Бога от юности моей, — говорится в записи от начала марта 1861 г. — и за то Господь возвел меня на высоту священства и внешнее положение мое устроил чудным и прекрасным образом, давши мне жену но сердцу и место знаменитое <…>. Слава Тебе, Благодетелю мой!» (там же, с. 146).
Выше уже отмечалось, что характер записей в настоящем дневнике тот же, что и в дневниках за 1857–1860 гг. Но выстроен текст дневника иначе — записи в нем впервые расположены в хронологическом порядке (за исключением двух «сбоев» — текет с датой «марта 13 дня 1861 г.» оказался между апрельскими записями за этот же год, а июльская запись за 31 число попала в ряд с текстом, помеченным: «Ноября 5 дня 1861 г.» (там же, с. 337, G19)). И если, например, самая поздняя запись в предыдущем дневнике — за 10 октября 1860 г. — оказалась в начале его текста (см. наст, изд., т. II, с. 42), то текст следующего дневника открывается самой ранней (из имеющихся в нем) датой — 19 октября 1860 г. И не просто «открывается», а дата эта заключает ряд записей, представляющих собою, на наш взгляд, заглавный лист дневника. Графически он выглядит так: