Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— В одном сомневаться не приходится: мы доели последний английский завтрак, — заявила одна из гречанок.

Я разъяснил, что эта часть Хэмпстеда оборудована так, чтобы выдержать напор самой сильной взрывной волны; в ответ гомерический хохот. Черно-юмористическое настроение и среди преподавательского состава. Я предложил вывесить объявление: «Ввиду того, что сегодня конец света, завтрашние занятия отменяются». Очень смешно. Однако сегодня утром мой класс углубленного изучения языка вышел из-под контроля: все закричали разом, и в голосах промелькнул отголосок той лихорадочной тревоги, какой в последние дни объяты все и каждый. Иду сегодня ближе к вечеру по Фицджонс-авеню и думаю: вот накатит необъятное тепловое излучение, и все дома рухнут. Не знаю почему, но страшнее всего показалось, что с деревьев облетит листва: ведь ее в любом случае сорвет первый же порыв осеннего ветра. В эти часы конец света оказался совсем рядом. Если мы не погибнем, облегчение будет смехотворным. Думаю, не погибнем, потому что русские всего лишь разыгрывают шахматную партию:

Куба — это жертва, за которой таится западня. Но в первую очередь поражает сама гнусность этого мира и то, что за ней скрывается — несостоятельность всех существующих политических теорий, философий, религий.

Отношения между Мэшлером и Джеймсом Кинроссом на пределе.

— Он разносчик. Его дело — торговать из-под полы сигаретами у Бранденбургских ворот, — талдычит Кинросс.

— Он чертовски темнит, — отзывается Мэшлер. — Иногда мне кажется, что он вовсе не представляет, кто вы такой, черт возьми.

Мэшлер намеревается запродать «Коллекционера» издательству «Саймон энд Шустер». Говорит, что не возьмет за это комиссионных, потому что книга ему нравится и вообще он «хотел бы оказать им услугу». В то же время он рассказал о книге издательству «Литтл, Браун», и вот Кинросс отослал рукопись им. Или думает, что ее туда отошлют. Темнит, как обычно. Все, что нам известно, — издательство находится в Нью-Йорке. Последняя новость от Мэшлера: текст запросят из типографии, чтобы на нее мог взглянуть высокопоставленный представитель кинокомпании «Бритиш лайон».

— Во всем этом много шума из ничего, — замечает М., — но может и сработать.

Мне понятно, что ненавидит в Мэшлере Кинросс, но готов поручиться, что там, где он может продать товару на пенни, Мэшлер продаст на фунт.

31 октября

Дорогой Фаулз!

«МЕЖДУ» [722]

Наконец-то мне выпала возможность очень внимательно прочитать Вашу рукопись, и я опасаюсь, что склонен целиком разделить мнение Мэшлера.

Хотя в ней продемонстрировано незаурядное литературное дарование и есть ряд чрезвычайно удачных мест, я убежден, что ее публикация не пойдет на пользу той репутации, которую — я в этом не сомневаюсь — Вы обретете после выхода «Коллекционера». Честно говоря, думаю, что решение опубликовать это произведение обернулось бы катастрофой. Во-первых, потому, что главная линия повествования слишком слаба, чтобы вытянуть всю книгу, и, во-вторых, потому, что в голосе рассказчика звучит слегка настораживающая na"ivet'e [723] , которая — вне зависимости от исходных намерений автора — способна оказать раздражающее воздействие на чувствительных английских читателей.

722

Такое название было у исправленной и переименованной рукописи «Поездка в Афины».

723

Наивность (фр.).

Я очень надеюсь, что Вы не обидитесь на меня за прямолинейность, если я откровенно скажу, что взгляды Вашего рассказчика вызывают у меня ассоциацию с эдаким политизированные Урнеи Хилом. Не выходите из себя. Я был бы очень плохим агентом, если бы не сумел предвидеть неприязненной реакции какую способна вызвать подобная точка зрения.

Может быть, Вы позвоните мне и мы обсудим это более подробно? Тем временем беру на себя смелость возвратить рукопись, выслав отдельной бандеролью. Думаю, Вам стоит на время отложить ее, ибо на повестке дня есть вещи, могущие лечь в основу более сильного произведения. Что до этого, не делайте попыток его публиковать — даже под псевдонимом.

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваш,

Джеймс Кинросс,

литературный агент

4 ноября

Вовсю работаю над «Волхвом». На днях Мэшлер обмолвился об «отсутствии стиля», якобы имеющем место у Грэма Грина. Но на мой взгляд, Грин сознательно пытается подавить стиль как средство самовыражения — иными словами, его стиль про пане как стекло. И мне кажется, это отнюдь не так легко, как думает Мэшлер. Высокообразованным людям (а к таковым, по сути, относятся практически все писатели) почти невозможно устоять от соблазна прибегать к редким или малоупотребительным словам создавать метафоры, выстраивать сложные фразы — иначе говоря, писать «под Джеймса». Перегружать слова собственной эрудицией. С другой стороны, можно писать самым простым языком и эффект окажется таким же: читатель увидит сюжет, цепь событий весь мир книги сквозь стекло, но не прозрачное. Я отнюдь не утверждаю, что стекло с гравировкой (как у Вулф, Джеймса) цветное стекло (скажем, у Фолкнера, Джойса, Лоуренса) или матовое стекло (у повествователя в произведениях школы рабочих романистов) образчики неправильного стиля. Фред в «Коллекционере» матовое стекло. Но мне ближе традиция прозрачного стекла (Грин, Во, Форстер). Традиция Дефо — Филдинга, а не Стерна.

5 ноября

Сегодня пришли две телеграммы: обе с поздравлениями. Одна от Кинросса, другая от Мэшлера. Американское издательство «Литтл, Браун» предлагает за «Коллекционера» три с половиной

тысячи долларов. Если верить Мэшлеру, это намного выше их

обычной планки — полутора тысяч долларов. Надо предложить книгу издательству «Саймон энд Шустер» — просто чтобы убедиться, не предложит ли оно больше.

Все это странным образом не волнует — может быть, кажется нереальным? Думаю, черед реального настанет, когда книгу опубликуют. В данный момент меня беспокоит «Волхв»: просто ужасно, как может колебаться оценка еще не завершенной работы. Один день мне кажется, что текст великолепен, другой — что никудышен. Но в целом я счастлив. Будто нахожусь за, а не перед чистым полем. Последние дни передо мной маячит образ топографического упражнения — умения читать карту, а также еще один — образ бега по пересеченной местности. Словно, стартовав вместе со всеми, испытываешь несказанное облегчение, наконец оставшись один. Один в открытом пространстве.

Обложка «Коллекционера» — работы Тома Адамса. Оказывается, я неверно понял Мэшлера. Он сказал: «Как Чоппинг». Похоже, Адамс не жалует Чоппинга и хотел сделать обложку в стиле trompe-l'oeil [724] , дабы продемонстрировать, что способен создавать оптические иллюзии даже лучше Чоппинга. Что и осуществил. Бледно-желтое облако, ржавый ключ, прядь темных волос (причем каждый волосок прорисован отдельно) на фоне пробкового дерева. Издательство «Кейп» в восторге от его работы. Я тоже.

724

Рисунок в технике обманки (фр.).

12 ноября

Ли. Здесь все зациклено на деньгах и смерти: говорят только об умерших, умирающих и деньгах, которые от них останутся. Диалоги совсем как у Ионеско. У М. ни с кем не сравнимый талант запоминать абсолютно незначащие вещи — числа, детали обедов, ужинов. Если и впрямь настанет день конца света, для нее он пребудет днем, когда она получила письмо от Хейзел. Она поведала Э. о постигшей Хейзел «трагедии»: каком-то молодом человеке, которого, как она надеялась, та сможет заарканить. Но, видите ли, тот намеревался переспать с ней, а она, неразумная, отказалась. Все это выглядит до ужаса неэмансипированно: прося совета, Хейзел написала М. — и это в наши-то дни, в наш-то век, просто поверить невозможно! Бедняжка так и не смогла освободиться от предрассудков, опутавших затхлый мирок Ли, в котором нет места ничему, кроме холодности и приличий.

* * *

Дж. Лавридж. Сегодня рассказал ему о «Коллекционере». Он воспринял новость на удивление доброжелательно. А потом поведал — к моему величайшему изумлению, — что и сам он поэт. Написал большой стихотворный цикл — в форме сонетов, — посвященный Елизавете I.

— Один из них я прочитал другу, и тот разрыдался.

Я замялся, пробормотал какие-то банальности; трудно было не расхохотаться. До чего трогательно: амбициозный маленький человечек и его потаенные стишки.

Если мне импонирует Дж. Лавридж, то его проклятого кузена, коммодора воздушного флота, пытающегося привнести во все, что он делает, лексику штабиста, служаки в мундире, я на дух не выношу. Вся эта абсурдная напыщенность и официальщина: он, извольте видеть, «отдает распоряжения». «Экзаменаторы должны учитывать» (это мы-то, когда проверяем письменные работы учащихся) то-то и то-то. Из породы тех, кто неизменно выплескивают из корыта с водой ребенка, он буквально помешан на таблицах, графиках, расписаниях, цифровых показателях, фактах. Полагаю, такие люди являют собой не что иное, как современное воплощение miles gloriosus [725] , достойное осмеяния, и к ним следует относиться как к таковым. Когда они на сцене, зрители покатываются со смеху, но коллегам по труппе вовсе не так весело. Все его самодурство и грубость — на бумаге; ну что же, придет день, и я отвечу ему тем же — на бумаге.

725

Хвастливого воина (лат.).

20 ноября

Пришел сигнал «Коллекционера». Роман воплощается в реальность, читается гораздо лучше, чем раньше. Есть и первая реклама — извещение в «Букселлере».

Ужин с Дженнифер Ардаг. Атмосфера официальная и скованная; у нее талант собирать вокруг себя далеких от естественного поведения людей. Вроде ее шефа Джона Розенберга, главы лондонского филиала компании «МГМ», — несуразного человечка, говорящего этаким особым командным тоном: всегда чересчур громким, гнусавым, пронизывающим. Его манеры отмечены каким-то окаменевшим и чуть циничным налетом светского — вернее, псевдосветского — лоска. Предпочитает безличные формы речи. Странно: такой же голос, как у бывшего мужа Дженнифер. Присутствовал и еще один молодой человек из «Таймс литерари саплемент» — Алан Дэвис: маленький, одноглазый, тоже язвительный или псевдоязвительный и тоже какой-то окаменевший. Люди, безнадежно далекие от живого слова, от творчества. Евнухи от литературы, навсегда застывшие у входа в гарем. Когда они пишут, в лучшем случае получается кто-нибудь вроде Фэрбенка или Честерфилда. Шеф «МГМ» долго распространялся о том, как ему хочется поселиться в загородном доме в Дорсете. А когда ужин кончился, Дж. поведала нам ошарашивающую правду: оказывается, он — американец. И к тому же еврей. И, стыдясь того и другого, напяливает на себя этот режущий ухо тон как защитную маску.

Поделиться с друзьями: