Дневники св. Николая Японского. Том V

Стефан Мацуока, катихизатор в Фукуока, на Киусиу, просит внимания и любезности Павлу Муроками, христианину из Карацу, отправляющемуся в Токио. Был я внимателен и любезен в субботу: угощал Муроками и его спутника–язычника, долго говорил с ним и расстался только перед всенощной, пригласив и его помолиться, завтра также пригласил к Литургии в такой торжественный праздник и потом опять ко мне на чай и беседу. Но Муроками не был ни на всенощной, ни в Духов день на Литургии, ни потом у меня. Недаром все катихизаторы, бывшие в Карацу, ропщут на Муроками, знать; благочестия у него не видно, а желание играть роль больше; оттого и на всех катихизаторов он жаловался мне.

10/22 июня 1899. Четверг.

11/23 июня 1899. Пятница.

Записать нечего, кроме того, что нечего записать. Дождь, слякоть. Я полубольной от неисправившегося еще желудка (ужели он так и останется, и в гроб скоро уложит меня, не дав докончить переводы?).

Накаи болен своей «какке» до того, что сегодня утром мы должны были прервать занятия, и он ушел в постель; вечером прислал сказать, что не может прийти (да и утром едва приплелся).

От нечего делать я занялся переводом накопившихся расписок.

12/24 июня 1899. Суббота.

Яков Ивата, катихизатор в Фукурои, описывает свою Церковь как самую негодную — «ни у кого из христиан–де ни веры, ни доброго поведения нет». Сам своею леностию и дрянностию расстроил Церковь и жалуется на христиан!

13/25 июня 1899. Воскресенье.

У обедни были: артист–скрипач Константин Михайлович Думчев, его отец Михаил Фирсович и мать. Пришли еще до Обедни (прибыв из Иокохамы для того собственно, чтобы помолиться сегодня в Церкви); спросил у них «куда из Церкви», и, узнав, что прямо обратно в Иокохаму, я пригласил их после службы позавтракать у меня. Но из Церкви зашли ко мне вместе с ними еще четверо русских и после чая сидели–сидели, и конца не было их сиденью; как сказать было им «прощайте», а Думчевым — «пойдемте завтракать»! А всех пригласить смешно было бы, — есть нечего было бы всем. Наконец, Михаил Фирсович спросил: «Нет ли чего посмотреть в Токио?» — «Как не быть! Музеи»… и прочее. Кстати, тут же был и сегодняшний проповедник Емильян Хигуци (которого тоже нельзя было бы не пригласить обедать). «Вот вам и чичероне», — сказал я, указывая на него. «Отправимтесь; прежде всего пообедаем, потом будем смотреть», — продолжал старший Думчев, и снялись все разом. Успел я шепнуть Константину: «А я хотел было после завтрака просить Вас сыграть». Он тотчас же сообщил это отцу, который, прощаясь, говорил: «А мы это устроим». Увидим, устроят ли. Крайне жаль было, что непрошеные гости лишили удовольствия позавтракать вместе с Думчевыми и послушать артиста. Приглашали на концерт в Иокохаму, во вторник, но в России архиереи разве бывают на светских концертах!

14/26 июня 1899. Понедельник.

Утром был на экзамене в Катихизаторской школе по Догматике. Экзаменовались в старшем курсе двое, только и находящиеся в нем; ничего, годны для проповеди в деревнях, как и сами деревенские. В младшем пять, из коих только двое довольно надежны; остальные глупы, особенно Степан Такахаси, бывший разносчик газет, только дрова рубить и годен. Истощение учеников для Катихизаторской школы дошло до крайности.

15/27 июня 1899. Вторник.

Был на экзамене у семинаристов: седьмой курс, выпускной, где одиннадцать человек, отвечали хорошо; шестой, где четверо всего, преплохо: толковали Ветхий Завет, а Историю Ветхого Завета знают хуже двенадцатилетних девчонок Женской школы; то же — оскудение учеников до последней крайности!

Фома Танака, катихизатор в Вакаяма, пишет, что прекратил общение с протестантами в проповеди; о. Сергий Судзуки сообщил ему то, что я написал о. Сергию о сем. Но Фома жалуется на о. Сергия за то, что он, недавно погребая христианина в Вакаяма в дождь, не захотел идти на кладбище в ризах, и спрашивает, «каковы правила насчет сего»? Жаль, что Вселенская Церковь не предвидела сего вопроса! Отвечено, что риз дождем портить не следует и что о. Сергий не погрешил, снявши их и пошедши в простом платье.

Из Ецуя приходили трое христиан — врач Танабе, Сея и еще один — просить поставить им священником диакона Павла Такахаси.

— Но в вашей Церкви два священника, и им–то дела мало, так что о. Павел Савабе часто то в Одавара, то в Сиракава отправляется — зачем же третий?

Молчат.

— Скажите мне причины, по которым просите.

— Моисей Хамано желает.

(Вот–те и раз! Этот негодяй, только что выпущенный из тюрьмы, где два года сидел за наглый обман города — поставлял для водопровода забракованные чугунные трубы — осмеливается изъявлять подобные просьбы, и его слушают, потому что он все еще богач!)

Я ответил: пусть христиане прихода Ецуя купят приличное место под Церковь, построят Церковь, тогда они будут иметь право просить для себя священника. А Церковь построить действительно нужно, ибо в Церкви в Коодзимаци молиться всем тесно.

Обещались подумать об этом. В дальнейшем разговоре упомянуто было имя Павла Хирума (развратившегося христианина в Коодзимаци, тоже богача), что, мол, и ему предложат пожертвовать на строение Церкви, причем Танабе заметил, что он ныне стал родственником Хирума: «женил недавно сына на его дочери».

— Повенчали в Церкви?

— Нет, этого не было.

— Как? По–язычески? Оба христианина и без христианского брака сошлись на жительство? И это с Вашего позволения? Как же Вы беретесь хлопотать по церковным делам, когда в семье у себя остаетесь язычником? Вернитесь домой и скажите Вашему сыну и его жене, чтобы они прекратили сожительство на нынешний пост, попостились, исповедались и приобщились в праздник Святых Апостолов; им отпустить грех можно, потому что вина больше Ваша, а не их; потом попросите священника повенчать их, и пусть живут с Богом! Тогда и Вы можете участвовать в церковных делах; без того вперед я не приму от Вас ни слова по Церкви.

— Поговорю с Хирума, — отвечает.

— Опять Хирума! Скажите ему, что участь его ужасна, если он не покается. Прочитайте ему вот что Апостол Петр пишет о подобных (и я прочитал им 2 Петр. 2, 20–22). — Деньги он в могилу не унесет, наложницы только до гроба, а потом вечный ад, если останется закоснелым…

16/28 июня 1899. Среда.

На экзамене в Катихизаторской школе и в шестом классе Семинарии по толкованию Евангелия; довольно порядочно отвечали.

В мужских школах беда от оскудения учеников, а в женской, наоборот, от изобилия. Просятся и просятся. Больше восьмидесяти учениц поместить в школе нельзя; в нынешнем году с десяток кончат курс; кандидатки на место их давно уже имеются; а за ними ныне девочек двенадцать тоже имеются, которым неизвестно, когда откроются свободные места в школе; а за этим еще не перестают поступать просьбы. Дочери служащих Церкви принимаются на полное церковное содержание; с прочих требуется плата: полная — пять ен, половинная — две с половиною ены, или меньше, если очень бедны и усиленно просят.

Кончилась комедия: господин Окамото Риуноске явился сегодня в девятом часу вечера объявить, что второго числа следующего месяца он в Владивосток не уезжает, как окончательно было решено, и уедет ли когда после — неизвестно. Восстали против его отправления в Россию: министр иностранных дел Аоки, женатый на немке и протестант; Торио, завзятый буддист; Кацура, министр военный — из–за его репутации (как убийцы корейской Королевы — Окамото прямо этого не говорит, но это очевидно). Не хотят давать ему поручения исследовать религии в Европе, как дано было таковое два года тому назад. Нынешний премьер Ямагата, министры внутренних дел Сайго, просвещения Кабаяма — не противятся его отправке, но тоже, как видно, не хотят ничего сделать и в пользу его. Долго плел Окамото все это, стараясь выпутаться из затруднения предо мною (для храбрости, кажется, и хватил немного, лицо было очень красное). Но я, поняв, наконец, в чем дело, поспешил уверить его, что нисколько не в претензии на него; кстати, и в Россию не писал никому (кроме о. Феодора) о его намеренном путешествии; рекомендательные же письма у о. Мии; неудобство одно — растратился он на подъемные о. Мии, да и я тоже — дал ему семьдесят ен на платье; больше сего решительно не о чем сетовать. Обещал я известить о. Мии о неотправлении второго числа и вообще о том, что затормозилось дело, и звать его на Собор к одиннадцатому июля, что и сделал тотчас по отбытии Окамото.