Дни мародёров
Шрифт:
Раньше ведь… раньше он никогда не видел оборотней. И не думал, что они могут быть такими… обычными?
Грум усмехнулся, словно прекрасно знал, о чем он думает.
— Тебя-то как звать, шкет?
— Ремус. Просто… Ремус.
— Серьезно что-ль? — хмыкнул Грум. — Или прозвище выдумал?
— Серьезно, — озадаченно пробормотал Ремус.
Бородач издал ещё один вытянутый смешок в сторону Валери, указывая на Ремуса, как на нечто крайне забавное.
— Видала, а? — Валери сделала вид, будто её очень интересует рукав её свитера. — Он «серьезно» Ремус. Может завтра к нам «серьезно» Ромул заявится, а, а?
И он сипло захихикал,
— Довольно, Грум, — холодно произнесла Валери. — Он ждет. А у меня ещё куча дел и у тебя, кстати, тоже.
— Да-да, — спохватился новый знакомый и с хлопком потер ладони. — Ну идем, малец. Представимся, а потом решим, куда тебя пристроить.
Они вышли из палатки и мир, ослепительный, оглушительный, ледяной и яркий вломился в замучанное сознание Ремуса и он замер у палатки, ослепший, беспомощный и слабый, как новорожденный котенок.
— Иди! — Валери легонько толкнула его в спину. Ремус запахнул куртку и пошел, а его провожатые устремились следом.
В первые секунды лагерь показался ему обширным и масштабным кэмпингом, который за годы превратился в тщательно убранную и цивилизованную свалку.
Жильем здесь служили вместительные палатки-хижины в человеческий рост, но от самих палаток в этих сооружениях осталось очень мало, один только брезент, выглядывающий из утепляющих пуховых одеял и досок, служащих палаткам опорой. Построены они почему-то были вокруг стволов деревьев. Повсюду здесь царило нагромождение самой разномастной, старой или поломанной мебели и предметов быта. Жилища отгораживались друг от друга самодельными изгородями, но при этом все дома смотрелись друг в друга, как будто их жильцы были одной большой семьей.
Рядом с каждым «домом» горел огонь. Его устраивали в самодельных полевых печах, бочках, разводили прямо на земле и вокруг каждого очага ютились люди.
Точнее… это были не совсем люди.
Ремус изо всех сил старался не глазеть по сторонам, но ничего не мог с собой поделать.
Оборотни, оборотни, повсюду были оборотни, мужчины, женщины, дети, бегающие вокруг стайками и то и дело попадающие под ноги! Он не мог поверить, что в ночь полнолуния все они, эти милые женщины, помешивающие в котлах, дети, старики, все становятся волками, это было совершенно невероятно! Их одежда: дутые куртки, грубые теплые свитера, джинсы, ботинки, их манера собираться вокруг костров, готовить еду, чинить какие-то вещи, общаться, всё это только укрепляло впечатление о большой веселой компании, которая выехала в лес на праздник Гая Фокса или чего-то в этом роде.
И только когда Ремус вглядывался внимательнее в то, чем они занимались, истинная природа «кэмпинга» выползала наружу. Женщины голыми руками освежевывали зайцев и мелкую лесную живность — печальные шкурки висели на растянутых бечевках рядом с выстиранной одеждой. Мужчины, почему-то все как один бородатые или со щетиной, разделывали тушки и готовили оружие. Лица, руки многих из них, даже маленьких детей и хорошеньких девушек покрывали шрамы, а иногда — и волосы. Кто-то выставлял их напоказ, а кто-то наоборот прятал лицо под капюшоном. Впрочем, долго вглядываться у Ремуса не получалось — стоило ему заглядеться на что-нибудь, Грум или Валери толкали его в плечо.
— Куда мы идем? — спросил он, тяжело переступая по снегу и слегка нервничая от того, что Валери шла позади и была такой чужой и холодной. Точнее, ещё более чужой и холодной, чем обычно.
— Мы
идем к Отцу! — жизнерадостно сообщил Грум. — Сивый лично знакомится с каждым новичком, так уж положено. И не удивляйся, если он…— Почему вы называете его отцом? — Ремус окинул взглядом грузного, как минимум сорокалетнего мужчину. — Он же не ваш…
— Он Отец всем нам, парень. А мы все здесь братья и сестры, — ответил Грум и Ремус понял, что именно он подразумевает под «Отцом».
— Всем? — Ремус оглянулся по сторонам. — А сколько чел…
— Мы не люди, парень! — резко оборвал его Грум. — Не люди! Мы волки, понятно?
— Д-да… извините, — Ремус выждал пару секунд и снова открыл рот.
— Сорок один, — опередила его Валери, схватила за предплечье и заставила повернуть направо и нырнуть в утоптанный «проулок» между тентами. — Сюда.
— Сивый обратил сорок человек? — севшим голосом уточнил Ремус, очень надеясь, что Грум посчитает это признаком восхищения.
— Освободил, — значительным тоном поправил его тот. Он шумно дышал в морозном воздухе, выдыхая целые облака пара. — Он освободил сорок человек, верно. И знаешь, что я тебе скажу? Фенрир Сивый мог бы пойти дальше этого Темного Лорда, вот только не все это понимают. Но когда-нибудь поймут, обязательно, в…
— Пришли, — объявила Валери, остановившись у одного из тентов.
Он был немного больше остальных и обит по крыше и стенам коричневой кожей, но в целом ничем не отличался от всего лагеря. Ремус замер, глядя на палатку с некоторым замиранием.
— Заходи, мальчик.
И она медленно отвела вверх клапан.
С падающим сердцем, Ремус шагнул в полумрак тента.
Всё происходило так быстро. Он шел к этой палатке всю жизнь, с тех самых пор, как узнал, что это именно Фенрир Сивый превратил его существование в ад. Ремус мечтал увидеть Сивого, да-да, он не врал Валери, он мечтал встретить его и убить, хотя прекрасно понимал, что этого не случится. Он заготавливал сотни прекрасных обличительных выпадов в адрес Фенрира Сивого, зная, что никогда не выскажет вслух ни один из них, думал, что когда они все-таки встретятся лицом к лицу, он будет готов!
И вот теперь это случилось. Быстро, спонтанно. Никто не спросил у Ремуса, готов он, или нет, его просто втолкнули в палатку и все. Он не мог вспомнить ни одного из своих обличительных доводов, не мог даже толком понять, что всё это значит. Они просто встретились. У него было сухо во рту, ему очень хотелось пить и ноги замерзли — вот и всё, что он чувствовал во время этой долгожданной и судьбоносной встречи.
Фенрир Сивый сидел за столом в темном углу своего тента и руками ел что-то из глубокой жестяной миски. Пальцы с длинными желтыми ногтями блестели в жиру, куски еды падали из его рта обратно в тарелку, он чавкал, отрывал мясо от косточек зубами, сопел в миску и полностью игнорировал присутствие ещё нескольких оборотней, еды у которых было почему-то гораздо больше, чем у него самого.
Волосы у него были длинные, темные с проседью. Он собирал их в хвост, но несколько сальных прядей все же вылезло и лежало у него на лице. Это лицо могло бы быть привлекательным, если бы волчьи черты не проступали на нем так очевидно, когда Сивый смеялся или хмурился. Как будто кто-то неправильно трансфигурировал его в волка и он застрял где-то на четверти обращения. Это было страшно. Действительно страшно.
— Отец, — благоговейно молвил Грум, неловко наклоняя вперед свое грузное тело.