Дно
Шрифт:
ГЛАВА III
ШМЕЛЁВА. 2000-й г.
Две недели спустя
Спуск был пологим и смешным, на первоклассника. Это был даже не спуск, а так себе уклон. Уклончик. Но Катя ухитрилась упасть на нём четыре раза, извалявшись в снегу как в муке. Она не претендовала на медаль, правда самолюбие претило ей выглядеть неумейкой. Хотя, с другой стороны, она всё же привлекала внимание. Внимание того, кого имелось целью привлечь.
– Снегурочка! – Степан подкатил, мягко притормозив рядом с упавшей девушкой, протянул руку. – Когда научишься съезжать?
Он улыбался и это, наверное, было главное.
–
Она деланно надула губки и принялась стряхивать снег.
– Ну ты Снегурочка!
Он начал ей активно помогать отряхиваться, но Катя одёрнула его руку, когда та дважды прошлась ниже спины.
– Снегурочка. – Недовольно выговорила она. – Спасибо тебе, что не рифмуешь это слово!
– Не понял я… Как так рифмовать? С чем я должен рифмовать?
– А ты догадайся!
Девушка улыбнулась, прекрасно осознавая, что улыбкой своей сглаживает «колючесть» и привязывает парня надёжней.
Лыжи её интересовали, не больше, чем футбол или бокс. Катюха была поэтической натурой. Но из спорта вынесла только одно: побеждает в нём тот, кто имеет волю побеждать. А если правила не соблюдаются, придумай свои обходные фишки, чтобы переиграть оппонента и получить нужный результат. Так и со Степаном получилось. Когда он пригласил её на лыжню, она подумать не могла, что он приведёт с собой Лёньку Вестрикова, её соседа по парте. Да ладно бы привёл. Он демонстративно отстранился от неё самой и стал открыто оказывать знаки внимания Ольке, что естественно сказать, не могло не ударить по Катиному самолюбию. Катя была умная девушка, и в принципе не была бы против, если бы Стёпа стал вдруг ухаживать за её лучшей подругой Олькой. Но только не после того, как Стёпе стала нравится она. А то, что она ему нравится, это Катя знала. Не понимала, а именно знала. И вдруг, нате, распишитесь! Щелчок вам по носу, ну не-ет… Тут-то и пошли в ход те самые обходные фишечки, завуалированные приёмы. Катя на лыжах ездила ни хорошо, ни плохо – посредственно. Как и Олька, впрочем. Только парням это было не обязательно знать. И получилось, что Олька ни дать, ни взять просто мастер лыжной ходьбы. По сравнению с вечно падающей и чуть ли не хныкающей Катюхой. Она куксилась, жаловалась и обещала, что не оденет никогда «эти дурацкие лыжи». «И вообще, зачем она пришла? Чтобы падать?» В итоге, почувствовав ответственность и виноватость, Степан бросил валять дурака и передал Ольку на попечение Лёньки. А сам…Ну, конечно, куда он денется…
Нравился ли ей Стёпа? На этот вопрос она не могла ответить однозначно. Наверно, да. Её привлекали такие лобастые, твёрдо уверенные парни. Любовь не любовь, но сердечко захолаживало, когда на неё смотрели как на богиню бравые хулиганистые мальчишки. Это льстило ей как девочке. Девочке, в которой очень рано стала развиваться женщина. К своим пятнадцати годам она понимала суть магнетических явлений как взгляд, улыбка. Она многое почерпнула из русской и зарубежной литературы. Чужой бабий опыт она по недомыслию пыталась сунуть в свой багаж. Однако, очень быстро сообразила, что переигрывает и рискует всё опошлить. Увы, она не была красавицей. У неё не было длинных изящных ног и волнующей выпуклой груди. Зато была беспроигрышная улыбка. Её-то она и оттачивала перед зеркалом в ванной комнате. «Инструмент» был дан от бога, а вернее от мамы, и действие его было опробовано на многих ребятах. Безотказное оружие, которое делало из грубой сквернословящей шпаны податливый пластилин. Главное, знать – когда надо и с кем. В том или ином случае получалось одинаково волшебно: хулиган таял, а не хулиган просто терялся в пространстве. Попадались и толстокожие, но эти не смели войти в её зону, когда ей покровительствовали более сердитые. Как Стёпа, к примеру. В классе он лидер. И особенно приятно, что такой лидер влюблен в тебя.
– Сколько раз говорить: скатываешься – не стой прямой как линейка. Корпус наклони, колени – вот так! А здесь скатиться-то – раз плюнуть! Здесь и угол создавать не нужно, чуть подайся вперёд, да в коленках приопустись. Вот, смотри…
– Это я знаю! Я падаю, когда хочу остановиться.
– Останавливаться я тебя научу потом! Ты пока научись по ровной скатываться…
С того походного раза,
они лишних людей на лыжи не приглашали. К чему? Степан на правах маститого спортсмена обучал её как что, да правильно, а ей, разумеется, не могло это не нравится. Её забавляло его снисхождение, тем более что на таких крохотных спусках она могла бы и не падать совсем. Только зачем быть умехой, когда парень сопротивляется её чарам. Противление было заметно, когда он часто отводил глаза и попросту грубил ей в ответ. Тогда Катя допускала касаться себя: плеч, талии… На остальное у Стёпы пока не хватало смелости. Да и то, эти прикосновения случались, когда ему требовалось сформировать у ней чёткий контур лыжного ходока. Тем не менее, она чувствовала, что это приносит Стёпе неземное наслаждение. А ей? Ей, впрочем, тоже…– Тёпа, а можно тебя спросить? – Обратилась Катя, когда они накатались досыта, и теперь по вечёрке возвращались домой.
– Спрашивай.
– Зачем ты тогда… Лёню привёл? Ну, в первый раз тогда, в воскресенье?
– А ты зачем, Ольку?
– Я… Ну…, пожалуй, дура была.
– Ну и я тоже…, наверно, дурак. Хотя… не знаю. Приятное тебе хотел сделать. Он же тебе нравится.
– Кто? Лёнька? Вот, ещё! Я тебе уже сказала, кто мне нравится!
Степан не нашёлся с ответом и что-то промычал или хмыкнул. Они уже подошли к её дому, подъезду и Катя повернулась к нему попрощаться.
– Ну всё! Давай мои лыжи!
Степан передал её пару лыж и, вроде как покровительственно похлопал по плечу.
– Ты сегодня молодец. Уже видны успехи… Ходишь хорошо, спускаешься, ладно… Подучимся. Главное, я считаю, есть задор. А остальное приложится! Во-от… Ну, что? Тогда до следующего воскресенья?
Катя, улыбаясь, кивнула и неожиданно для самой себя поднялась на носочках и приложилась поцелуем Стёпе в нижний уголок губы. Тот на миг опешил, захлопал ресницами и запоздало потянулся в ответ. Но Катя отстранилась, рассмеялась и, повернувшись спиной, побежала в подъезд. Сегодня юноша уснёт не скоро!
Дом её встретил запахами кухонных котлет и жареной картошки. Конечно же, сегодня кулинарил папа.
– Папка, как вкусно пахнет! – Вбежав на кухню, она чмокнула отца в щёку. Щетина традиционно уколола нос.
– Да, ладно, тебе подхалимка. Последняя партия… моя вина. Черненькие. Да и запах ещё не выветрил. А ты говоришь, вкусно…
Папа улыбался, выгоняя полотенцем жар плиты в приоткрытое окно.
– Ну, у тебя не все такие, – критически осмотрев тарелку отрезюмировала дочь. – А вообще, голодные девочки всё съедят. Мама, ещё на дежурстве?
– На дежурстве. Эй-эй! – Прикрикнул тот, глядя, как её дочь уминает за щеку одну из удавшихся котлет. – А ну ка мыть руки, во-первых. А во-вторых, убери лыжи куда надо! Разбросала в прихожей…
– Слушаюсь! – Задорно отрапортовала Екатерина и убежала в прихожую.
За ужином зашла речь о её досуге и новым увлечением лыжами.
– Ну и как вообще? На спортивном поприще?
Папа всегда говорил через набитый рот, хотя сам её учил сначала прожевать, а потом сказать.
– Нормально, папка… Нравится. Из всех вариантов спорта.
– Да? Что-то я не помню твоей радости, когда я тебя ставил на лыжню в семилетнем возрасте.
– Ну, папка! Я ж маленькая тогда, глупенькая…
– Да-да, понял. А сейчас, надо думать, в тебе раскрылись чакры будущей олимпийской чемпионки. Это, судя по тому, как ты дважды в неделю убегаешь в парк.
– Это плохо, папа? – Катя, то ли в силу голода, то ли пренебрежения, проговорила это тоже через набитый картошкой рот.
– Это неплохо, доча. Только скажи мне на милость! Чакры эти самые в тебе раскрывает, не тот ли провожатый, что я видел в окно?
Если Екатерина смутилась, то никак не показала. Отцу даже примерещилась лукавая улыбка. Тонкая. Еле уловимое движение губ. Коронный приём его супруги, в бытность ещё невестой.
– Это Стёпа. Он учит меня как двигаться. И … учит всему, что с этим связано.
– Во как! Надеюсь, за пределами лыжного спорта, вас ничего больше не связывает?
Сказал и поперхнулся. Дочь смотрела на него также как жена. Один в один. Когда он брякал чего-то, не подумав.
– Связывает, папа. Это физика. Он подтягивает меня по этому предмету.