До ее смерти осталось сто дней

— Ну, так ты ошиблась, мама, слышишь? Я ни черта не справляюсь! — закричал Драко, поднимая взгляд к потолку.

Еще и эта записка… Он нашел ее уже после похорон, здесь, в кабинете и она лежала теперь на столе — белоснежная, плотная бумага и ровный мамин почерк. Драко пробежал написанное по диагонали и отбросил ее, будто она прожигала ему руку. «Пойми… сынок… люблю тебя… прости». То, что он успел прочесть, разозлило его еще сильнее. Ну, уж нет! Она же была такой обманчиво сильной! Иногда ему казалось, что это отец скорее опустит руки, но только не мама — она-то у него образец сдержанности и хладнокровия! А выяснилось, что сила ее была в Люциусе. Не стало его — и силы ее не стало. Драко не хотел прощать ее. Простить — значит впустить в себя боль, ту агонию, которая пока мирно дремала внутри, задушенная яростью.

Когда Малфой почти ополовинил бутылку, он все же решился прочесть письмо. Вряд ли оно погасит злость — быть может, сделает только хуже. Стремясь еще немного оттянуть этот момент, Драко вышел в сад. Ноги сами собой понесли его на могилу. Закатное солнце заливало все вокруг мягким, оранжевым светом.

«Это ведь мог быть счастливый день, мам», — подумал Драко. — «Мы бы с тобой справились, выжили. Рано или поздно стало бы легче. А что же теперь? Ничего уже не вернуть».

На могиле пока не было надгробия — будто здесь был похоронен кто-то безымянный. Драко опустился возле могилы — его одежда уже давно измялась и выпачкалась. Он достал из кармана сложенный вдвое листок, развернул и, сделав глубокий вздох, принялся читать.

«Я слаба, Драко. Слаба и труслива.

Глядя в будущее, я вижу тьму, из которой мне уже не выбраться. А вот ты — можешь. Тебе кажется, что ты остался один, но это пройдет, сынок. У тебя есть будущее. Будь достаточно храбр, чтобы сделать его таким, как хочешь ты.

Не думай, что в твоих силах было что-то изменить. Пойми, ты не мог бы сделать ничего. И прости меня, что я сделала это так — не решилась поговорить с тобой напоследок, обнять. Это малодушие — единственное, о чем я искренне сожалею. Просто иначе я бы наверняка отложила это на день, неделю, а ожидание для меня стало невыносимым. Для меня это лучший выход. Ты можешь не поверить, справедливо предположить, что ничего хорошего в смерти нет. Ты можешь сказать, что я просто сбежала от проблем и боли. И ты прав, Драко. У тебя есть причины злиться на меня, сынок…

Я надеюсь, что ты никогда не поймешь меня. Если поймешь, то значит, что тоже столкнулся с такой болью, от которой сбежать в смерть — счастье.

Я верю, что когда-нибудь у тебя хватит сил простить меня. Но не понять. Ты еще этого не знаешь, не чувствуешь — особенно сейчас! — что ты гораздо сильнее меня и справишься со всеми трудностями, которые наверняка преподнесет тебе судьба. Ты Малфой, Драко! Помни об этом, сын! Не дай этой фамилии сгинуть без следа, не позволь ни Темному Лорду, ни судьбе отобрать у тебя твою гордость и честь.

Держи спину прямо, Драко! За отца, за меня и за себя, конечно.

Я люблю тебя».

Под конец строчки совсем расплывались перед глазами Малфоя. Он зло смахивал набегающие слезы, но они появлялись вновь и вновь. Уж если он ошибался в Нарциссе, считая ее гораздо сильнее, чем она оказалась на самом деле, то где гарантия, что и мать в нем не ошиблась. Он чувствовал себя так, словно на него свалился неподъемный груз, придавил его к земле и никогда больше не позволит подняться на ноги. Где же найти силы, мама? Почему об этом ты ничего не написала?

Совсем стемнело. В траве слышался треск цикад, ночные мотыльки летали над головой. Дом за спиной Драко был погружен в густой, зловещий мрак. Возвращаться туда не хотелось — там все было совсем чужим, но больше его нигде не ждали. Он не мог вернуться в Хогвартс, который, как написал Снейп, возглавила МакГонагалл. И Мэнор был для него навеки закрыт — его опечатали авроры через два дня после их отъезда во Францию. В блеклом лунном свете Драко видел метку на своем предплечье — и только вопрос времени, когда Темный Лорд призовет их вновь. Тогда и свобода для Драко закончится. Вот такую жизнь ты видела для меня, мама?

***

Дни шли за днями — тошнотворные в своем однообразии. Иногда Драко чудилось, что он вовсе разучился разговаривать, ведь кроме коротких команд, которые он отдавал домовым эльфам и нескольких фраз, которыми он перекидывался при встрече с магглами, живущими в поселке, он не беседовал ни с кем. Сколько бы это длилось и чем бы в итоге завершилось, Драко так и не суждено было узнать.

Одним жарким июльским днем на подоконник его комнаты прилетела сова. К лапе птицы было привязано письмо и, как только Драко забрал его, она коротко ухнула и взмахнув пестрыми крыльями, улетела. Письмо было адресовано матери, но, видимо, сове было сказано отдать его Драко, если она не сможет найти Нарциссу. Зная Снейпа, тот вполне мог догадываться или наверняка знать о маминых планах — так что неудивительно, что он перестраховался.

Драко нетерпеливо развернул пергамент, уселся на ближайший стул и принялся читать.

«Здравствуй, Нарцисса.

Смею надеяться, что ты в добром здравии. Настоятельно советую тебе принимать то зелье, которое я послал тебе в прошлый раз — оно сгладит душевные терзания. И, право, не игнорируй зелье Сна без сновидений — оно также будет крайне полезно в твоем случае.

Мэнор решили продать. Деньги пойдут в качестве компенсации семьям погибших авроров.

Темный Лорд о вас не спрашивал. Пока ты и Драко далеко не на первом месте в перечне его проблем.

Да, если Драко захочет, то он может пожить в моем доме. Но я все еще сохраняю надежду, что до этого не дойдет, Нарцисса. Не возлагай на его плечи то, что он пока не в силах нести.

Гермиона Грейнджер наконец-то пошла на поправку. Уж хотя бы из-за этого тебе больше не стоит тревожиться.

С почтением, Северус Снейп».

Драко отложил письмо, помассировал виски — как же у него жутко разболелась голова! Что значит это «пошла на поправку»? Она болела? И какого черта его мать знала о Грейнджер больше, чем он сам? То есть всякий раз, как он ходил вокруг да около, пытаясь хитростью выманить хотя бы жалкую крупицу информации о ней, а мама лишь неодобрительно поджимала губы, заставляя Драко умирать от стыда, она на самом деле знала многое. Спрашивала у Снейпа — больше, чем полгода! Но зачем? И почему Нарцисса должна была тревожиться из-за Гермионы? Пускай она относилась к ней вполне терпимо, но ведь это было совсем далеко от привязанности или чего-либо подобного.

Драко выглянул в сад, где среди цветов сюрреалистично выделялась мамина могила и решительно отвернулся. Ему нужно было увидеть Снейпа. Пора было возвращаться домой.

***

Грейнджер жила в небольшом доме, который почти ничем не отличался от соседских. Такая же зеленая лужайка, мощенная дорожка и цветастые занавески на окнах. Драко хорошо успел осмотреть все вокруг, потому что топтался здесь уже добрых полчаса, все не решаясь подойти к двери и постучать. Вина сжирала его, словно огромное, ненасытное чудище. Она была так велика, что перед нею даже злость на мать и Снейпа, которые все решили за него, меркла.

И пускай намерения его были благими, но ими он действительно вымостил для Грейнджер дорогу в ад. Снейп немногое рассказал — то ли не знал подробностей, то ли решил не делиться ими, но и того, что сказал, было достаточно. В ночь атаки на Хогвартс Гермиона Грейнджер была изнасилована и едва не убита Фенриром Сивым. Может, искра узнавания мелькнула в его замутненном мозге еще тогда, когда он наткнулся на Гермиону в парке Малфой-Мэнора. Может, он прослышал об этом позже — но факт оставался фактом, Фенрир знал, кем была эта девушка. Он не решился убить ее или обратить, но предположил, видимо, что она в Мэноре пленница, а значит, истязать ее он имеет полное право.