До особого распоряжения

всегда чистая. Ночами стирает. Учится он хорошо: на лекциях боится слово пропустить.

Все-таки Мавлян поднимает руку. Камил застывает, подготавливая ответ: все тот же рассказ о детстве,

о пожаре в кишлаке.

– Как ты представляешь свою будущую деятельность? Что у тебя глазное в жизни?

Вопрос неожиданный. Камил путано говорит о мировой революции, о том, что нужно быть в первых

рядах борцов за народное счастье. В президиуме кто-то одобрительно кивает головой. Все правильно.

Эти же слова написаны на лозунгах. Секретарь ячейки тоже соглашается.

– Правильно, правильно... Ну, а вы-то сами что будете делать?
– Он чем-то похож на Карима. Тоже в

красноармейской гимнастерке. Только волосы светлые, легкие да глаза серые.
– Бывал я в вашем краю,

бывал в кишлаках...

Он словно взял Камила за плечи и резко повернул от лозунгов к тому дальнему нищему кишлаку.

Взбираются вверх поля. Прижались к подножию гордого Айкара кибитки с плоскими крышами, на которых

лежат связки хвороста.

И Камил говорит о родном кишлаке, о неграмотных людях. Он вспомнил старого чабана,

исколесившего все окрестные горы. Как-то старика повезли к далеким родственникам в Самарканд. Он

был на празднике или на свадьбе целых три дня.

Старик часами рассказывал о каменных мостовых, о фонарях на улице, усатом жандарме. Почти

каждый рассказ он начинал фразой: «Когда я был в Самарканде». Чабана считали самым знающим,

повидавшим жизнь человеком. А он не мог даже расписаться. У Джумабая хранилась его бумажка с

кривыми крестиками - свидетельство о вечных долгах.

Будет ли в кишлаке школа? Все зависит от него, Камила, от его товарищей. Так он и сказал.

– Видишь: единогласно приняли. Я же говорил, некого нам бояться, - сказал он после собрания

Рустаму.

– Конечно, некого, - согласился Рустам.

Чувствовалось, он поддерживает разговор ради приличия, чтоб не обидеть Камила, а мысли его

далеко. О чем-то думает Рустам уже не первый день. Очень изменился парень с того вечера у Мехти.

Сейчас возбужденный Камил еще не замечал перемены.

– Нужно Кариму написать. Он обрадуется.

– Конечно, - опять равнодушно согласился Рустам.

Подошел Мехти. Поползли усики, сверкнули зубы.

– Привет комсомолу! Слышал, слышал... Нужно отпраздновать.

15

Камил развел руками:

– Подождем стипендии.

– Не обязательно.
– Мехти засмеялся.
– Счастье в наших руках. Так говорит комсомол?

– Так, - ответил Камил.

– Тогда - вечером.
– Мехти хлопнул его по плечу и, повернувшись, зашагал по длинному коридору.

– Видишь, даже комсомольцем стал, а все равно...
– Рустам недоговорил и тоже ушел.

Но если бы он сказал что-нибудь обидное, все равно не испортил настроения Камилу. У него был

праздник.

Они гуляли в хорошем, дорогом ресторане. Такой публики не встретишь на улицах Баку, в коридорах

института. Черные костюмы, белоснежные, накрахмаленные воротнички. За одними столиками шли

деловые разговоры, за другими - шумно произносили тосты. Оркестр играл старательно, без отдыха.

– За комсомол!
– громко объявил Мехти.

Тост прозвучал в этой обстановке странно. За соседним столиком солидные люди переглянулись:

веселится молодежь. Так любящие отцы глядят на невинные шутки детей.

В аудитории института врывались загорелые парни. От них пахло морем и нефтью. Они несмело, с

удивительной осторожностью, раскладывали на столах книги и тетради. Парни обычно не высыпались,

не успевали вовремя поесть.

В ресторане был совсем другой Баку. Этих медлительных с сытыми лицами людей не встретишь в

порту.

С подчеркнутым изяществом Мехти говорит о дружбе. Он обычно начинает издалека. Его притчи

полны красивостей. В них и небо, и птицы, и солнце. Потом неожиданно, в одной фразе, - заключение.

– Солнце восходит каждый день над морем. Пусть стихи нашего друга восхищают блеском и широтой!

Пьют за Рустама. Он уже слегка опьянел и смущенно машет рукой:

– Ну что вы...

Камил не впервые замечает, что круглолицый весельчак еле сдерживает себя. Слушая пышные тосты,

он задумывается, и кажется, что очередная острота его уколет кого-то зло, беспощадно. Наверное,

Рустама. Но вовремя сверкнул строгий взгляд Мехти - и весельчак, прикусив губу, откидывается на

спинку стула.

У Рустама действительно неплохие стихи. Мехти говорит о них со знанием дела. Он хвалит и стихи

Камила. Но не так восторженно.

– Чувствами человека наполнена поэзия Востока. Его радостью и печалью, его восхищением миром. А

мир, друзья, прекрасен. Даже ночью можно увидеть солнце в этих бокалах и в глазах женщин.
– Усики

растягиваются, Мехти с улыбкой осматривает бурлящий зал. - Нужно подсказать людям, где искать

солнце...

Рассуждения Мехти о поэзии очень похожи на те, которые Камил и Рустам слышали в интернате от

эфенди. Он тоже признавал и высоко ценил только восточную поэзию.

Мехти, как и турок, многого недоговаривает. Ждет своего часа. Эфенди не дождался. Наученный его

опытом, этот молодой человек действует более спокойно и уверенно.

Все окружающие побаиваются Мехти. У него есть деньги, у него много знакомых. Сегодня в ресторане

это особенно заметно. С ним почтительно здороваются солидные люди. Музыканты приветливо

улыбаются.

Тонкие усики вытягиваются в довольной улыбке:

– Может, наш дорогой Камил все же что-нибудь прочтет?

Камил тоже улыбается:

– Хорошо, дорогой Мехти. Вы, кажется, слышали мои стихи?
– Камил, покачиваясь в такт, читает:

Опускается солнце в море

Вместе с радостью,

вместе с горем.

И одна надежда на взгляд,

В этом взгляде и рай, и ад.