До особого распоряжения

– Не видел, - сказал Камил.
– Просто не обратил внимания.

– Я утром часто смотрю на горы. Сегодня они были в тумане. Я только догадывалась, где находится

какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал

бы туман.
– Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами

спросили. Я сказала, как думала...

В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,

гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.

Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца

почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.

Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о

поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но

неожиданно бросает кому-то:

– Вы правы!

Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены

судьбой родины и народа.

Почти год Камил «проверялся стихами», но, оказывается, за это время Икрам Валиевич оценивал не

только его поэтический вкус. Камила стали приглашать все чаще и чаще. Уже и при нем возникали

«житейские беседы».

– Мы должны помочь нации определиться и найти свое место в этом беспокойном мире. Есть

традиции народа, обычаи; его культура...

Преподаватель Султан Умарович старше своих коллег лет на пять: он носит очки в серебряной

оправе, которые немного старят его. Султан Умарович всегда в европейском костюме. Он с детства

воспитывался среди русских чиновников, с которыми дружил его отец, банковский служащий, учился в

русской гимназии. О детстве и юности Султан Умарович вспоминает редко. Больше и чаще говорит о

будущем. Но не о своем личном.

– А что творится с нашим языком!
– восклицает он.

– Язык засоряется, - соглашается Икрам Валиевич.

Он опять умело бросил короткую фразу. Будто сухую хворостинку в костер. Вспыхнула она с треском.

– Так исчезнет язык... Культура... Страшно подумать...

Озабоченный судьбой народа, развитием его культуры, спорит «литературный кружок».

Камила здесь хвалят, представляют новым и новым людям, местным и приезжим.

Каждый человек считает своим долгом выразить удивление или восхищение:

– Как же... Читал, читал…

Бывают и не очень лестные высказывания:

– Воспитанник Джумабая? Слышал, слышал…

Камил спросил у хозяина дома: откуда такие сведения?

Икрам Валиевич долго в упор рассматривал молодого преподавателя. Камилу стало не по себе.

– Что ж... Пришло время поговорить, - произнес хозяин дома.
– Пройдемте ко мне. Видите ли, дорогой

Камил-джан... - Икрам Валиевич, заложив руки за спину, стоял перед преподавателем, слегка

покачиваясь.
– Я знаю о вас все. О вас и вашем брате Рустаме.

– Он мне не брат.

– И даже не друг?
– Икрам Валиевич усмехнулся.

– Был другом... В детстве.

– В юности тоже, - уже без улыбки уточнил хозяин дома.
– Вы вместе подружились с мусаватистами.

– Я не знал, кто они такие.

Икрам Валиевич поднял ладонь. Ладонь у него была широкая, влажная. Пальцы едва заметно

тряслись. Все-таки он опасался этого откровенного разговора. Но теперь отступать поздно.

– Вы все знали, - продолжал он.
– Рустам в Турции. Он враг Советской страны. А вас вскоре будут

принимать в партию.

– О нем знают. . О Рустаме.

– Все можно объяснить и как-то иначе. Однако мы думаем не так поступать. Вы - наш большой друг,

наша надежда. Вы - поэт, гордость нации. Ради нее нужно жить и работать. Только ради нее.

Он заговорил о сплочении сил, о том, что нужно готовиться к настоящей борьбе за освобождение

родного края от иноземцев.

– А в партию вступайте, - заключил Икрам Валиевич.
– Вступайте... И пишите вот такие стихи...
– Он

кивнул в сторону стола, где лежала пачка газет.
– Пишите. Будем ждать лучших времен. И конечно, будем

работать.

Они работали. Как-то у Икрама Валиевича появился седой грузный человек. Он снял очки,

рассматривая собеседника, потом спросил о здоровье и делах, о здоровье родных, близких.

– К сожалению, я один, - смело объяснил Камил.
– Я воспитывался в интернате.

– Да, да... Помню, был у нас такой в этом заведении.

22

Камил узнал толстяка сразу.

– А потом что вы делали, молодой человек?

– Учился в Баку.

Икрам Валиевич кивком успокоил: все в порядке, и грузный человек заговорил. Он был по-прежнему

многословен, и все же это уже не та болтовня, с которой он выступал когда-то в интернате.

– Наши люди должны находиться везде, где есть молодежь, - говорил он. - Наши люди должны

работать в редакциях газет и журналов, на фабриках и в советских учреждениях. Сейчас здесь

присутствуют три члена большевистской партии. Мало. Очень мало. Вам, дорогой юноша, предлагают

работать в редакции.
– Он резко повернулся к Камилу: - Немедленно соглашайтесь. Немедленно.
– И,

считая вопрос с Камилом решенным, продолжал: - Когда же придет время, мы встретим своих братьев,

поможем им вернуться на родину. Они надеются на нас. Там, в изгнании...

Шел разговор и о судьбе Султана Умаровича. Ему предлагался пост директора института. Этот вопрос

почти решен. Один из юношей должен был поехать в Джизак. Там ему была приготовлена хорошая

должность.