До смерти здоров. Результат исследования основных идей о здоровом образе жизни
Шрифт:
Он уткнулся в клавиатуру. Я был не просто раздражен, я был взбешен. Какой эгоист и лжец!
– Не могу поверить, что вы такой нахал. То есть я слышал о таких людях, но почти не встречал их.
Я не склонен к конфликтам, поэтому удивляюсь собственным словам. Кажется, остальные смотрят на меня со смесью благодарности, смущения и беспокойства.
Наглец отвечает что-то, но я не слышу, наверное, потому, что кровь стучит у меня в ушах. И руки дрожат. Это плохой знак.
Я догадываюсь, что тестостерон имеет некоторое отношение к столь нехарактерному для меня приступу гнева. Научные данные недвусмысленно указывают на связь между тестостероном
Через несколько недель я делаю новый анализ на тестостерон. Когда приходит электронное письмо с результатами, я не хочу его открывать. Что если стало еще хуже? Но я мужаюсь и открываю файл. Да! Четыреста шестьдесят пять. Он вырос и теперь в пределах нормы. Это официальное признание моей мужественности. Через два месяца мой тестостерон вырос до 650 нг/дл (как я объяснил Джули, это что-то среднее между уровнем лесоруба и уровнем итальянского премьер-министра).
Но не исключено, что сейчас самое неподходящее время для борьбы за тестостерон. Как замечает Ханна Розин в статье, опубликованной в журнале The Atlantic, вероятно, современное общество лучше приспособлено для женщин. «Впервые в американской истории женщины преобладают в структуре рабочей силы, занимая большинство рабочих мест… Самые важные сегодня качества – социальный интеллект, открытость, способность сидеть спокойно, сосредоточившись на работе – не преимущественно мужские. Возможно, верно обратное».
Так, может быть, лучше принимать эстроген? Я недавно читал, что женщины демонстрируют наилучшие языковые навыки во время овуляции, когда уровень эстрогена в крови достигает максимума. Так, может быть, инъекции эстрогена помогут мне лучше писать?
Я больше не буду принимать Clomid. Отчасти потому, что мне надоело изучать свои виски (вдруг я начал лысеть?).
Подводим итоги. Двадцать первый месяц
Дед опять в больнице. На этот раз потому, что ему трудно дышать. Я ловлю такси.
– О, больница, – произносит таксист, когда я называю адрес. – Знаете, в чем разница между врачом и Господом Богом?
– Нет.
– Бог не считает себя врачом.
Почему таксисты так любят медицинские шутки? Я улыбаюсь из вежливости. В этот момент комикам из Борщового пояса [195] лучше поискать более благодарного слушателя.
Я захожу в лифт, переполненный посетителями, которые говорят вполголоса, и выхожу на девятом этаже. Сворачиваю направо у цветочного киоска, налево в конце коридора и, наконец, захожу в палату № 134.
195
Разговорное название популярных среди нью-йоркских евреев курортов в Катскиллских горах (округ Салливан и округ Ольстер) на севере штата Нью-Йорк.
Там мой дед. Он лежит на трех подушках, повернувшись на правый бок. На нем бело-голубая больничная рубашка, в носу трубка, а брови лохматые, как всегда. Его рот открыт, и губы, кажется, почти исчезли.
– Посмотри, кто пришел! – восклицает его дочь Джейн. Она ночевала здесь. Сидит в своем голубом
спортивном костюме. – Гости лучше любых антибиотиков!– Привет, сварливый дед, – говорю я. Он тяжело и часто дышит и смотрит на меня сквозь полузакрытые веки. Приподнимает руку на пару сантиметров (сейчас она кажется маленькой и слабой, почти женской). Я беру его руку в свою. Он сжимает мои пальцы. А может быть, мне это кажется. Не знаю.
Джейн проводит вокруг его рта влажной зеленой губкой, чтобы восполнить недостаток жидкости. Наклоняется к деду и целует его в щеку.
Телевизор включен на канале Bloomberg. Дед до конца остается человеком дела.
Я хочу развлечь его. Это мое ремесло. Поэтому я рассказываю ему про своих сыновей и про работу. Я рассказываю ему об интервью, которое брал у Джорджа Буша-младшего, и о том, как бывший президент отзывался (не под запись и не стесняясь в выражениях) об «истеричной» жене одного политика. Я рассказываю об этом громким, бодрым голосом, потому что Джейн говорит, что так дед лучше воспринимает.
Он не смеется, но медленно кивает, а его густые брови немного подергиваются.
Больничная рубашка не закрывает его ног, желто-красных, распухших, в выступающих венах. Ненавижу эти рубашки.
Моя сестра Берил стучит в дверь и заходит в палату № 134. Она немного бледнеет, когда видит его, такого съежившегося.
– Привет, дед, – говорит она с дрожью в голосе. – Как твои дела?
Затем, извинившись, выскакивает в коридор и возвращается через пару минут с красными глазами.
– Деревья сейчас такие красивые, – произносит Джейн. – Ты выйдешь отсюда и сам увидишь.
Дед ничего не говорит. Лишь продолжает громко дышать. Собирается ли он на самом деле выйти отсюда? Так важно сохранять равновесие между оптимизмом и реализмом.
Я достаю ноутбук и показываю деду несколько семейных видео. На одной из записей дочь Берил, играющая мышку в мюзикле по «Ветру в ивах» [196] . Она кажется такой целеустремленной в своем красном плаще и красной шляпке, когда вглядывается вдаль и поет.
Врач заходит осмотреть деда. У него появилась сыпь там, где воткнута игла капельницы.
196
Сказочная повесть британского писателя Кеннета Грэма.
В дверь опять стучат, на этот раз многолетний секретарь деда Валери. С ней – друг, который спрашивает, может ли она помолиться. Валери складывает руки и просит Бога послать этому человеку исцеление. Понимает ли дед, что происходит? Что он, агностик, об этом думает?
Когда я ухожу, то говорю настолько жизнерадостно, насколько могу:
– Я люблю тебя, дед. Скоро увидимся!
Он пытается что-то ответить, но я слышу только стон.
Дед умер через два дня. Из-за какой-то задержки его тело шесть часов пролежало на кровати.
Марти сказала мне:
– Он казался таким спокойным и умиротворенным. Трудно было отделаться от мысли, что он просто прилег отдохнуть.
Деда хоронили на Вестчестерском кладбище в солнечный ветреный день. У его могилы собралось только пятнадцать человек, самые близкие родственники. Гражданская панихида должна была состояться позже.
Маленький черный усилитель стоял на розовом надгробном камне. Мы подходили по одному, брали микрофон и прощались с дедом, а ветер шелестел красной листвой позади нас.