До свидания, Рим

– Завтра я возьмусь за ум и начну работать, ну а сегодня мы будем пить и веселиться. Эй, Пепе, давайте-ка вместе приготовим целую тонну феттуччине с курицей каччаторе. Что скажете, а?

Мысль о том, что ему придется делить свою кухню с великим тенором, привела Пепе в замешательство. Марио, не замечая его реакции, налил себе еще пива и с воодушевлением засучил рукава.

– Я буду вашим помощником. Говорите, что нужно делать.

Вместе они порезали лук, поставили готовиться соус для каччаторе и как раз разделывали пару кур, когда в дверь заглянула Бетти.

– У нас что, вечеринка? – спросила она.

– Еще какая! – ответил Марио.

Никто из нас не упоминал о Марии Каллас. Близкие гастроли мы тоже не обсуждали, даже когда к нам присоединился Коста. Марио хотел говорить только о еде – какие блюда он знает, а какие ему еще предстоит попробовать.

– В Англии придется жить на одних ростбифах с жареной картошкой, – со вздохом сказал он Пепе. – Жаль, что вы не едете с нами и не сможете приготовить мне тарелку настоящей пасты.

Мы ели за кухонным столом вместе с Бетти, детьми, слугами и даже шофером. Открыли еще пива, потом кьянти, а напоследок Марио угостил нас густыми сладкими ликерами. От выпитого все раскраснелись, и воздух в кухне звенел от наших громких, пропитанных вином голосов.

Когда стемнело, все начали понемногу расходиться: гувернантки увели детей принимать ванну, Бетти отправилась спать, а экономка вернулась домой к мужу. Наконец ушли горничные, шофер и уборщик, и за столом нас осталось только трое. Под раковиной уже выстроился целый ряд пустых бутылок из-под вина. Пока Марио открывал очередную бутылку, Пепе принес еще еды: кусок пармезана, тонко нарезанную спелую грушу, глубокую тарелку с арахисом. Он угостил Марио сигарой из той коробки, что получил на Рождество, и они принялись болтать, как старые приятели, а я сидела рядом и молча слушала.

– Скажите-ка, Пепе, а почему вы стали поваром? – спросил Марио.

– Ну, готовить я научился мальчишкой – от матери. Она говорила, что повар всегда найдет хорошую работу, и, похоже, была права.

– Наши с вами матери – мудрые женщины. Моя вот всегда знала, что мне быть певцом. Ей приходилось много работать, чтобы оплачивать уроки пения, поэтому у плиты стоял папа. – Марио улыбнулся. – Правда, мама редко бывала довольна его стряпней и не боялась ему об этом сказать. Ну, а сам я тогда мало интересовался едой – меня волновала только музыка.

– У вас всегда был талант, даже в детстве? – спросил Пепе.

– Пожалуй.

Облокотившись на стол, Марио рассказывал нам о том, как в детстве слушал пластинки Карузо и подпевал, если никого не было дома, и уже тогда знал, что готовит ему судьба.

– Все произошло именно так, как я мечтал: разом, без борьбы. Успех пришел быстро и легко. Даже слишком легко.

– Наверняка бывали и трудные времена? – спросил Пепе.

– Конечно. Но у меня все было задом наперед – не как у других. Случались и трудности, и разочарования, однако они пришли уже на вершине, а не во время восхождения. – Марио поболтал вино в бокале и сделал глоток. – Я практически ни о чем не жалею. Я совершал ошибки, но если бы мог прожить жизнь заново, то почти ничего бы не изменил. У меня есть слава, деньги, красавица-жена и дети. Я счастливчик. Настоящий счастливчик.

Тем не менее его слова звучали неискренне. Несмотря на успех и удачу, от Марио часто веяло глубокой грустью. Я чувствовала ее в ту минуту. Думаю, Пепе тоже.

– Вы ведь были прошлым вечером в театре? Видели ее позор? – внезапно спросил Марио, пристально глядя на Пепе покрасневшими от вина глазами.

– Вы имеете в виду Каллас? – смущенно спросил Пепе.

Марио энергично кивнул.

– Нельзя было заставлять ее петь. Она плохо себя чувствовала, и врачи запретили ей выступать. Естественно, кончилось провалом.

– Зачем она вышла к зрителям? – спросил Пепе.

Марио пожал плечами.

– Всегда найдется желающий поживиться, тот, кому выгодно выпихнуть тебя на сцену. Вы видели, на что похожа Каллас? Говорят, она похудела на шестьдесят пять фунтов. Мало обладать голосом, нужно еще и выглядеть как картинка из журнала… как кинозвезда…

Марио помрачнел и явно говорил уже не о Каллас, а о себе. Он принялся жаловаться на менеджеров, репортеров, голливудских продюсеров, которые, как ему казалось, несправедливо с ним обошлись, но больше всего – на критиков.

– Только и разговоров, что о моем весе и объеме талии! – Марио с силой ударил кулаком по столу. – Они что, совсем ничего не понимают? Певец должен быть в теле – тогда и грудная клетка раскрыта, и есть силы управлять дыханием. А иначе не хватает воздуха допеть фразу до конца. Голос становится писклявым и срывается на верхних нотах. Но в Голливуде никому до этого нет дела – тебе просто выдают высосанный из пальца сценарий. И никакого уважения к твоему голосу…

Ни Пепе, ни я не пытались его прерывать. Марио вошел в раж и говорил, не останавливаясь.

– А какую чушь обо мне печатают! Если я кашляю, если у меня покраснело горло, в газетах тут же пишут, будто я теряю голос. Они словно хотят, чтобы так и произошло. Они не понимают… никто почти не понимает… каково это – обладать голосом… Вся твоя жизнь подчиняется ему… Моя жена замужем за голосом… Моих детей воспитывает голос…

Его речь сделалась неразборчивой, веки отяжелели.

– Слава богу, теперь я в Италии, а Голливуд остался за океаном, как дурной сон…

Мы вместе помогли Марио подняться по лестнице. Человек он был широкоплечий и грузный, но все-таки мы довели его до дивана и уложили, надеясь, что он проспится и утром опять станет самим собой.

Выключая свет, я услышала, как Марио бормочет:

– Человек должен быть свободен, иначе у него нет желания петь.

Вскоре в комнате раздавался только его храп.

* * *

Начались гастроли, и Пепе с интересом выслушивал все новости, которые я приносила. А чтобы заманить меня на кухню, готовил мои любимые лакомства – хрустящие кростини с паштетом из артишоков и миндаля, поджаристый хлеб с выдержанным сыром таледжо, стебельки сельдерея, фаршированные сливочной горгонзолой и жареными кедровыми орешками. Пепе оттаял, и у него опять находилось время поболтать, однако я относилась к этой перемене настороженно.

К тому же мне некогда было рассиживаться на кухне. Бетти решила слетать в Лондон к Марио. На этот раз я, правда, оставалась на вилле, чтобы помогать гувернанткам присматривать за детьми, но нужно было отобрать необходимые вещи и аккуратно сложить их в чемодан.

– Я останусь там всего на несколько дней, – объясняла мне Бетти. – Поселимся мы в том же самом номере в «Дорчестере», так что чувствовать себя будем как дома. Марио уже составил целый список друзей, которых мы навестим. Лана Тернер тоже сейчас в Лондоне – снимается в новом фильме. Она живет в Хэмпстеде – это такой район Лондона, очень живописный. Говорит, что он прекрасно подойдет детям, если когда-нибудь мы решим перебраться в Англию.