Доброй ночи, любовь моя

Жюстина засмеялась и снова подняла бокал.

– Выпьем за них! – воскликнула она. – За дураков!

Чуть позже она спросила, что у Берит с работой.

– Как там, тебя уволили или нет?

– Издательство переедет в Лулео. Шеф говорит, что мы тоже можем за ним последовать. Но кому охота в Лулео переезжать?

– А у тебя есть выбор?

– Не знаю... Я ничего больше не знаю... Я по ночам спать не могу...

К глазам подступали слезы, от которых она слабела, становилась уязвимой.

– Ну вот, снова разнюнилась.

– Это все отчаяние, засевшее в тебе. Как и в каждом из нас...

Жюстина вытянула руку и заворковала. Птица немного потопталась на окне, потом, неуклюже взмахивая крыльями, подлетела к ней.

– Даже в птице, – добавила она. – Он тоскует по самке. Конечно, он этого не осознает, но что-то в нем растет такое, что делает его слабым, нежным. Скоро посветлеет, скоро весна придет. Тогда эта тоска вырастет до меланхолии, так бывает со всеми, пока мы живы.

– Жюстина... когда мы были маленькими...

Она уже не могла сдерживать слезы, голос ее дрожал.

Жюстина быстро сказала:

– Расскажи мне про своих мальчиков.

– Моих... мальчиков?

– Да. Какой жизнью они живут, эти молодые, у кого вся жизнь впереди? Впадают ли они когда-нибудь в уныние?

Берит достала из сумки упаковку бумажных носовых платков. Высморкалась, в голове у нее гудело.

– В уныние? Нет, я не думаю.

– Они работают?

– Они... оба учатся. Только не знают, кем хотят стать. Во всяком случае, в издательское дело они не пойдут, я им отсоветовала.

– А девушки у них есть?

Берит кивнула.

– Но они совсем из другого мира. Молодые, худые, красивые. Когда я на них смотрю, то особенно остро чувствую, что я из прошлого.

Жюстина посадила птицу на стол между ними. Та развернулась к Берит, вытянула шею и зашипела.

– Ой, Жюстина... не могла бы ты...

– Ты его боишься. И он чувствует это. Постарайся расслабиться.

Берит хлебнула вина и осторожно протянула руку. Птица разинула клюв, глотка у нее была большая и алая.

– Он меня насквозь видит, – прошептала она. – Я ему не нравлюсь.

– Вовсе нет. Не обращай на него внимания. Ладно, давай пересажу его.

Жюстина встала и захромала к книжной полке. Птица замахала крыльями, опустилась ей на руку. Жюстина поднесла ее к верхней полке, птица перепрыгнула туда и замерла, точно изваяние древней крылатой твари.

* * *

Скалы, круглая гора. Тело Жюстины. Куртка натянута ей на голову, у нее проклюнулись грудки, уже изрядные. Та девочка, приемная, оседлав Жюстину, стягивает с нее брюки. А потом вдруг все смешалось, потому что Жюстина вырвалась и побежала, но поскользнулась на склоне и упала прямо на каменные плиты.

И как они потом убегали, убегали.

– Мы ее убили.

– Бежим.

– С ума сошла, нужно кого-то позвать, мамашу ее, что ли.

– Нет, нет, бежим.

– Нельзя. Нужно позвать на помощь.

– Тогда сама будешь виновата, идиотка! Она нас заложит.

Герд, ее звали Герд, имя внезапно всплыло в памяти. Это Герд уговорила свернуть к этому дому.

– Скажем, что она споткнулась, что мы играли, а она просто упала.

Они изо всех сил жали на звонок. Звонили и звонили. И вот перед ними возникла Жюстинина мама, на голове бигуди. Она с недоверием смотрела на них. Сказала, что ей некогда.

Им пришлось ждать, пока она приведет волосы в порядок, они стояли в прихожей, пахло шампунем и дымом. Женщина сорвала с вешалки пальто, глянула на свою ногу.

– Черт, во что чулки превратились! Проклятье!

– Пойдемте, тетя... – Герд потянула ее за пальто, и как она осмелилась.

– Где это?

– Там, в скалах.

– Я же говорила, что нужно быть осторожной. Она никогда не слушает, и вы, должно быть, такие же неслухи.

Именно это слово. Неслух. Она ворчала и шла вперед, на ногах резиновые сапоги, на плечи накинуто пальто. Жюстина лежала на каменных плитах. Одежда в порядке, только куртка валялась рядом – с завязанными рукавами. Она смотрела на них, точно агнец.

– Только подумай, бутылку в два счета выдули, – сказала Берит. – Вообще-то я ее для тебя покупала, в подарок.

– Ты никогда не замечала, что теперь в бутылки гораздо меньше помещается, чем раньше?

Берит скомкала носовой платок, засунула в сумку.

– Замечала.

– В погребе еще вино найдется.

– И что с того?

– Тебе придется за ним сходить, я пока не могу туда спуститься.

– А ты уверена... нам это действительно нужно?

– Это слева, в той же комнате, где старый стиральный бак. Да ты сама увидишь.

Берит осторожно поднялась, ожидая, что птица среагирует на ее движения и накинется. Жюстина рассмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, чего Берит раньше не замечала.

– Господи, выглядишь так, будто у тебя живот скрутило. Не трусь ты так. Это же, черт возьми, всего лишь птица.

* * *

Но дело было не только в птице. Берит вернулась в прошлое, это была именно та лестница: они с Йилл, их двое, они сильнее, запах подчинения, унижения. Она вспомнила, что рассказывала девочка Жюстина про стиральный бак. Флора. Так звали женщину с накрашенными глазами, женщину-куклу, которая играла роль матери.

Бутылки с вином искать не пришлось. Они лежали на полке, именно там, где Жюстина и говорила. Внизу было темно, она не нашла выключатель. Она с испугом разглядывала бак, смотрела на него глазами маленькой девочки. Под баком располагалась дровяная печь, неужели она сажала ребенка в бак с водой и разжигала огонь? Сидеть там, чувствовать, как нагревается вода. Как она закипает.

Берит прижала бутылку к груди и кинулась наверх.

– Жюстина... нам нужно о многом поговорить, разобраться.

Жюстина покачала головой.

– Да! Ты должна меня выслушать, меня это гложет, покоя не дает.

В глазах у Жюстины появилось странное выражение.

– Ты хотела попросить меня перечеркнуть все, что было, правильно?

– Да...

– Ага, вечная загадка жизни: любовь, забвение и прощение.

– Примерно так, да, прощение или... примирение...

Жюстина глядела на нее, не произнося ни слова. Взъерошила волосы. Они встали дыбом. Потом хрипло и странно расхохоталась.

– Ты когда-нибудь вытащишь эту чертову пробку!