Добрым словом и пистолетом
Шрифт:
Белег вздохнул и поправил штору: трое полицейских, переговариваясь о чем-то, скрылись за углом Кирпичного проезда. Улица опустела.
— Турин, ты же знаешь: спокойнее спится, когда известно, кто за стенкой.
На дне большого чемодана под бельем и старой формой у Белега лежали отмычки. У «Халардона» — пожелтевшее групповое фото пятнадцатой медицинской роты Барад-Эйтель. Но, с другой стороны, в неспокойные времена неразумно было разбрасываться действительно хорошими врачами.
========== Глава VIII. Городские сумасшедшие ==========
10 часов 20 минут
Представительство Третьего Дома находилось на Посольской площади. Собственно, после его постройки название и появилось — раньше площадь
Одно из немногих в городе белокаменных зданий двумя крыльями тянулось вдоль бульваров, а выходящий на площадь фасад изгибался элегантной колоннадой; перед входом журчал Лебяжий фонтан, садовники аккуратно подстригали кусты и следили за цветниками, и даже те, кто ворчал о чрезмерной щедрости короля, быстро признали за Представительством статус самого красивого здания в городе. Поговаривали даже, что, когда через несколько лет напротив выделили место заведомо более скромному официальном Дому авари, принцесса Галадриэль из личных средств оплатила его облицовку тем же белым мрамором — для единства ансамбля. Но это, конечно, была байка: за облицовку платил Финрод.
Возле Представительства с раннего утра стояло несколько автомобилей, а военные и полицейские в форме вытянулись ровной цепью. По крыльцу то и дело кто-то спускался и поднимался, в дверях и окнах мелькали голодрим в форме Серехского, Тол-Сирионского, Ивринского полков, и над всем зданием витало какое-то напряженное ожидание. Но вдруг что-то изменилось: прошелестело, оцепление подтянулось и перестроилось, и к самому крыльцу подкатили три черных бронемобиля с наглухо затонированными стеклами. Тотчас за дверьми произошло движение, и на крыльцо вышли: сначала Галадон, Ордиль и с ними сам господин Кол Лалвин — Кулвэ Алалмэ, полномочный глава Представительства; затем принцесса Галадриэль; следом — два офицера нарготрондской разведки и двое военных. За ними плотным коридором шли серехцы, а уже потом шестеро мрачных голодрим в штатском. Пятеро, не оборачиваясь, пошли вперед и молча расселись по машинам, шестой — самый мрачный, обернулся на ступеньках.
— Извини, — только и сказал ему Лалвин, — у меня приказ короля.
— Которого? — как от зубной боли, скривился тот, второй, оттер плечом ближайшего офицера и тоже сел в бронемобиль. Кортеж сразу поехал в сторону дворца.
После этого оцепление тоже зашевелилось и сместилось в сторону бульваров, но все равно осталось в пределах видимости. Офицеры самого Представительства один за другим вернулись внутрь, и только Лалвин еще постоял на крыльце — посмотрел на небо, на дворец, на наблюдающих со стороны, от фонтана, Белега и Турина, коротко кивнул им и затем ушел.
— Ну что? все, упустили Родвина? — спросил Турин. — Пропадет!..
— Ничего с ним не будет.
Переговоры с Третьим Домом начались ни свет ни заря. Они с Турином внутрь рваться не стали: дожидались, наблюдая за перемещениями должностных лиц, военных; иногда к фонтану подходил кто-то из комендантских и сообщал последние новости.
А вообще-то Ородрет сломался быстро — часа за три. Если не раньше. Если не было все решено загодя, может, еще ночью, может, даже раньше, и только протокол мешал пойти на уступки сразу. Так или иначе младший советник Представительства Третьего Дома господин Родвин, он же Таурендил Раутвэ, со всем своим небольшим отделом отправился в Управление дориатской разведки, и, несмотря на малый вроде как чин, предстояла ему там обстоятельная беседа.
Еще несколько лет назад господин младший советник регулярно присутствовал на совместных с третьедомцами совещаниях во дворце. Если же кому-то требовалось переговорить с ним с глазу на глаз, то следовало позвонить по отдельному номеру, зайти в Представительство не с центрального входа и в сопровождении внимательного и приветливого секретаря через коридор с дверями без табличек попасть в не по рангу просторный кабинет. Тот был отделан митримским кедром и синими
ткаными вставками; во всю стену там растягивалась большая карта Белерианда, раскрашенная совсем не так, как хотелось бы Тинголу, а над столом хозяина висели большие портреты — Финн, Голфин, Фингон и Тургон. Последний появился не сразу, и на прямой вопрос зеленый от недосыпа и непомерного курева Родвин-Раутвэ однажды только поморщился: «Будет. Не до него сейчас». Собственно, вскоре после этого важность контактов с господином младшим советником сама собой снизилась.— Не рановато ты его с пробега снял? — усомнился Турин. — У него с нашими на севере связи хорошие, и вообще опыт. Нюх! И потом, взять меня: меня его ребята в свое время только что не облизали со своими целями…
— Не без причин, — согласился Белег и, заметив гримасу, добавил: — Турин, ими займутся. А мы с тобой помним: у них все посыпалось. Связи с севером — пусть. Но за восемнадцать лет они не то что тебя, они едва регулярную связь с Гондолином наладили.
— А если у них там… не с Гондолином регулярная связь… А? — искоса взглянув, предположил Турин.
«Глаурунга» оставили в конце квартала, там, где заканчивались третьедомские особняки, выстроенные для служащих Представительства, военных наблюдателей и прочих коммерсантов и специалистов. После Нирнаэт население этого прямоугольника выросло втрое, и противоположная сторона бульвара была сплошь заставлена повозками и конками. Белег подтянул рукав и взглянул на хронометр.
— Алло, Белег! Я сигнализирую прямее некуда: у нас в городе только одно Представительство два-в-одном? Больше нигде под чужой вывеской профильных специалистов нет?
— Может, и не с Гондолином, — запоздало проговорил Белег, поправил манжет и ускорил шаг. — Не кричи. Пройдемся. Поговорим.
***Небольшая полянка в лесопарке в отдалении от дворца была местом уединенным: охотников тащиться, чтобы посидеть в беседке и понаблюдать за скачущими по кормушкам птицами, находилось немного — большинству горожан куда привычнее было прогуляться по бульвару и выйти от Посольской площади в Менегротский лес или же пройти еще немного и добраться до расчерченных, цветным песком посыпанных дорожек центрального — Лебяжьего — парка. А вот если охота уединиться возникала уже у дворцовых обитателей, садовые дорожки живописно кружили среди причудливых опрятных клумб, среди гротов-домиков-капризов, по диковатому парку, лужайкам, по высокому речному берегу.
Тем не менее и эту дальнюю полянку, и беседку на ней дворцовые слуги, может, и без большой радости — ходить нужно было через дикий перелесок, через кочки луговины — поддерживали в идеальном порядке, а в плетеном шкафу всегда имелось и зерно для птиц, и несколько бутылок на выбор, и короб с бисквитами и цукатами: Тингол нередко уходил сюда размышлять о делах насущных.
Белег шел к беседке прямо через лес.
Во вчерашней телеграмме, которую он спалил в консервной жестянке с окурками, стоял штамп комендатуры и значилось: «ПРИХОДИ 12ГО». Если бы сообщение гласило «ЖДУ 12ГО», он бы взял извозчика и доехал до Восточного въезда в город, а оттуда так же пешком углубился в лес к заколоченному сторожевому посту. Если бы в тексте было «УВИДИМСЯ 12ГО», прошел бы насквозь Заречье, обогнул Заводи, а там — вдоль черного, прелью пахнущего ручья в самую чащу. Но Тингол мудрствовать не стал, а, может, просто пожалел гнать его слишком далеко.
Сейчас Тингол стоял возле кормушек, насвистывая вместе со вспархивающими туда-сюда сойками, и щекотал их по сытым круглым брюшкам. Белег понаблюдал со стороны, обошел полянку по кругу и только после этого появился из зарослей.
— Привет-привет! — вскинулся Тингол и спугнул скакавших по плечам птиц. — Давай сюда, сядем.
После разговора в кабинете прошло две недели, больше они не виделись. Турин один сходил к Тиглдану, а тот без лишних вопросов подыскал удаленный от чужих глаз и относительно целый дом в Новом Заречье; теперь они оба занимались своими бумажными отписками и на перспективу по молчаливой договоренности не думали.