Добрым словом и пистолетом

— Слышу. Это что?

На пассажирском сиденье стоял бумажный пакет, Турин махнул рукой и тут же запустил ее внутрь — вытащил сливу

— А… это — это нам с собой дали! Очень мило…

Сунув сливу целиком в рот, он азартно втопил педаль, и «Глаурунг», прибавив обороты, издал еще более угрожающий рев.

Кроме слив и пары яблок в пакете обнаружились термос и квадратная жестянка из-под печенья — безмятежный вид на гору и старый город и затейливая надпись: «Отдохните душой и телом в Амон-Эреб!».

— Я не смотрел, она сказала, там чай и бутерброды.

— Она? — в жестянке действительно лежали аккуратно завернутые в вощеную бумагу бутерброды, маленькие местные помидорки и подвяленные перцы, тоже местные. Белег скрутил с термоса крышку, вынул пробку и осторожно понюхал — чай пах малиной и можжевельником.

— Ну… Женщина. Подошла, отдала. Пожелала нам хорошего пути.

— Что за женщина? В форме? В хаки?

— Да нет, обычная… В белом в чем-то, в рубашке… Да я не рассматривал! Голдиэ как голдиэ. Как все, — уловив незаданный вопрос, Турин отвлекся от шума двигателя, поморщился недовольно и добавил: — Да что там: подошла, спросила. Спросила, я ли «тот самый Турин Турамбар». Уж я не понял, в чем именно та самость, но говорю: «Собственной персоной». А дальше тоже ничего особенного: как доехали, как нам Амон-Эреб — пф-ф, а как мне Амон-Эреб, я его смотрел, что ли?.. Ну и дальше: хорошей дороги, вот вам подкрепиться. Отдала и отдала, минуты не постояла. А что такое-то, не доверяешь? Думаешь, отравить хотят?

Белег вернул крышку термоса на место и огляделся. На площади было все так же оживленно. Проехал фургон, потом несколько военных автомобилей единой вереницей, следом — груженная тюками подвода. Туда-сюда ходили, перебегали от двери к двери офицеры, рядовые, редкие штатские; умело лавируя, проезжали в толпе всадники — и эльфы разных народов, и люди. Теперь бросилось в глаза и третье очевидное отличие от такого же оживленного к разгару дня центра Менегрота: здесь совсем не было детей.

Белег выпрямился и быстро-быстро водил взглядом по сторонам: просеивая, просматривая, отбрасывая, всматриваясь в это безостановочное сосредоточенное движение, в эти лица, в походки, в фигуры, улавливая отдельные возгласы, ловя все это боковым зрением, слухом и каким-то еще внутренним чутьем.

Наконец увидел.

Женщина в светлой форменной блузке и в галифе, но без кителя стояла на пороге симпатичного беленького домика на противоположном краю площади и плечом опиралась о дверной косяк. Домик с приметным балконом, с фигурным фронтоном раньше был ювелирной лавкой-мастерской со штучным товаром — в лучших традициях самых прославленных голодримских мастеров; на втором этаже жил сам хозяин, но сейчас судьба его была неизвестна, прежде нарядные витрины скрылись за крашеными фанерными щитами, а над входом вместо яркой вывески растянулась слегка выцветшая уже кумачовая полоса — «Учет и довольствие». Женщина и стояла как раз под этой полосой, сложив на груди руки, и через всю площадь смотрела прямо на Белега.

Белег ощупью поставил термос на крышу «Глаурунга» и взялся за край дверцы.

— …эй! Да что такое-то?

Оказалось, «Глаурунг» уже не ревет. Оказалось, Турин успел уже наслушаться, вылез из-за руля, обошел бронемобиль и теперь тряс Белега за плечо, заглядывал в лицо. Белег пошевелился.

— Знакомая?

Женщина тоже шевельнулась — позади нее в дверях появился краснолицый пузатый дядька с пачкой бумаг, затряс ими, стал что-то быстро втолковывать — то ли просить, то ли оправдываться.

— Приношу извинения, господа, но у нас еще одна смена планов, — к ним подошел капитан Оровальдо, взглянул на обоих, заподозрив что-то, нахмурился и быстро посмотрел по сторонам, — едем вчетвером на вашем чуде техники, поведет наш шофер. Если…

Не удовлетворившись, он снова быстро огляделся, уже шире, уже охватив и гостиничное крыльцо, и тротуар площади, и саму площадь, и вереницу зданий вокруг нее — охватил, но в дверях домика на той стороне теперь никого не было, и даже сама дверь была плотно закрыта.

— Если вы готовы, то можем отправляться.

***Шоссе «Андрам»

07 часов 53 минуты

Два с небольшим часа обратной дороги до границы прошли приятнее. Сулион — их теперешний шофер, действительно наполовину синда, наполовину нандо, — вел быстро и уверенно, но не гнал так, как гнал Амрод, а ямы и колдобины старался не собрать нарочно, а аккуратно объехать. Да и переделанный салон «Глаурунга» было не сравнить с бронированными бортами и жесткими лавками чуда голодримского автопрома. По пути они даже немного поговорили о чем-то совсем не значащем — и с самим словоохотливым Сулионом, и с Оровальдо, опять устроившимся на переднем пассажирском сиденье и цепко наблюдающим по сторонам в окна и в зеркала.

На самой границе тоже все прошло без задержек: «Глаурунга» наскоро обыскали, не став ничего вынимать и откручивать, на заднее сиденье аккуратно вернули изъятое оружие, и после короткого разговора с капитаном Оровальдо все та же командир поста кивнула своим. Стали оттаскивать барьеры и открывать ворота.

— Ну что, без комментариев? — наконец спросил Турин, ухмыляясь в зеркале.

По пути до границы ни сообщение из Менегрота, как имело бы смысл, ни обмен взглядами на площади, как явно хотелось Турину, они не обсуждали.

— Останови, пожалуйста, — вместо ответа попросил Белег.

Дориатский пост прошли так же благополучно, справились о новостях и никаких не услышали: если они и были правдой, до отдаленного поста то ли еще не дошли, то ли их вовсе не сочли нужным уведомить. Приграничный городок, нисколько не изменившийся за прошедшие сутки, тоже благополучно проехали насквозь и теперь снова оказались на шоссе на Эден-Гобел. Турин сбавил скорость и, выбрав место, остановился у обочины.

Вдоль нее росла высокая пыльная трава, за ней в пучках чахлого ракитника темнела дренажная канава, в которой тут и там виднелись куски покореженного металла, стеклянные бутылки и ломаные доски. Белег еще в машине снял галстук и теперь на ходу скинул пиджак, дернул ворот рубашки. В канаве прямо перед ним оказалось что-то серое, шерстяное, густо облепленное мухами.

— …все-таки нас хотели отравить? — выждав, заметил Турин и подошел, протянул термос.

— Все в порядке.

— Я поеду немного медленнее.

— Нет. Езжай, как ехал, — попросил Белег и, сплюнув чай в канаву, забрал у Турина раскуренную папиросу.

«Карсид» вернулся на свое привычное место в портупее, рукоятка сама ложилась в пальцы, а барабан, успокаивая, привычно покрутился туда-сюда: «Щелк-щелк-щелк. Щелк-щелк-щелк».

— Послушай. Я должен тебе кое-что рассказать.

— О! Неужели! Про свою знакомую? — оживился Турин. — Я дожил до такого…

— Нет, — отрезал Белег.

— Но ты ведь ее знаешь? Я же понял!

— Возможно.

— Да ладно тебе! — ухмыльнувшись, подмигнул Турин, пихнул локтем, — обещаю, я не буду подшучивать! Уверен, это какая-то история давняя и…

— И глупая.

— Пф-ф… Что же тогда ты мне такое интересное скажешь? — с деланым разочарованием вздохнул Турин, снова достал папиросы, стал чиркать спичками.

— Рассказать должен был Элу. Он обещал, и он собирался, — Белег затянулся в последний раз, бросил папиросу в канаву, и та с тихим пшиком погасла в жидкой грязи. — Я скажу сейчас, потому что иначе всплывет в неподходящий момент.