Добрым словом и пистолетом

«Глаурунг» остановился под самой вышкой.

Пост, несмотря на ключевое расположение, был небольшой: бетонный бункер, вытянутый одноэтажный жилой домик с пулеметным гнездом на плоской крыше и примыкающим гаражом, вышка с флагом, прожектором и еще одним пулеметным гнездом. Опутанная колючей проволокой изгородь — загнутая вперед, окопанная, увешанная гроздьями жестянок — уходила на северо-запад и на юг, в сторону Андрамских холмов.

— Здоровo, — с причудливым выговором поприветствовал командир поста, майор Нгиртан, сунул голову в пассажирское окно. — Порядок?

За спиной у него выстроился наготове личный состав — офицеры, рядовые; пулеметные расчеты сидели по своим местам.

— Порядок, — подтвердил Белег, и Нгиртан, оттолкнувшись от борта автомобиля, дал знак сначала своим (те бросились оттаскивать барьеры и отпирать ворота), а потом, взглянув в створ улицы, резко свистнул и замахал, как цыплятам, — собравшиеся возле торгового фургона жители нехотя качнулись назад, но расходиться и не подумали.

Нейтральную полосу пересекли медленно и так же медленно вкатились в еще одни распахнутые ворота. И револьвер вместе с кобурой, и небольшой черный пистолет Белег заранее разрядил и переложил на заднее сиденье — на видное место. Турин даже в поездку отказался вооружиться наотрез, но там же, сзади, все же лежал еще и карабин.

— Проезжайте на площадку, — скомандовали на квенья, когда «Глаурунг» затормозил, Белег и Турин дали себя рассмотреть, а позади кто-то уже дернул двери и оперативно освободил заднее сиденье. Ворота с лязгом закрылись.

Утрамбованная открытая площадка рядом с бетонным кубом неприветливого здания с крошечными окнами и точно с такой же, как по соседству, вышкой с гнездом была огорожена по периметру — старые шины, пустые топливные баки, бобины от проволоки.

Белег и Турин вышли, оказавшись в тесном кругу встречающих, и Турин, не дожидаясь требований, открыл капот и посторонился, давая возможность осматривать в свое удовольствие. Белег протянул документы старшему офицеру поста.

— Другого оружия нет? — спросила та.

У нее, майора патрульно-пограничной службы со значками Врат на петлицах, было узкое застывшее лицо с маленьким искривленным ртом и со следами сильного ожога — сам ожог давно зажил, но полностью сходить ему предстояло еще несколько лет.

— Другого нет, — ответил Белег.

— А лично обыскивать не будете? — не удержавшись, поинтересовался Турин.

— Есть что показать, — без вопроса в голосе уточнила женщина и, не став ждать ответа, через плечо указала на стоящий здесь же другой автомобиль — уже известный в некоторых кругах новый голодримский Namba-34{?}[Namba (квен.) – молот.]. Выкрашенный в камуфляж, он был еще и до невозможности уделан грязью — от колес до самого верха брезентового тента; на стекле, впрочем, сияли полукружья — следы хорошей работы щеток. Рядом с автомобилем спокойно ждали трое, четвертый — за рулем. — Садитесь. Ваш транспорт подгонят следом.

Позади них «Глаурунг» оказался окружен значительно большим вниманием: из салона уже вытащили все вещи и теперь, похоже, собирались откручивать сиденья; из-под капота торчали чьи-то ноги в армейских ботинках, а над капотом склонились пограничный капитан и женщина в куртке-спецовке — решительно дергали и крутили содержимое и впечатления свои выражали неясными короткими репликами и междометиями; такие же ответные междометия доносились из-под днища.

— Там пуск туговат, — заметил Турин, с явным сожалением глядя на происходящее.

— Постараемся исправить, — все так же невозмутимо ответила госпожа майор и посторонилась, передала документы подошедшему офицеру.

— Приветствую, господа, — начал тот на безупречном синдарине, сразу замолчал и как-то недоумевающе посмотрел сначала на Белега, потом на Турина, а потом еще через паузу вздохнул.

Высокий, статный, явно молодой; в очень ладной, как будто бы вчера только пошитой форме прежнего перводомского образца, он выглядел браво и слишком отличался от пыльных, вразнобой обмундированных военных заставы.

— Садитесь, потолкуем. Капитан Оровальдо, разведка.

***Королевство Дориат и Белерианд, адм. р-н Рамдал /

Восточный Белерианд, Амон-Эреб

10 часов 47 минут

Потолковать сразу не пришлось. Namba пылил по неоднократно разбитому шоссе во всю мощь двигателя и со всеми возможностями хваленой голодримской подвески. Рев мотора и поток воздуха при этом голоса почти заглушали, но и без того говорить было бы затруднительно: чтобы удержаться на месте, пассажирам пришлось схватиться за поручни. Комфорт никогда не был приоритетом военных разработок.

— Ехать будем часа два, — еще на площадке сообщил капитан Оровальдо. Сам он уселся спереди, убедился, что пассажиры на втором ряду готовы, что двое в кузове тоже устроились — выставили в распорку ноги, уткнули в дно приклады винтовок. — Понадобится остановиться — сигнализируйте. Вопросы? Возражения?

Ни того, ни другого не последовало, и капитан кивнул шоферу.

Тот так и не стал выбираться из кабины. И здороваться тоже не стал. В надвинутом шлеме с очками-консервами, в натянутом на подбородок шарфе и застегнутой, один в один как у Турина, куртке, он ждал, расслабленно свесив руку за борт автомобиля. Белег поймал в зеркале быстрый, стеклами прикрытый взгляд и тоже промолчал.

С места рванули без предупреждения — уверенно и резко: так уходит в карьер норовистая, но приученная к хозяйской руке лошадь. Из-под колес взлетели гравий и песок, облако пыли заволокло пограничный пост, и он, а вместе с ним другой пост напротив, ворота, стальная изгородь, фигуры голодрим, оставшийся на площадке «Глаурунг» — все стало быстро уменьшаться.

Белег выпрямился — рывком их с Турином повалило друг на друга, приложило о жесткую спинку сиденья; он поймал поручень, взялся еще крепче и снова встретил в зеркале взгляд шофера. Дорога на Амон-Эреб не обещала быть легкой.

Долгое время Тингол (да и весь Дориат с ним) никак не мог понять, в чем дело. Ходили слухи, попадались крупицы информации, но ясности не было никакой.

— Это же внуки Финна! — только удивлялся Тингол. — Я бы принял их как родных!

Но те от гостеприимства отказывались, отговаривались заботами войны и мира, а по большей части уклончиво молчали (как Маэдрос и его братья) или уходили от прямых расспросов (как внуки Олу). Некоторым, Белегу в частности, было очевидно: дело нечисто; иные — возмущенно отрицали любые подозрения. Большинство пожимало плечами.

— Ты же знаешь, я никогда не понимал вашей с Финном великой любви, — как-то ударился в рассуждения Саэрос и сделал вид, что не заметил брошенного и Маблунгом перехваченного яблока, — поэтому, что его выводок держится подальше, меня только радует. Но признай! расселились-то они самовольно! Творят что хотят! Ты о последствиях подумай. Поизучай расчеты — вместо весточек заморских…

Тингол даже не стал кидать второе яблоко — все отмахивался.

Вообще-то природа той знаменитой дружбы двух вождей была не до конца понятна не одному только Саэросу. Тингол привык к всеобщей любви: к вниманию, к восхищению, к почитанию, к тому, что перед неиссякаемым его обаянием не может устоять практически никто. Они четверо и весь народ любили его искренне, а Тингол, в свою очередь, искренне любил их всех. И Тингол-вождь, как и Тингол-друг, был центром — способом объединения всего народа.