Добрый ангел смерти

«Все, – твердо решил я. – Завтра „ухожу на больничный“! Хватит! Спартак бы уже давно восстание поднял!»

Этот вечер прошел тихо и без песен. И «спокойной ночи» мы друг другу не пожелали.

Я лежал рядом с Гулей, смотрел в звездное небо и ждал, когда же посыплются звезды, позволяющие загадывать желания. Но звезды в эту ночь были намертво прикреплены к небу, и им было наплевать на мои желания, им было наплевать на меня и на мои щемящие от боли ладони. И я, должно быть, в первый раз почувствовал высокомерие неба. Мне стало неприятно и я повернулся набок лицом к уже заснувшей Гуле. Закинул правую руку на ее теплое плечо и замер так. И подумал, что хамелеончик Петрович тоже, наверно, замирает в те моменты, которые ему хочется остановить, задержать, он замирает, чтобы не спугнуть вдруг возникшее ощущение счастья или же просто спокойствия.

Глава 45

Прошло еще три дня, но ничего хорошего они не принесли. Петр с каждым днем становился все раздраженнее и агрессивнее. А я, измученный жарой и болью в ладонях, не был в состоянии отстоять свои права и продолжал вопреки боли рыться лопатой в песке.

– Если хочешь, я могу их ночью связать! – прошептала мне перед сном Гуля.

* * *

Я отрицательно мотнул головой. Прошедший опыт уже показал, к чему приводят связывания и развязывания. Надо было просто отвязаться от них, от Петра и Гали, но у меня уже не было не только сил, но и воли. Какая-то туманная надежда на все-таки возможный успех поисков маячила впереди, и, казалось, только этот успех освободит нас от их компании.

На следующее утро мне стало попадаться в песке много камней, среди который были и обычные камни, и куски известняковых блоков, ранее служивших фундаментом или стенами какой-нибудь постройке. Я наклонился и с интересом рассматривал эти камешки. Петра рядом не было – видно он устал за мной следить. По идее, если колодец находился за укреплением, значит, никаких построек возле него быть не могло, но ведь и сам колодец, как я уже тут видел, обычно обкладывался камнями, чтобы его не засыпало ползучим песком. Во всяком случае, в этом месте я работал повнимательнее, и внимательность моя была вознаграждена. Я нашел золотой нательный крестик с распятием. По краям он был сильно отшлифован песком, да и само маленькое распятие было наполовину стесано временем. Однако находка добавила мне сил, и я с удвоенной энергией продолжил выкапывать в этом месте песок и внимательно просматривать его. И, пока я там рылся, каким-то чудом в мое тело возвратилась бодрость. Я как-то по-новому ощутил себя и снова оглянулся, уже с бодрой опаской, проверяя: не идет ли в мою сторону Петр.

Но вокруг никого не было, и я продолжал поиски. Правда, больше ничего мне не попадалось, но надежда, рожденная нательным крестиком, была еще очень сильна и заставляла меня еще ниже наклонять голову, чтобы случайно не пропустить какую-нибудь важную мелочь.

Через полчаса меня ожидал сюрприз – уже дойдя до потенциального дна ямы, я решил копнуть еще раз, и лопата вынесла мне из почти метровой глубины маленький желтый ключик. Я взял его в руки, обтер и рассмотрел. К моему удивлению, ключик оказался золотой – и это открытие не могло не вызвать у меня какую-то смешанную радостно-ироническую улыбку. «Ну вот, – подумал я, – теперь я – Буратино…»

Прислушиваясь к этим своим ироническим мыслям, я ощутил в себе нечто новое. Это новое ощущалось именно физически, словно ускорившееся кровообращение или участившиеся удары сердца. Оно было мое, не чужое, но в то же время от меня не зависело. Мне на мгновение стало страшно: наверно, так в старости люди вдруг понимают, что их больному телу наплевать на их же здравомыслие, на их светлый ум и все еще прекрасно работающий мозг. Тело устало и просит душу выйти вон…

«Может, я заболел?» – подумал я и снова прислушался к жизни своего тела.

Никакой боли я не ощущал, на болезнь это было не похоже.

«Наверно, нервное переутомление», – решил я и возвратил свое внимание к найденному ключику. Сравнил его с распятием – одно и то же золото, тот же его желтоватый оттенок и такие же следы шлифовки песком.

Спрятав находки, я продолжал копать, уже не углубляя, а расширяя яму. Я работал так увлеченно, что позабыл и о времени, и о боли в ладонях, и о моем соглядатае Петре, куда-то сегодня запропавшем, о чем я, конечно, не жалел.

Я уже по третьему разу перебрасывал одни и те же камни и песок подальше от центра расширившейся ямы, когда вдруг услышал окрик:

– Обэрэжно! Дурэнь! Пид ногы дывысь! Я оглянулся. Сбоку от меня стоял Петр. Он жестом руки направил мой взгляд мне под ноги, и я увидел, что из песка на глубине сантиметров сорок выглядывает что-то черное. Мы оба опустились на колени и стали осторожными, но быстрыми движениями рук расчищать песок над новой находкой. Я обратил внимание, что Петр время от времени наклоняется и принюхивается. Я тоже наклонил голову и, задержав руки на большом и пока непонятном найденном предмете, упершись в него ладонями, принюхался. Меня словно током ударило. Запах был настолько знакомым, словно это был мой собственный запах.

– Корица! – узнал я и тут же оттолкнулся цуками от черной находки.

Перед нами был мумифицированный труп человека.

Заметив мою реакцию, Петр тоже замер и присмотрелся. Мумия лежала лицом вниз, и пока мы расчистили только затылок и часть спины. Черная сжавшаяся кожа имела фактуру пергамента. Я вспомнил ощущение своих ладоней – они упирались во что-то почти пружинящее. Но кроме того, я вспомнил и отсутствие уже привычной щемящей боли от лопнувших волдырей. Я посмотрел на свои ладони и обомлел – кожа была гладкой, и даже следов мозолей на ней видно не было.

Озадаченный, я возвратил свой взгляд на мумию, потом посмотрел на Петра. А он продолжал, как ни в чем не бывало, расчищать над мумией песок и камни.

«Ну, он и без меня здесь справится», – решил я и просто сидел, наблюдая за его работой.

На моих глазах Петр освободил от песка всю черную мумию и позвал меня.

– Допоможы пэрэвэрнуты.

Вдвоем мы аккуратно перевернули мумию на спину. Теперь ее можно было рассмотреть. Руки были привязаны к телу выцветшей полоской кожи, на которой едва видны были следы зеленой краски. Такой же полоской были связаны ноги мумии. Голова была лысой, и мы оба опустили взгляды ниже пояса мумии, чтобы понять, кем мумия была при жизни: мужчиной или женщиной. Но и тут нас ожидала загадка. Похоже, что мумию при жизни или же после нее оперировали. Перед нами, очевидно, лежал бывший мужчина среднего возраста с отрезанным, то есть отсутствующим основным доказательством его мужественности.

– Цэ украйинэць, – спокойным задумчивым голосом сказал Петр.

– С чего ты взял? – удивился я.

– Ты ж сам помитыв! У нього ж запах корыци… А цэ запах украйинського духа.

– У меня тоже такой запах, и у покойника Гершовича в разрытой могиле был такой запах. Он что, тоже украинец?

– Ты нэ розумиеш, – неожиданно мягко произнес Петр. – Цэ запах нэ нацийи, а духа! Цэ просто значыть, що цэй дух якось и тэбэ торкнувся, и того еврэя Гершовича. Дух выщэ за нацию! – И Петр посмотрел в вечереющее небо, словно оттуда должно было спуститься знамением подтверждение его слов. – В кожний нацийи е дурни и розумни, ангэлы и бандюгы, алэ дух торкаеться свойим крылом тилькы найкращых, и вин нэ дывыться у твий паспорт, нэ пэрэвиряе нацио-нальнисть, а пэрэвиряе душу… Якщо в тэбэ гарна душа, то нэхай ты за походжэнням узбэк чы росиянын, але ж за душею ты справжний украйинець!..

Я обалдело слушал Петра и ощущал присутствие чего-то потустороннего. Уже не только во мне происходило нечто новое и непонятное, но и Петр казался другим и говорил как-то непривычно мягко. А кроме того, казалось, что рядом присутствует еще кто-то. Мой взгляд упал на мумию. А вдруг она живая? Я дотронулся пальцами до лба, проверяя, не жар ли у меня. Но лоб был в норме.

Темнеющее небо напомнило Петру о времени, и он замолчал.

– Трэба повэртатысь до жинок, – сказал он. – Як там у тэбэ, рукы нэ болять? Я показал ему ладони.