Добрый доктор

— Может быть, вам не стоит? — спросила Занеле.

— Подобное лечится подобным. Без анестезии я не выдержу. И учтите: в этом распроклятом городе виски просто так не достанешь.

Она улыбнулась:

— Да, странноватое местечко. Не совсем то, чего я ожидала.

— Чего же вы ожидали?

— Э-э-э… Лоуренс не упоминал… когда писал мне… Я все себе представляла иначе.

Не знаю уж, что она там нафантазировала. Но, как я подметил, в баре ей было неуютно, она слушала меня вполуха, нервно озиралась по сторонам. Я и сам жалел, что сюда потащился… Но, стиснув зубы, велел себе не хандрить. Стакан виски и хорошенькая мордочка напротив — не самое ужасное, что может быть в жизни.

Стоило мне немного выпить, как беседа начала клеиться. Мы болтали о всякой всячине: откуда Занеле родом, как ее сюда занесло. Она выросла где-то на Среднем Западе Америки. Ее родители — американские черные, их родители — тоже. В сущности, ничего африканского в ней не было — даже имя. Она стала называть себя Занеле, когда приехала в Судан. На самом же деле ее звали Линдой.

— Линда — хорошее имя, — сказал я.

Она лишь покачала головой. Со своим прошлым — с детством в семье среднего класса, с финансовым благополучием и мишурными идеалами — она не желала иметь ничего общего. Теперь она считала себя африканкой, но ее уверенность в себе, все ее поведение по-прежнему выдавали в ней уроженку другого, бесконечно далекого континента.

Тем не менее я проникся к ней уважением. Она слов на ветер не бросала — действительно приехала сюда, чтобы работать не покладая рук в суданской пустыне, терпеть лишения в Драконовых горах. Она рассказала мне о Лесото — живется ей там так, что не позавидуешь. На третьей порции виски я разомлел и заказал еще одну, к ужину. Слушать Занеле было легко. Она рассказывала о библиотеке, детском садике, программе ликвидации неграмотности и даже о сельском банке — все силами самих жителей нищего высокогорного поселка. Конечно, благодаря пожертвованиям, которые Занеле помогала собирать в Штатах. Это казалось утопией. Но, разумеется, это и была утопия. Пока все лишь в проекте. Занеле и еще шесть иностранных волонтеров спят вповалку на полу, а от зари до зари трудятся, не чураясь никакой грязной работы: прививают скот, копают ирригационные канавы…

— А вы? Каковы ваши обязанности?

— Я учительница. Единственная на весь поселок. Учу детей всех возрастов — от шести до шестнадцати.

— Что же вы им преподаете?

— Несколько предметов. Математику. Английский. Начатки истории.

— Вряд ли это эффективно.

— Почему же?

— Ну, сами посудите: дети разного возраста, разного интеллектуального уровня в одном классе. И предметы очень уж разные.

— Вероятно, это не слишком похоже на школу, в которой учились вы, — сказала она довольно холодно. — Но результаты есть. Люди там страшно бедны. Лучше хоть что-то, чем ничего.

— Вы так считаете?

— Да, конечно. А вы — нет?

— Мне кажется, — заметил я, — что в определенных случаях «хоть что-то» ничем не отличается от «ничего».

Она окинула меня настороженным взглядом:

— Вы сами когда-нибудь пробовали?

— Что? Ездил ли я черт-те куда в качестве волонтера? Нет. Наверно, я не верю в гуманитарную помощь. Но также может быть, что я ее все равно оказываю — здесь и сейчас.

— Нет, — сказала она. — То, что вы здесь делаете, на гуманитарную помощь совсем не похоже. Вы рассуждаете о том, в чем совершенно не разбираетесь.

Она и Лоуренс были одной породы: слепо, наивно веровали, что их усилия властны изменить мир. Простая вера, истовая и, в силу своей простоты, тупая. Теперь я понимал, почему в лагере беженцев в Судане их потянуло друг к другу. Новоиспеченный эскулап Лоуренс с его серьезностью и рвением. Девушка с новым именем, бродящая по свету в поисках себя. Южная Африка — нижний край континента, страна будущего, начинающая жизнь с чистого листа, — должна была показаться этим молодым людям самым подходящим антуражем для их пламенных убеждений.

Но, разумеется, то была лишь часть правды. Мне было ясно, что Лоуренс и Занеле слишком разные люди. Объединяет ли их хоть что-нибудь, кроме возвышенных целей? К своим отношениям они относятся как к отвлеченной идее, бесстрастной, рассудочной, как все их поступки. Постепенно они сами стали отдавать себе в этом отчет. Потому-то Занеле сейчас сидит со мной за столиком, а Лоуренс на расстоянии километра несет дежурство, от которого легко мог бы увильнуть.

Разговор неизбежно перешел на Лоуренса. Она сказала:

— Я вам очень признательна. Вы его так опекаете! Он упоминает о вас в каждом письме. То, что вы рядом, ему очень помогает.

— Я ему ничем не помог.

— Он считает, что помогли. Может быть, вы не знаете… У Лоуренса нет друзей. Вы первый человек, с которым он подружился. Для него это страшно важно.

— А почему у Лоуренса нет друзей?

— Не знаю. Может, потому, что он слишком погружен в себя. Немного зациклен на своих переживаниях. Вы наверняка знаете его историю.

— Частично. Далеко не всю. Я знаю, что его родители погибли.

— Его родители? — вытаращила она глаза. — Вы ошибаетесь.

— Разве его отец и мать не погибли в автокатастрофе?

Покачав головой, она опустила глаза.

— Дело прошлое, — проговорила она. — Даже не знаю, почему он вам так сказал. Я думала, он это перерос.

— Так что же правда?

— Он не сирота. Он внебрачный ребенок. Отец о нем и знать не хотел. Мать вырастила его одна. Но ему мать сказала, что его родители умерли и что она взяла его к себе…

— Что она ему сестра.

— Да. Такая история.

Мне стало слегка обидно, точно Лоуренс меня обманул.

— Он рассказал мне целую сагу о том, как однажды отправился разыскивать их могилы…

— Так и было. Он действительно отправился их искать. И тогда его сестра — мать — открыла ему правду. Для него это важная веха. Но это было давно. Не знаю уж, почему он вам солгал.

— Тоже мне зловещая семейная тайна, — заметил я. — Мы же не в Средневековье живем.

Она помрачнела и оттого стала выглядеть более чуткой. С моего языка едва не сорвалось одно безрассудное слово, но в эту самую минуту Мама принесла наш ужин. Я неохотно переключил свое внимание.

— Сегодня у вас не протолкнуться, — сказал я.

— Все здесь, — подтвердила Мама, улыбаясь неудержимо.

«Как же я счастлива!» — заявлял без слов ее щербатый рот. Когда она расставляла тарелки, браслеты на ее полных руках звенели, точно деньги в ящичке кассы.

— Все военные прибыли?