Добрый доктор

— Почему, Фрэнк, почему?

— Ничего, Лоуренс, не волнуйтесь. Когда наступит четверг, они воспылают энтузиазмом.

— Я не о них. Я знаю, мой план им не нравится. На них мне плевать. Но вы, Фрэнк… Почему вас там не будет?

— Лоуренс, я должен съездить в Преторию. Ничего поделать не могу, так уж сложилось. Нужно подписать договор о разводе.

— А-а…

Его глаза потухли. Развод, формальности — взрослые заботы. Неведомый ему мир.

— Что ж, очень жалко. Это была ваша идея, Фрэнк.

— Нет, не моя, — отрезал я с неожиданной для самого себя горячностью. — Идея целиком ваша.

— Но вы предложили именно эту деревню…

— Лоуренс, это была не идея. И даже не совет. Я просто ляпнул, что мне пришло в голову…

— А-а, — вздохнул он и, отстав от меня, побрел по тропинке, молча глядя в землю.

После обеда я пошел к доктору Нгеме. Она сидела у себя в кабинете и что-то писала. Дверь была распахнута настежь. Когда я появился, она прикрыла дверь и усадила меня в низкое кресло, а сама села напротив, лицом ко мне, как всегда при разговорах на личные темы.

Сказать ей было нечего. Сегодня мое осунувшееся, грустное лицо обеспечивало мне некую власть над всеми.

— Разумеется, Фрэнк, — сказала она, — я изменю график. Ни о чем не беспокойтесь.

Об отпуске я просил впервые за три года. Она погладила меня по плечу. Постаралась выказать сочувствие к страданиям, которых я не испытывал: фактически мой брак распался много лет назад.

— Если хотите, можете выехать хоть завтра. Я все улажу.

— Спасибо, я вам очень признателен.

— И вот еще что…

Наконец-то! Я хорошо запомнил ее таинственные намеки на вечеринке.

— Это связано с мобильной поликлиникой. Косвенно. Собственно, дело в должности.

— Должности?

— В этой должности. В моей должности. — Она подалась вперед. — В вашей должности, Фрэнк. Намечаются подвижки.

— Да? — Я уже столько раз слышал от нее эту фразу, что мог лишь устало изобразить воодушевление. — Это хорошо.

— Я надеюсь, теперь уже все точно. Подробностей пока разглашать не могу, но перспективы замечательные.

— Отличная новость, Рут. Очень рад слышать.

— Именно поэтому идея поликлиники вызывает у меня некоторые сомнения. Я знаю, Фрэнк, вы ее одобряете. Вы помогли Лоуренсу. Я уверена, из самых благих побуждений. Но в данный момент нам совершенно не нужны новые громкие инициативы.

— A-а. Да. Понимаю.

— Я ратую за новаторство и перемены, — жалобно произнесла она. — Вы сами знаете. Но лучше не раскачивать лодку. Только не сейчас.

— Понимаю.

— Спасибо, Фрэнк. Вы всегда проявляете… большую отзывчивость. Помните: когда вы станете здесь главным, вы будете вольны делать все, что захотите. Вы сможете изменить мир!

Я почтительно кивнул.

Дотоле она тщательно подбирала слова, но ее подлинные чувства частично прорвались наружу:

— Лоуренс мне симпатичен. Я же вижу, намерения у него добрые. Но иногда он…

— Понимаю.

— Вот-вот. Сегодня, например, когда он выступал. «Так мы можем сделать что-то реальное…» Это как, намек, что мы здесь ничего не делаем?

— Он человек молодой. Еще не научился обдумывать свои слова наперед.

— Вы его защищаете. Что ж, он ваш друг. Это хорошо. Но он… иногда он слишком задирает нос. Хочет выше своей головы прыгнуть.

Я снова кивнул, и ее лицо вновь превратилось в невозмутимую маску. Она подавила в себе раздражение и неприязнь. Или просто постаралась их скрыть. Она сказала:

— Я не желаю ему ничего дурного. Вы сами знаете. Но мне кажется, в другой больнице ему было бы лучше.

— Возможно, вы правы.

— Он мне симпатичен. Поймите меня правильно.

— Я понимаю.

— Спасибо за понимание, Фрэнк.

Когда я вернулся в комнату, Лоуренс собирался на дежурство.

— Я все обдумал, — заявил он с вызовом. — Мне плевать.

— На что вам плевать?

— Если они не хотят, я один поеду. Мне плевать. Они ничего для меня не значат. Мне только жаль, что вас там не будет, Фрэнк. Вот единственное, что меня тревожит.

— Может быть, в следующий раз.

В его печальных глазах сверкнула такая благодарность, что я проникся к нему сочувствием. Он и не подозревает, насколько тут одинок. И в его лице снова проступило то, что я подметил в первую минуту знакомства. Я почти подобрал для этой черты нужное определение, но момент миновал.

Когда Лоуренс ушел, я стал бесцельно бродить по комнате — расставил стулья, оттер зеркало от зубной пасты, обмахнул подоконник… В ходе этой остервенелой уборки я обнаружил на полу груду кассет, тех самых, которые принес Техого. Я сложил их аккуратной стопкой на столе — пусть дожидаются, пока он их заберет. Но затем, когда в комнате воцарился идеальный порядок, почему-то взял кассеты и понес владельцу сам.

Была ли у меня какая-то задняя мысль? На сознательном уровне — нет. Но стоило мне выйти в коридор, как во мне пробудился иной человек: бдительный, проницательный. Все чувства обострились.

Дверь Техого была в самом конце коридора. Светильник на потолке давно сломался. Естественно, его никто и не думал чинить. Хотя снаружи еще сияло солнце, в коридоре царил мрак. Я постучал в дверь. Техого не отозвался. «Спит», — подумал я. Постучал сильнее. Дверь под моим кулаком подалась.

Не заперто. В щелку я увидел край незаправленной постели и стол, на котором стояло несколько пепельниц и валялись апельсиновые корки. Я поднял руку и осторожно, кончиками пальцев надавил на дверь, делая вид, что она сама распахнулась, от сквозняка, допустим. Щель стала шире. Я просунул в нее голову и громко позвал:

— Техого!

Но на кровати никого не было. И из ванной никто не выглянул.

В комнате был настоящий свинарник. На полу всякий мусор: пустые сигаретные пачки, порожние бутылки, пластиковые стаканчики. Постельное белье засалено. Всюду раскиданы глянцевые журналы. В воздухе затхлый туман — смесь табачного дыма, усталости и пота.

Шагнув вперед, я снова окликнул Техого, уже зная, что его нет дома. Воспользовался именем, как заклинанием, которое должно было перенести меня через порог. Вошел — и немедленно позабыл об обыденной жизни за пределами комнаты и о том деле, которое привело меня сюда. Эта комната была как убогая каморка моей души, в которой тоже хранилась некая тайна.